Открытие Поместного собора

Поместный собор начался литургией, совершавшейся в праздник Успения Пресвятой Богородицы в Успенском соборе Московского Кремля. О том, как выглядел собор в конце XIX - начале XIX века можно судить по картине Генри Чарльза Брюэра

 

Перемены во взаимоотношениях государства и Церкви в 1917 году

После победы Февральской революции светский дух новой власти и желание Временного правительства организовать внеконфессиональное правовое государство влекли за собой такие последствия, которые иерархия и духовенство принимали очень трудно. Тем не менее, как это ни покажется неожиданным, Российская церковь оказалась сравнительно более подготовленной к катастрофе 1917 года, чем государство. Толчок этой подготовке дали события 1905 года, прежде всего дискуссия о необходимости возрождения в церкви начал соборности¹. В декабре церкви от лица императора был обещан своего рода «конституционный строй» с представительным органом в виде Собора². Более десяти лет церковь официально готовилась к Собору. В предсоборное движение были вовлечены все живые силы церкви: епархиальные архиереи, духовенство, учёное и пастырски настроенное, профессора духовных академий и университетов, церковные и светские общественные деятели. Таким образом, когда разразились события февраля 1917 года и встал вопрос о созыве Собора, который в глазах Временного правительства имел демократический характер, представители церкви знали, что и как им нужно делать. С другой стороны, для иерархии и священства даже февральский переворот был своего рода катастрофой. Церкви трудно было взять какой-либо ясный курс, потому что с отречением императора, произошедшим 2 марта 1917 года, исчезла юридическая база, соединявшая её с государством. Все основные законы империи пали. Новая государственная власть имела уже иное основание: не «Божией милостью», а, так сказать, «волей народа». И с этой новой властью у Церкви не было никаких договорённостей о союзе³.

Так, изданное Временным правительством 14-го июля постановление о свободе совести разрешало не только переходить из одного вероисповедания в другое (о чём говорил ещё Указ о веротерпимости 1905 года), но и не принадлежать ни к какой конфессии, выбирать с 10-летнего возраста, в какой конфессии состоять. Другим трудновоспринимаемым актом нового руководства была передача церковно-приходских школ в ведение Министерства народного просвещения (Декрет от 20 июня). Это решение поддерживалось общественным мнением, которое разделяли даже самые правые политические круги. «Щекотливость вопроса состояла в том, что духовенство вкладывало в эти школы не только свои деньги, но и сердце, – писал последний обер-прокурор и затем министр исповеданий Временного правительства А.В. Карташёв. – Притянутое сначала неохотно государством к этой школьной "повинности", оно затем искренне по-пастырски увлеклось своей воспитательной работой»⁴. При старой власти представители церкви не чувствовали политической роли церковно-приходских школ. Теперь практически все церковные круги выразили своё возмущение. Протестовали архиереи и священники, левый Всероссийский съезд духовенства и мирян в Москве, многообразная церковная общественность. С этим вопросом тесно связывался и другой – вопрос преподавания Закона Божия в общей школе. Революционно настроенные учителя требовали устранения обязательности этого предмета, а новая власть мыслила только добровольное его изучение.

Конечно, в законодательных актах Временного правительства не было ничего нового. Но страны Западной Европы и США шли к отделению Церкви от государства в течение многих десятилетий, в то время как в России реформы пытались провести за несколько недель. Позднее члены Поместного собора пытались опротестовывать вышеперечисленные нововведения власти. Рассказывая о переговорах с Временным правительством, проф. Н.Д. Кузнецов говорил: «Мы вступили, очевидно, в новый период русской истории не только в отношении политическом, но и более глубоком, касающемся духовной жизни русского народа и ведущем к полному отделению Церкви от государства. Это нужно иметь в виду Собору и особенно его Отделу о правовом положении Церкви, чтобы не потерять чувство действительности и строить реформу, принимая во внимание окружающие условия»⁵.

Жизнь Церкви накануне созыва Собора

После Февраля страна бурлила. Подобные настроения охватили и церковь. «Кое-где прихожане восстали на своих священников; чаще всего – псаломщики и диаконы на священников, священники – на архиереев. Экстренные епархиальные съезды дезавуировали своих епископов и обращались к обер-прокурору, прося его о смещениях»⁶, – таковы были реалии послереволюционного времени. Повсеместно возникали разнообразные группы и объединения⁷.

