Опыты не в стихах

К 60-летию постоянного автора рубрики «Церковь и культура» Бориса Колымагина мы публикуем отрывки из его дневника

Борис Колымагин (рис. З.Ф. Недзельской) и Тит Ливий на гравюре Новейшего времени (портретная фантазия неизвестного художника)

 

+

В Древнем Риме под тишиной понимали не просто отсутствие звука. Она была связана с птицегаданием, с отсутствием всякого огреха в ауспенциях (Тит Ливий, 1-й том, с. 562). Да, поднимались для совершения ритуала после полуночи. И кругом было тихо. Но главное всё-таки – строгое соблюдение обряда.

Когда мы говорим о тихом богослужении, то, наверное, имеем в виду всё-таки не это. Тихий храм как бы противостоит церкви на рыночной площади или собору с его торжественными службами. Но это противостояние чисто внешнее: тихая служба может быть и недалеко от рынка, и в кафедральном строении.

Если из молчания родится слово, «упоительная речь», то из тихого богослужения произрастает – что?

Мы шли после чтения 12 Евангелий с иконописцем Андреем Акимовым с Покровки. Я говорил ему об обычаях римской армии – не начинать сражение без благоприятного знака.

И спросил: что следует из тихого православного богослужения. Он ответил после некоторого колебания: путь.

+

Читаю 2-й том Тита Ливия. Религиозный фактор завёрнут в канву событий. Честертон неправ, когда говорит, что у Рима была более прогрессивная форма язычества, и Карфаген нёс ужас в виде ритуального убийства младенца при закладке дома. Язычество примерно в одну цену. После поражения в Каннах римляне совершили человеческие жертвоприношения: убили грека и гречанку, ещё двух варваров. Они почтительно относятся к карфгенским богам и упрекают в неблагочестии карфагенян, если те отступают от своих обрядов. Религиозный фактор не имеет идеологической окраски. Он оказывается внутри значимых поступков. Скажем, Деций, римский консул, бросается в гущу врагов и погибает. При этом он воспринимает свои действия как жертву богам ради Рима, ради спасения Отечества. Полководцы на войне не только совершают гадания, участвуют в ритуале, они предстоят перед богами даже в битве.

+

Вода ниже человека. Она течёт под ногами, под корочкой льда. Поле – каток. Я иду еле-еле, ступаю по шершавым пластам, по сухой траве. Делаю зигзаги в сторону наста.

Наст, правда, может провалиться, не выдержать тяжеловесного мужчину. И сапог окажется в воде.

Я осторожно вытаскиваю ногу из образовавшегося валенка снега. Подтягиваю её, как в гимнастическом зале, к животу, и делаю шаг. Стою. Вроде держит. И звенит. Небо звенит.

А внизу, в глиняных желобках дороги, бегут ручьи. Пока ещё вяло бегут, не гласят. Под корочкой льда и снега.

Вода ниже человека.

Вода и небо. И вновь ожившее желание убежать за край земли.

+

Диван покачивается на волнах. Волны земли несут многоэтажку. Я вздрагиваю: мне кажется, что постель поехала куда-то вниз. Или это кошка ползёт за спиной? Я пытаюсь коснуться её шерсти.

Какая там кошка? Рука касается гребня волны. Рука отдёргивается от одеяла: ударило сильным током. Повернулся на другой бок. И опять где-то сзади: наползает, шипит.

Это уже во мне. Что-то шарообразное, красное и – слабость. Волна схлынула, шуршит по гальке. Но я не сошёл с ума. Я действительно слышу шум волн. Только вот не могу понять: откуда они? И нельзя ли просто – без них?

Кифа № 12 (230), октябрь 2017 года