Была ли у Церкви возможность изменить ход русской истории

Фрагмент круглого стола «Поместный собор 1917–1918 гг.: пути обновления церковной жизни», проходившего на пленарном заседании фестиваля «Преображенские встречи»

Участники круглого стола: Д.С. Гасак, священник Георгий Кочетков, Г.М. Запальский, священник Илья Соловьёв, Е.В. Белякова, Ю.В. Балакшина. Москва, август 2017 г.

 

Юлия Балакшина, председатель Свято-Петровского малого православного братства, ведущая круглого стола: Так сложилось, что Поместный собор собрался в момент коренного исторического перелома, когда судьба России менялась. Как вы полагаете, была ли у церкви в лице Собора возможность изменить ход русской истории? Почему Собор не смог воспрепятствовать крушению церкви и общества в России?

Священник Илья Соловьёв, кандидат исторических наук, директор Общества любителей российской истории: Церковный Собор стал важнейшим историческим событием прежде всего потому, что в нём приняла участие вся полнота церкви, свободно избравшая своих представителей: епископов, клириков и мирян. Кроме того, он был в значительной степени подготовлен большим периодом предсоборной работы, начавшимся в условиях революционных событий 1905–1907 годов.

Но трагедия Собора заключалась в том, что значительная часть его работы происходила в условиях гражданского противостояния, и члены Собора, по-видимому, не вполне отдавали себе отчёт в том, что голос церкви уже не будет иметь того значения, на который они рассчитывали. Отсюда характерное для соборян увлечение многочисленными декларациями и воззваниями, большое внимание к тем или иным политическим событиям. Конечно, реакция на то, что происходило в стране, была естественным процессом, но это в значительной степени отодвинуло рассмотрение собственно церковных вопросов и повлияло на их обсуждение. Например, в решении вопроса о патриаршестве огромное значение сыграла та обстановка, которая была за стенами соборной палаты¹.

Е.В. Белякова, кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник института Российской истории РАН: Собор страшно запоздал. Все проблемы, которые были на нём поставлены, уже были рассмотрены в Предсоборном присутствии в 1906 году. Если бы Собор был созван в то время, возможно, голос церкви был бы услышан, и можно предположить, что она адаптировалась бы к новым условиям и в какой-то степени сумела перестроиться. Но говорить о реформах тогда, когда в стране уже пылал пожар, было невозможно. Шла три года Первая мировая война, которая, собственно, и определила крах России. Именно она способствовала разрушению традиционной религиозности. 16 миллионов крестьян было мобилизовано, страна наполнилась вооружёнными людьми, солдатами и дезертирами. 60% мужчин призывного возраста покинули сёла, оставили семьи и ушли убивать на фронт. Окончания бессмысленной войны, унесшей миллионы жизней, ожесточившей людей, – вот чего ждали от Церкви. После падения самодержавия звать на смерть «за веру, царя и отечество» было бессмысленно. От Церкви ждали, что она будет говорить о мире. Но она была не готова об этом говорить, так же как и не пыталась остановить вступление России в Первую мировую войну.

Глеб Михайлович Запальский, кандидат исторических наук, доцент, заместитель заведующего кафедрой истории церкви исторического факультета МГУ: Действительно, есть мнение², что не то что собор, а ещё за полгода до собора церковь в лице Святейшего Синода могла бы остановить ход революции, если бы решительно осудила её и высказалась бы твёрдо, и что в качестве нравственного авторитета она могла бы повлиять на народ. Но всё, что мы знаем об этих событиях, показывает, что это взгляд довольно утопический. Синод не обладал в реальности нравственным авторитетом, и к его мнению мало кто прислушивался. Вспомним, что чуть раньше, в начале ХХ века, отлучение Льва Толстого от церкви - ещё одно громкое решение, принятое Синодом, которое теоретически, наверное, должно было привести к тому, что общество отшатнётся от анафематствованного еретика, – на самом деле вызвало, скорее, взрыв симпатии, сочувствия к графу Толстому и, напротив, осуждение Синода, который посмел возвысить голос против народного писателя.

Кроме того, в 1917 году (я бы не разделял Февраль и Октябрь – это единый революционный процесс, это одна революция) «сани покатились с горы», а в таких случаях остановить их на её середине невозможно. Поэтому, разумеется, не только Синод в феврале, но и Собор – и в августе, и в дальнейшие месяцы своей работы - остановить эти события не могли.

