28.08.2017 г.

Первый начальник Русской духовной миссии в Иерусалиме

В XIX веке по мере ослабления Османской империи интерес Российской державы к Ближнему Востоку стал быстро расти. Он обуславливался не только экономическими и геополитическими соображениями, но также религиозными вопросами. Православное государство претендовало на роль опекуна всех православных христиан Высокой Порты и стремилось к близким связям с восточными патриархами.

Чтобы правильно выстроить свою политику, Россия нуждалась в церковных, культурных и научных связях. Особенно важны они были в Палестине, куда устремлялся взгляд многих верующих.

Идея организации Русской духовной миссии, как говорится, витала в воздухе. И перед самой Крымской войной такая миссия, действительно, появилась. Первым начальником её стал архимандрит Порфирий (Успенский) (1804–1885), востоковед, филолог, археолог, закончивший свою жизнь в сане епископа. Выбор его фигуры объяснялся тем, что он хорошо знал греческий и европейские языки (французский, итальянский, немецкий) и имел опыт общения с православными христианами заграницей, будучи настоятелем посольской церкви в Вене.

Отец Порфирий родился в Костроме, в семье соборного псаломщика. Юный Константин (его мирское имя) окончил семинарию в родном городе и Духовную академию в Санкт-Петербурге. Перед самым её окончанием принял монашеский постриг, вскоре его рукоположили в сан иеромонаха. Порфирий много преподавал, трудился на ниве духовного просвещения. В 1838 году его назначают ректором Херсонской семинарии. Впрочем, его пребывание в этой должности продолжалось всего два года. В ноябре 1840 года последовало его назначение настоятелем посольской церкви в Вене.

Впервые архим. Порфирий приехал в Палестину в декабре 1843 года. Его послали не как официальное лицо, а как простого богомольца, чтобы он смог осмотреться, собрать не спеша необходимые сведения и подготовить почву для будущей миссии. Впрочем, шила в мешке не утаишь. По Иерусалиму стали циркулировать слухи, что новый приезжий прислан сюда в качестве русского консула. Духовные и светские власти отнеслись к о. Порфирию как к официальному посланнику Российской империи. В скорлупу частного лица ему залезть так и не удалось.

Дневник отца архимандрита повествует о его пребывании на Святой земле. Первая картина Иерусалима: «Мы взобрались на высокую гору, и спустя 1/2 часа увидел я иерусалимскую крепость и часть стены, примыкавшей к ней. "Иерусалим! Иерусалим!" – все закричали. Сердце мое затрепетало, но радостно. Я снял камилавку, перекрестился три раза и творил молитву: "Боже, милостив буди мне грешному". Вот чувство, возродившееся при первом взгляде на Св. Град. Оно продолжалось не долго, но было отголоском сознания души, а не рассудка, которому я не позволял на этот раз светить»¹.

В Святой град Порфирий прибыл 20 декабря 1843 года. Ему навстречу вышли греческие архиереи, архимандриты и русские богомольцы. Такая встреча свидетельствовала о том, что его приезд ждали. Ему предложили разместиться в патриархии, но он предпочел Феодоровский монастырь, где обычно находили приют русские поклонники.

Отсюда он совершает свои многочисленные поездки, знакомясь с археологическими древностями и жизнью христианского населения Палестины.

В его дневнике мы встречаем замечательные картины Святой земли. Вот, скажем, он странствует по склонам Кармила: «Мы ехали, можно сказать без преувеличения, прекрасным садом: все дерева и кустарники цвели роскошно; лавровые деревья здесь такие большие, зеленые, роскошные; они цвели, цветочки на них в роде желтого пушка и весьма сладки оттого, что покрыты медовыми частицами. С жадностью я впивал в себя бальзамический воздух, напоенный душистыми испарениями цветов и цветущих кустарников»².

Путешественники шагают легко, их разговор живой и в пути они допускают незлые шутки: «С одного дерева мы срывали ветки с несколькими шишками оливкового цвета; эти шишки с комочками и очень легки, потому что пусты внутри, не малы, величиною с малую грушу: мы прозвали их фараоновыми сливами, желая подтрунить над слепым Григорием, который забирал все палочки с Кармила, когда уверяли его для забавы невинной, что подобные палки носили пророки. Бедный, он возил их по целым дням и потом бросал, когда я отвечал ему на вопрос его, что над ним шутили»³.

Отец Порфирий побывал в Вифлееме, в монастыре св. Саввы Освященного, на Иордане, в Галилее, в Иудее. Он увидел жалкое состояние православных храмов, нищету местного духовенства, особенно арабских священников. Столкнулся он и с распущенностью нравов монахов и церковных топ-менеджеров, не желавших обустраивать церковную жизнь арабской паствы. Большинство епископов Иерусалимского патриархата предпочитали жить в патриархии и редко бывали в своих епархиях.

