Скончался архимандрит Ианнуарий (Ивлиев)

 

Архимандрит Ианнуарий (Ивлиев), фото Станислава Марченко

Из проповеди протоиерея Георгия Митрофанова на притчу о званых на пир (Лк 14:6–24)

У нас в Академии было такое начинание: ежемесячно собирались священники и делали доклады. Однажды отца Ианнуария попросили рассказать о пути своей жизни. И вот он рассказывал о своей жизни молодым энергичным священникам, которым было 30–40 лет и которые все у него учились... И по мере того, как он рассказывал о своём пути в церкви, я чувствовал, как возрастает в них непонимание того, что происходило в его жизни. У них была какая-то другая жизнь.

Притча о брачном пире. Фреска Дионисия. Ферапонтов монастырь, XVI в.

И я, будучи между ними «средним поколением» – моложе отца Ианнуария на пятнадцать лет и в то же время этих молодых священников сам когда-то учивший, – рассказал им один из эпизодов нашего с ним общения, чтобы передать своё ощущение обретения в нём подлинной, высокой церковной культуры. Я стал вспоминать, как отец Ианнуарий, рассказывая мне об Аверинцеве, упомянул одного из героев романа Томаса Манна. Он как бы неявно спросил меня: «Вы знаете?» То есть предполагалось, что «Доктор Фаустус» – это, конечно, прочитанная книга. Но когда я привел этот пример, я вдруг увидел, что большинство священников не только «Доктора Фаустуса» не читали, но даже о Томасе Манне имеют весьма смутное представление. Это было печальное зрелище.

И вот сейчас, размышляя о его пути – пути именно избранного среди званных, – я не могу не вспомнить, как он говорил мне о том, что русская библеистика была периферийной частью мировой библеистики в начале ХХ века, хотя во многом уже стала соответствовать её требованиям, а сейчас мы просто пребываем в настоящей дикости и обскурантизме. Я часто спорил с ним, но постепенно и ко мне пришло понимание того, насколько он был прав. Обольщение русской культурой предреволюционного периода у меня довольно быстро улетучилось по мере погружения в нашу историю. Но для большинства тех, кто учился у него, кто преподавал рядом с ним, он так и оставался неким странным «либералом» и «модернистом».

Отец Ианнуарий понимал, что ему лишь предстоит стать ученым на уровне, на котором существовала хотя бы русская духовная школа в начале ХХ века, хотя он обладал всем необходимым инструментарием. Он прекрасно знал греческий язык, несколько новых языков. И это делало его фигурой уникальной, а значит, в чём-то неприемлемой и, конечно же, «подозрительной». Он был очень одинок в этих своих знаниях, но считал это необходимым и всю свою жизнь являл собой очень для кого-то непривлекательный пример того, каким должен быть профессор Духовной академии – насколько он должен интенсивно трудиться, насколько много работать.

Был другой поразительный аспект. Так получилось, что я с ним познакомился в 1980 году и в 1985-м поступал по его рекомендации в Ленинградскую духовную семинарию. И он прошел очень важный для меня человеческий тест. Он осмелился тогда (я до конца оценил это лишь впоследствии) прямо говорить о том, каких мне следует ожидать действий со стороны КГБ, который стремился жестко контролировать церковную жизнь. Многие тогда делали вид, что наша церковь свободно существует в стране, где православным живётся лучше, чем где бы то ни было в мире. А он уже при поступлении предупреждал меня, как меня могут вызвать, какие могут задавать вопросы... Это было очень редко и очень значимо. Это было не столько проявление доверия ко мне, сколько понимание того, как нужно уберечь человека в самом начале его вхождения в духовную школу, казавшуюся мне тогда идиллией, на самом же деле находившуюся под очень строгим наблюдением известных товарищей из организации, столетие которой мы недавно отмечали.

И вот он тихо скончался в своей бедной двухкомнатной квартире в блочном доме на Заневском проспекте.