Я бы ещё вот на что обратил внимание: сам Собор произошёл благодаря революции. Так уж получилось, что при императорской власти он оказался невозможен. Именно революционная власть дала возможность провести Собор. Однако сам вопрос, который Вы задаёте, как бы исходит из того, что Собор - это некая контрреволюционная сила (как потом это будут представлять большевики). Но всё гораздо сложнее: революция вызвала Собор к жизни, и многие решения Собора были приняты под влиянием революционной атмосферы. Жажда безудержной демократизации, тотальной выборности без всяких границ и рамок тоже очень сильно повлияла на Собор. Поэтому нельзя сказать, что он сам ставил перед собой задачу остановить революцию. Скорее были попытки смягчить наиболее острые революционные проявления.

Ю.В. Балакшина: Да, как историк я с Вами не могу не согласиться, но, с другой стороны, когда читаешь свидетельства о Соборе, возникает ощущение, что это было очень значительное духовное событие, что Дух Божий действовал посреди собравшихся людей. И в какой-то метафизической, эсхатологической перспективе у меня почему-то есть надежда, что если бы они действительно трезвенно и вовремя отреагировали, увидели, каковы те духи, которые разбушевались в стране, и нашли бы на это соборный ответ, то, может быть, всё могло бы быть по-другому.

Священник Георгий Кочетков, ректор Свято-Филаретовского института: Во-первых, сам заданный сейчас нам вопрос - это вопрос сослагательного наклонения в истории. Известно, что люди очень по-разному относятся к тому, возможно ли вообще ставить такие вопросы.

Во-вторых, конечно, когда мы смотрим назад, туда, в столетнюю даль, нам всё время хочется что-то поправить. Почему Собор не заклеймил большевиков? Почему он не наложил интердикт? Почему он не сделал того, другого, третьего... Нам хорошо судить через сто лет. Но интересно, что бы мы сами делали тогда.

Конечно, если прямо отвечать на вопрос, всё-таки приняв его правомерность (а коль уж профессиональные историки отвечали на этот вопрос, значит, они её принимают), то я бы ответил на вопрос, была ли возможность изменить ход русской истории: «И да, и нет». Собор мог что-то изменить в значительно большей степени, чем он это сделал. Здесь была и какая-то ошибка с его стороны. Мы должны трезвенно смотреть на историю, и беда-то в том, что когда мы говорим о социальном фоне, о революции, о Великой войне, и так далее и так далее – мы исходим из определённых историософских представлений, из определённых концепций, которые тоже отнюдь не бесспорны и уж точно не общеприняты. У нас вообще нет общепринятой концепции истории России и Русской церкви ХХ века. Это принципиально важно никогда не забывать.

Так была ли у собора возможность изменить ход русской истории или нет? В чём-то, я думаю, всё-таки была. Можно и нужно было принимать более решительные меры, когда собор голосовал во время обстрела Кремля. Да, треть участников проголосовала за решительный отпор со стороны Собора. Это немало. Но они проиграли. А надо было выиграть.

Можно было сделать и что-то иное. Можно было ускорить обновление церкви без обновленчества. Но все тенденции, которые возникли чаще всего лишь в конце XIX, начале XX века, конечно, ещё не развились в достаточной степени и не могли сыграть решающей роли на соборе. В сложившейся ситуации церкви нужна была внутренняя свобода, нужно было какое-то мужество, личное просвещение, ответственность всех. Но всего этого Собор лишь искал, он не имел этого de facto внутри себя. Нужно было умение жить в свободе, в том числе в свободе от государства. Но церковь и тогда этого не умела, и сейчас, к сожалению, не умеет. Этого не было ни в церкви, ни в обществе, ни в народе.

Поэтому Собор скорее не мог изменить хода истории России. Видимо, надо было пережить крушение, великие страдания, ограбление, предательства и позор поражения в истории и современности в народе и обществе; нужно было церкви превратиться в меньшинство для того, чтобы трезвенно оценить самоё себя, чтобы не витать в облаках или не посыпать с утра до ночи голову пеплом. И это – наша задача. Сто лет прошли, у нас есть уже хорошая аргументация по этому поводу. Я думаю, что пришла пора делать исторические выводы.

---------------

¹ Голосование по вопросу о восстановлении патриаршества проходило 28 октября 1917 года, не только после большевицкого переворота, но и во время начавшегося сражения за Кремль между юнкерами и большевиками.

² Прежде всего его высказывает современный исследователь М. А. Бабкин.

Кифа № 12 (230), октябрь 2017 года

Ещё материалы по теме

В единстве с Богом и с ближними. 19–20 августа в Москве прошёл третий ежегодный фестиваль «Преображенские встречи», посвящённый теме соборности

Круглый стол «Церковь о революции», прошедший в рамках ежегодного фестиваля «Преображенские встречи», вызвал многочисленные отклики в СМИ

Заключительное слово священника Георгия Кочеткова. 19–20 августа в Москве прошёл третий ежегодный фестиваль «Преображенские встречи», посвящённый теме соборности