Священномученик митрополит Владимир (Богоявленский) (1848–1918)

В апреле 1917 года обер-прокурор В.Н. Львов воспользовался старым обер-прокурорским правом – вызвать новый состав Синода. На тот момент в светском и церковном обществе доминировала идея: как Временное правительство является только передаточным органом, доводящим страну до Учредительного собрания, так и новый Синод – только Временная комиссия, доводящая Российскую церковь до Собора. Так новый Синод стал готовиться к Собору, а также утверждать необходимые предварительные изменения в жизни церкви. Для подготовки Собора был созван Предсоборный совет – большая совещательная коллегия из епископов, клириков и мирян, среди которых было много профессоров духовных академий и университетов.

Наряду с учреждением Предсоборного совета, новый Синод опубликовал ряд «Временных положений», которые дали бы возможность созвать Собор не из лиц, неизвестно кем назначенных, а из лиц избранных. Так на основе новых положений жизнь епархий начала перестраиваться сверху донизу. В частности, был воскрешён древний порядок избрания, существовавший в Ранней церкви. Епископские кафедры замещались в порядке свободного избрания тайным голосованием представителей клира и мирян епархии на внеочередных епархиальных съездах. В большинстве были выбраны уже правившие на этих кафедрах архиереи. Но не везде процесс шёл гладко. Некоторые выбраны не были. Новый Синод оказался в затруднении и всячески оттягивал окончательное решение вопроса до резолюции высшего авторитета – Собора.

А.В. Карташёв (1875–1960), в дни открытия Собора – министр вероисповеданий Временного правительства

Сегодня можно услышать, что выборы епископов в 1917 году, так же как и решение Собора касательно их результатов, – дань революционному времени, что сделано это под влиянием политических событий и является неканоничным. С одной стороны, да, – прошедшие в неспокойное революционное время выборы, к сожалению, не везде дали безупречные процедуру и результаты. Хотя где-то и дали. Так, несомненно, успешными можно назвать избрания на кафедры Петрограда и Москвы тогда находящихся в сане епископа Вениамина (Казанского) и архиепископа Тихона (Беллавина). С другой стороны, напрашивается естественный вопрос: если избрание епископов в 1917 г. было неканоничным, почему столь выдающиеся (по преимуществу) иерархи приняли участие в неканонической процедуре? Почему они не протестовали? Ведь большинство из них имели и великолепное образование, и силу духа, которые чуть позже, при большевиках, позволили им сопротивляться или действовать весьма решительно даже под угрозой расправы. Наверное, ответ один – епископы прекрасно осознавали, что избрание, в котором они участвуют, канонично и вполне соответствует церковной норме.

Открытие Собора

Летом 1917 года Предсоборный совет утвердил выборный принцип избрания членов Поместного собора. Новые нормы позволили даже женщинам голосовать за кандидатов. Спорный вопрос о составе Собора теперь был решён без колебаний: к этому времени все понимали, что работа Поместного собора без участия мирян невозможна, что без них это будет Собор, решения которого не получат церковной рецепции, что, говоря светским языком, Собор будет не легитимен. Профессор-священник Сергий Булгаков писал: «Московский Всероссийский собор 1917–18гг. состоял из епархиальных архиереев, клириков и мирян, и в этом составе точнее отображал каноническую норму Иерусалимского Апостольского Собора, нежели даже Соборы Вселенские»⁸. В работе Собора в Москве участвовало 564 человека: 72 епископа, 192 священнослужителя и 299 мирян. Все участники Собора обладали правом голоса.