Я знаю, что попрощаться с ним придёт немало его бывших учеников, и среди них будут прекрасно одетые сорокалетние батюшки, часто даже не взявшие на себя труд защитить кандидатскую работу по окончании Академии. Они уже давно живут в фешенебельных центральных районах нашего города. Они вовремя поняли, что приносит возможность хорошо жить в этом мире. Для них отец Ианнуарий, владыка Михаил (Мудьюгин) с их науками были некими экзотическими персонажами, которыми можно полюбоваться, о знакомстве с которыми можно потом сказать, но уж ни в коем случае нельзя идти по тому жизненному пути, которым прошли они. Они уверены, что священнику не обязательно быть культурным, не обязательно знать, кто такой Томас Манн; гораздо важнее знать другие, приближающие к земле вещи.

И вот когда такие люди приедут отдавать последнюю дань отцу Ианнуарию на своих иномарках (у отца Ианнуария и машины-то не было), придут «отмечаться» у своего покойного учителя, дело которого, служение которого они профанировали и профанируют по сей день, будучи такими вот «хорошо упакованными исполнителями ритуально-бытовых услуг православного обрамления», не может не встать вопрос: кого могут привлечь они ко Христу и к Церкви?

После смерти отца Ианнуария остаётся зияющая пустота на всей кафедре библеистики – у него нет преемника. И наша нынешняя кафедра библеистики после его ухода превращается просто в группу преподавателей Духовной семинарии, но никак не в академическую кафедру. Всё это он видел, всё это переживал, и это, конечно, не способствовало его здоровью. Но при этом можно утешаться тем, что он действительно оказался избранным. А нам с вами ещё предстоит понять, кто мы в этом мире. Вроде бы званые-то уж точно, раз стоим здесь, но кто из нас подлинно избранный? Быть избранным не значит обрести счастье и довольство, скорее наоборот.

Жизненный путь о. Ианнуария символизирует собой то, о чём говорит сегодняшняя притча. Он, в отличие от тех, кто занимался волами, полями, женами, занимался своим подлинным служением – пребыванием на Вечере Любви, которая, конечно, не ограничивается одной Литургией, а предполагает и другие формы церковного служения. И вот сейчас его уход символизирует собой истину – страшную истину сегодняшней притчи о том, что много званых, но мало избранных.

Кифа № 1 (233), январь 2018 года

Из слова священника Георгия Кочеткова

Отца Ианнуария я очень хорошо помню ещё со времен моей учебы в Ленинградской духовной академии в начале 80-х. Он был тогда молодым, энергичным, весёлым преподавателем Нового завета. Специализировался он в основном на посланиях святого апостола Павла – переводил их и пытался раскрыть глубинный смысл того, что хотел сказать апостол, не рабствуя букве, но выявляя главное и делая его ясным для всех.

Отец Ианнуарий был человеком культурным, интеллигентным и требовательным к себе. Он производил очень благоприятное впечатление на студентов. Некоторые, помню, даже удивлённо говорили: «Зачем же нас учили в семинарии какой-то схоластике, которую теперь в академии нужно полностью отринуть, потому что всё оказывается совсем не так?» И в этой шутке, конечно, была своя доля истины.

Отец Ианнуарий сделал для церкви, для академии, для нашей православной русской библеистики столько, что его наследие никогда не будет просто положено в архив и забыто. Его статьи, выступления и переводы Писания должны звучать, им ещё предстоит быть усвоенными церковным сознанием, которое часто отстаёт в этих вопросах. Библеистика у нас ещё не набрала должную высоту, и то, что делал отец Ианнуарий, всегда останется актуальным для интересующихся новозаветными текстами людей.

Я рад был увидеть сегодня в интернете, что он был одним из любимейших профессоров Духовной академии вплоть до своей кончины.

Хочется в эти минуты воспоминания о почившем в Господе отце Ианнуарии пожелать, чтобы труды таких людей, как он, печатались, не забывались, чтобы было больше таких профессоров в наших духовных школах, особенно в академиях, и чтобы церковь проявила благодарность в своей молитве о нём, к которой, конечно, присоединяемся и мы.

Вечная ему память!

Публикация на личном сайте священника Георгия Кочеткова