28 августа Собор был открыт торжественной литургией в Успенском соборе Кремля. Предстоял за литургией старейший из митрополитов – Владимир (Богоявленский). Он же прочёл грамоту Синода об открытии Собора, после чего все вышли крестным ходом на Кремлёвскую площадь. «А здесь уже стоял целый лес хоругвей, – собравшихся со всей Москвы крестных ходов, – вспоминает А.В. Карташёв. – <...> Соединённый крестный ход направился к Чудову монастырю, а оттуда прошёл через Спасские ворота на Красную площадь, на Лобное место, где и был пропет особый молебен самими членами Собора. <...> Весь Кремль и Красная площадь были покрыты десятками тысяч народа. Но полицейского порядка не было. Веяло хаосом революции. Москва была переполнена и бурлила. В грозной и тревожной обстановке открывался Собор. В душе его участников мучительно сталкивались два диссонирующих переживания: чисто религиозное ликование от сознания участия в великом, издавна чаемом, вожделенном таинстве церковного соборования⁹, наслаждение церковной канонической свободой и – с другой стороны – наблюдение явного растления патриотической воли народа, разложение армии, предчувствие поражений, унижения России и революционных ужасов»¹⁰.

Основные ожидания и опасения

С.Н. Булгаков (1871–1944), философ. Фотография 1907 г.

Центральной вдохновляющей темой предсоборного движения, так же как и Собора, была идея соборности. Практически все его постановления связаны с поиском пути воплощения соборности, и в этом смысле – с размышлением и борьбой за соборное начало, с выявлением равновесия между ролью иерархии и ответственностью остальных членов церкви, с активным вовлечением мирян в жизнь церковных институтов всех уровней. Так на Соборе была сделана попытка преобразования системы церковного управления на началах соборности «якоже можаху» на всех ступенях церковного бытия: для всей Российской церкви, для митрополичьих округов, епархий, благочиний, приходов. Это определения: «О правах и обязанностях Святейшего патриарха», «О местоблюстителе патриаршего престола», «О созыве очередного собора», «О Св. Синоде и Высшем церковном совете», «О круге дел, подлежащих ведению органов Высшего церковного управления», «О церковных округах», «О епархиальном управлении», «О православном приходе» и многие другие. Именно с воплощением духа соборности в эмпирической жизни Российской церкви лучшие её силы связывали будущее, видели возможности для преображения церкви и страны.

Другим упованием церковного большинства оставалась надежда на сотруднические отношения Церкви и государства. Эти надежды питали и члены отдела, занимавшегося вопросами правового положения Церкви в государстве. В определении от 3 декабря 1917 года, то есть уже после октябрьских событий, Собор основывался на том, что православие занимает господствующее среди других исповеданий положение, а Российская церковь пользуется поддержкой государства: акты церковного управления и суда признаются имеющими юридическую силу; государственные законы, касающиеся православной церкви, издаются по соглашению с церковною властью; глава государства, министры народного просвещения и исповеданий являются православными ит. д. Данное решение не продиктовано давлением консервативного «лагеря». Так в 1917 году подавляющее большинство церковных людей самых разных политических вкусов и взглядов понимало «нормальные отношения» государства и церкви. Профессор С.Н. Булгаков¹¹, представлявший вышеперечисленные положения на Соборе, писал: «Законопроект вырабатывался именно в сознании того, что должно быть, в сознании нормального и достойного положения Церкви в России. Наши требования обращены к русскому народу через головы теперешних властей»¹². Этот проект Собора так и остался романтической иллюзией ушедшей эпохи.

Накануне открытия Собора сомнения высказал Н.А. Бердяев: «Революция обнаружила духовную опустошённость в народе. И опустошённость эта есть результат слишком застарелого рабства, слишком далеко зашедшего процесса разложения в старом строе, слишком долгого паралича Русской церкви и нравственного падения церковной власти. <...> Для уничтожения старой лжи и гнили значение революции будет велико. <...> Пока же в революционном движении Бог забыт, и от такого движения безумно ждать религиозного возрождения. <...> Не следует слишком многого ждать и от Поместного Собора. Вряд ли возможно в церковном Соборе большее количество религиозной энергии, чем та, которая существует в церковном народе»¹³. И тем не менее, многие участники Собора уже в 1917 году осознавали его не просто как поворотную веху, но как событие беспрецедентное для всего российского православия.

На Соборе многие ожидали противостояния иерархии – с одной стороны и духовенства и мирян – с другой. Действительно, часть клира и профессуры академий и университетов относились, мягко говоря, подозрительно к высшей церковной власти, полагая, что епископы будут стремиться к сдерживанию реформ. В свою очередь, архиереи опасались умаления своего авторитета. Всем казалось, что столкновение неизбежно. Однако, к общей радости, этого не случилось. Позднее митрополит, а тогда архиепископ Евлогий (Георгиевский) вспоминал: «Облик Собора, по пестроте состава, непримиримости, враждебности течений и настроений, поначалу тревожил, печалил, даже казался жутким. Интеллигенция, крестьяне, рабочие и профессора неудержимо тянули влево. Среди духовенства тоже были элементы разные. <...> Необъединённость, разброд, недовольство, даже взаимное недоверие – вот вначале состояние Собора. Но – о чудо Божие! – постепенно всё стало изменяться... Толпа, тронутая революцией, коснувшаяся её тёмной стихии, стала перерождаться в некое гармоническое целое, внешне упорядоченное, а внутренне солидарное. Люди становились мирными, серьёзными работниками, начинали по-иному чувствовать, по-иному смотреть на вещи. Этот процесс молитвенного перерождения был очевиден для всякого внимательного глаза, ощутим для каждого соборного деятеля. Дух мира, обновления и единодушия обнимал всех нас»¹⁴.

Существенным в Уставе Собора было то, что он, выражаясь языком конституции, был разделён на две палаты: на «Общие собрания» и «Совещания епископов». Все вопросы проходили через Общие собрания, где голоса епископов, пресвитеров и мирян имели равный вес. Далее решения Общих собраний поступали на утверждение епископов, которые могли отклонить его тремя четвертями голосов. Если же и после пересмотра Общим собранием своего решения оно вновь отклонялось тремя четвертями голосов епископов, такое решение не получало силы соборного определения. «Этим пунктом Устава Собора дана была гарантия, что никакое поспешное и слишком революционное постановление Собора не грозило его авторитету. Это правило стало краеугольным камнем внутрисоборного мира. Оно не только юридически, но и морально искренне выражало то настроение, которое даже неожиданно для самих участников Собора в нём постепенно возобладало»¹⁵.

Так сам Собор уже фактом своего собрания породил надежды на то, что жизнь церкви и страны может пойти по более здоровому руслу. Конечно, объединённая работа не исключала расхождений и противостояний, временами приобретавших остроту как под воздействием государственных нестроений, так и от разницы во взглядах членов Собора на глубину возможного церковного переустройства.

Главные действующие лица и позиции

Архиепископ Антоний (Храповицкий) (1863–1936)

В церковном и политическом смысле очевидное большинство на Соборе принадлежало консерваторам, придерживающимся клерикальных и более охранительных позиций по сравнению с остальными соборными группами. Центральной личностью, вокруг которой формировалось консервативное крыло, была яркая фигура архиепископа Антония (Храповицкого)¹⁶. «Широкое и веское центральное течение ревновало, главным образом, о проведении в церковную жизнь правильного начала соборности, – вспоминает А.В. Карташёв. – При этом основном условии оно охотно поддерживало церковный консерватизм епископата, с одной стороны, и политический либерализм левых – с другой. Роль лидера центра принадлежала профессору князю Е.Н. Трубецкому. С ним рядом была фигура профессора С.Н. Булгакова». В этом содружестве можно найти как сторонников, так и противников идеи патриаршества. Все они выступали за реформу церковного управления, в том числе с привлечением мирян, и признавали важность реформы богослужения. Небольшое левое крыло, критически настроенное по отношению к полновластию иерархии, было в этом смысле «пресвитерианским». «Лидерами его были протопресвитер о. Георгий Шавельский и московские протоиереи о. Николай Добронравов и о. Николай Цветков. Их поддерживала группа профессоров духовных академий, сравнительно левая и в политическом смысле»¹⁷. Это «крыло» Собора не одобряло идею патриаршества и, конечно, подобно «центральному течению», выступало за реформы церковного управления с ещё более широким привлечением духовенства и мирян. Разделяло оно и идеи реформы богослужения.

Немалая заслуга в том, что многочисленное и разномысленное собрание превратилось в церковный Собор, принадлежит Соборному совету. Не перестаёшь удивляться, в каком единодушии был избран на первых заседаниях Поместного собора председателем Соборного совета митрополит Тихон (Беллавин)¹⁸, руководивший Общими собраниями вплоть до своего избрания в патриархи.

Первые решения Собора в ответ на государственный распад 1917 года

Протопресвитер военного и морского духовенства Георгий Шавельский (1871–1951)

Поместный собор проходил в условиях революции и разрушения Российской империи. Уже на первых заседаниях протопресвитер армии и флота Георгий Шавельский обрисовал положение страны на Германском фронте: «...мы пришли к ужасной катастрофе. Шквал внутри прошёл сравнительно благополучно, корабль от этого шквала не разбился, но теперь надвигается внешний шквал, и от этого шквала корабль государства может разлететься в щепки, может окончательно разбиться. Я считаю, что умалчивание подобно преступлению <...> Внутри страны – разруха, на фронте – измена. Сбитые с толку предателями и шпионами, злостно обманываемые врагом, целые полки оставляют позиции, бросают оружие, предают товарищей, сдают города, дарят врагу огромную добычу, над мирными жителями чинят гнусные насилия. Среди воинов немало таких, что смеются над законом, глумятся над доблестью, издеваются над подвигом, избивают начальников, изменнически братаются с врагом и в то же время расстреливают идущих в бой своих же героев. Неслыханное на Руси...»¹⁹.

Протоиерей Николай Цветков (1862–1942)

Многим участникам Собора слова протопресвитера показались тогда слишком эмоциональными, непомерно утрирующими опасность происходящего.  При знакомстве с документами Собора часто складывается впечатление непонимания значительной частью соборян масштаба надвигающейся катастрофы. Очевидно, в 1917 году многим казалось, что все эти нестроения – очередной зигзаг истории, подобный грозе, которая проходит. Видимо, все опирались на опыт революции 1905 года, вспоминая, как после революционных перипетий жизнь вернулась «в привычное русло».

Священномученик протоиерей Николай Добронравов (1861–1937). Расстрелян на Бутовском полигоне

Конечно, нельзя сказать, что участники Собора не ощущали серьёзности момента. Уже в первые месяцы работы Собор выпустил целый ряд обращений: «ко всему православному русскому народу» (06.09.1917), с увещанием прекратить начавшиеся грабежи и анархию; «к армии и флоту» (06.09.1917); «по поводу угрожавшей Родине братоубийственной войны» (14.09.1917), «по поводу расхищения церковного имущества и земли» (02.11.1917). На праздник Воздвижения Креста Господня в храмах России были совершены всенародные покаянные моления. После Октябрьских событий были выпущены послания: «о прекращении кровопролития, недопущении расправы с побежденными и сохранении святынь Кремля» (15.11.1917); «о помощи солдатам, находящимся в немецком плену» (17.11.1917); «об отпевании погибших обеих сражавшихся сторон» (24.11.1917); «к православному народу с призывом к покаянию за грех братоубийства и с осуждением "лжеучителей, призывающих осуществить всемирное братство путём всемирного междоусобия"» (24.11.1917) и другие²⁰.

Митрополит Московский Тихон (Беллавин)

Подробнее о содержании и главных решениях первой сессии Собора, проходившей с августа по декабрь 1917 года, мы расскажем в следующих номерах.

---------------

¹ В феврале 1905 года председатель Совета министров Российской империи С.Ю. Витте подал императору Николаю II записку «О современном положении православной Церкви». В записке отстаивался принцип соборности, включая требование полного участия мирян в предполагавшемся соборе и даже избрания кандидатов от духовенства общинами мирян.

15 марта 1905 года группой 32-х священнослужителей митрополиту Санкт-Петербургскому Антонию (Вадковскому) была представлена записка «о неотложности восстановления канонической свободы Православной Церкви в России». В этой записке говорилось, что Русская церковь в процессе длительного существования под опекой государства стала утрачивать качества, неотъемлемо присущие церковному организму и нуждается в возрождении соборности. 20 марта 1905 года в газете «Новое время» была опубликована записка митрополита Санкт-Петербургского Антония «Вопросы о желательных преобразованиях в постановке у нас Православной церкви». Один из её главных тезисов: «Не следует ли предоставить православной Церкви большей свободы в управлении её внутренними делами, где бы она могла руководиться главным образом ... нравственно-религиозными потребностями своих членов?..»

22 марта 1905 года после трёх заседаний Синода, посвящённых теме церковных преобразований, императору был подан доклад с предложением «пересмотреть нынешнее государственное положение Церкви в России», «возглавить Синод Патриархом» и «созвать в Москве для обсуждения церковных преобразований Поместный Собор». 31 марта государь наложил на докладе резолюцию, в которой признавалась необходимость созыва Собора.

² 17 декабря 1905 г. Николай II дал аудиенцию трём высшим иерархам: митрополитам Петербургскому Антонию (Вадковскому), Московскому – священномученику Владимиру (Богоявленскому) и Киевскому – Флавиану (Городецкому) и обсудил с ними вопрос о созыве Собора. Через 10 дней состоялась вторая встреча, на которой император заверил митрополитов в том, что он считает своевременным проведение преобразований в церковном управлении. На имя митрополита Петербургского Антония был дан императорский рескрипт: «...Церковная власть в лице Святейшего Синода весною настоящего года заявила мне о необходимости созвать, для устроения дел церковных, чрезвычайный Всероссийский Поместный Собор. Тяжёлые обстоятельства на Дальнем Востоке не дали мне возможности тогда привести в исполнение это благое намерение. Ныне же я признаю вполне благовременным произвести некоторые преобразования в строе нашей отечественной Церкви, на твёрдых началах вселенских канонов, для вящего утверждения Православия. А посему предлагаю Вам, Владыко, совместно с митрополитами: Московским – Владимиром и Киевским – Флавианом, определить время созвания этого, всеми верными сынами Церкви ожидаемого, Собора».

После этого было создано Предсоборное присутствие, которое работало почти год – с 3 марта по 15 декабря 1906 года. Сводный доклад Присутствия был представлен государю, он его изучал и 25 апреля 1907 года наложил на него резолюцию: «Собор пока не созывать». Это «пока» продлилось более десяти лет.

³ См. Карташёв А.В. Революция и Собор 1917–18 гг. // Альфа и Омега. 1995. № 3(6).

⁴ Там же. С. 104.

⁵ Цит. по: Священный Собор Православной Российской Церкви, 1917–1918 гг. Обзор деяний. Т. 1 / под общ. ред. Г. Шульца. – М.: Крутицкое патриаршее подворье, 2002.

⁶ Карташёв А.В. Там же. С. 101.

⁷ «Союз прогрессивного петроградского духовенства», «Всероссийский Союз демократического православного духовенства» с прямой проповедью республики и социализма, «Совет по делам православной церкви» и др.

⁸ Булгаков С.Н., проф.-свящ. Православие. – Париж: YMCA-Press, 1989. 3-е изд. C. 112–113.

⁹ Здесь в значении «таинство осуществления соборности».

¹⁰ Булгаков С.Н., проф.-свящ. Православие. – Париж: YMCA-PRESS, 1989. 3-е изд. С. 108.

¹¹ С 1918 года – священник.

¹² ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 277. Л. 138. (97).

¹³ Бердяев Н.А. Свободная церковь и Собор // Народоправство. 1917. 21 авг. № 7. С. 4–6.

¹⁴ Евлогий (Георгиевский), митр. Путь моей жизни. Воспоминания. – М.: Моск. рабочий; ВПМД, 1994. С. 273.

¹⁵ Карташёв А.В. Там же. С. 107.

¹⁶ С 1918 г. митрополит, с 1922 г. до кончины – глава РПЦЗ.

¹⁷ Карташёв А.В. Там же. С. 110.

¹⁸ Кандидатура митрополита Тихона получила 407 голосов из 432.

¹⁹ Деяние № 9 // Деяния Священного Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 гг. Т. I. – М., 1994.

²⁰ См. Деяния Собора от 24 августа, 1 сентября и 20 октября, а также от 2, 4 и 11 ноября 1917 года.

Кифа № 10 (228), август 2017 года

Ещё материал по теме
«Мы ждём от святого Собора призыва ко всенародному покаянию». 17 августа 1917 года на первом заседании Поместного собора были заслушаны приветствия