С любовью о. Порфирий отнесся к православным арабам: «Когда я приехал в Палестину, то греки наговорили мне про арабов, что они ленивы, что все они разбойники и что они крайне непостоянны в вере. Но во время путешествий по Самарии и Галилее я получил понятие, совершенно противоположное объяснению греков. Поля и сады везде обработаны и обработка садов, особенно в горных странах, весьма многосложна и трудна... Всеми полевыми и садовыми работами занимаются мужчины, а женщины и девицы носят на себе все тяжести: воду в мехах или в кувшинах, которые я не мог приподнять обеими руками, дрова на голове и на спине и сверх всей ноши ребенка»⁴.

«Арабы в течение второго тысячелетия хранят твердо веру православную, несмотря на гонения магометан и при всей темноте их пастырей. Поразительна их детская простота, с какой они молятся в своих храмах», – замечает отец архимандрит⁵.

Впрочем, есть у него и критические высказывания: «Деньги для араба не пол бога, а бог. Скажи арабу: здравствуй, а он тотчас скажет: бакшиш»⁶.

Разобравшись с ситуацией в Палестине и теми проблемами, которые необходимо здесь решать, о. Порфирий стал готовиться в обратный путь. 1 сентября 1844 года он прибыл в Константинополь и прожил здесь до конца года, составляя отчеты о своей поездке. Также он подготовил два отдельных доклада «О состоянии Палестинской Церкви и о мерах поддержания её» и «О спорах греков, латинян и армян на святых местах и о способах водворения тут мира». По просьбе российского посланника Титова он пишет проект устройства и организации миссии.

Главный акцент в этом проекте сделан на защиту православия на Востоке. Отец архимандрит мечтает сделать миссию своеобразным центром духовной жизни, которая бы не только заботилась о русских богомольцах, но и стала бы душой палестинского духовенства, пеклась «об истинном просвещении», стала «образцом нашего благолепного служения». Он предлагает создать в Святом граде русский монастырь на Елеоне и при нем духовное училище. Этот монастырь, по мысли автора, будет передавать Святогробскому братству все пожертвования из России и следить за разумным их использованием. Особенно настаивает «иерусалимский архимандрит» на независимости миссии от консульства, на разведении духовной и светской политики, что на практике сделать крайне сложно.

Следующие два года о. Порфирий занимался учеными трудами в Синайском монастыре св. Екатерины и на Афоне, а по возвращении на родину стал готовиться к новой поездке в Палестину.

В 1847 году высочайшей резолюцией императора Николая I Русская духовная миссия была учреждена. И вот её первый начальник со своими спутниками отправляется в Одессу, оттуда в Константинополь, Смирну, Бейрут. Здесь они садятся на коней и едут берегом Средиземного моря через Акру и Хайфу до Яффы, осматривая по дороге достопримечательности. От Яффы, предместья нынешнего Тель-Авива, путь в Иерусалим лежит через невысокие горы.

17 февраля 1848 года «иерусалимский архимандрит» вступает в Святой град. При нем рекомендательное письмо от столичного митрополита Антония к патриарху Иерусалимскому Кириллу, в котором говорится, что честной отец, посетив восточные святыни, пожелал возвратиться и пробыть при Святом Гробе несколько лет, что Св. Синод благословил его на то, и воспользовался случаем, дабы отпустить с ним иеромонаха Феофана (будущего святителя Феофана Затворника) и двух воспитанников Санкт-Петербургской семинарии – Соловьева и Крылова, разделяющих такое богоугодное желание⁷.

Наблюдая характерные для Иерусалима бесконечные мелочные дрязги представителей различных конфессий, Порфирий приходит в негодование. По своим политическим взглядам он был монархистом, по церковным – вполне ортодоксальным человеком, но не фанатиком. Он верил, что вся полнота Истины содержится в православии. И в то же время допускал совместную молитву с инославными. Он не раз останавливался в католических монастырях, разделял с католиками и армянами общую трапезу и молитву перед едой. Порфирий считал, что все христиане должны иметь равный доступ к святыням, чтобы там молиться.

К сожалению, самому ему не всегда удавалось осуществлять свои благие намерения. Так, в Страстную пятницу 1844 года он хотел прочитать 12 Евангелий на Гробе Господнем. Но католики не разрешили ему это сделать, ссылаясь на то, что на Гробе служит их епископ. В Страстную пятницу по заведенной традиции у святыни могли служить только католики и те, кого они приглашали.

Отец Порфирий считал, что нужно прекратить бесплодные споры, позорящие всех христиан, отказаться от стремления обладать святыми местами и обеспечить всем верующим свободный доступ к местам поклонений.

В Святогробском храме, по наблюдению о. Порфирия, находилось 20 алтарей, в которых служили «разноплеменные и разноверные христиане»^8. И все чего-то хотели друг от друга.

В разговоре с францисканцами русский посланник предлагает такой способ выхода из ситуации с починкой купола храма Воскресения: «Триста лет с лишком продолжаются здесь прение о святых местах... Изберем сообща хозяином сих мест турецкого султана, упросим его хранить и обновлять вверенные ему Провидением святилища Иерусалимские, но обновлять сообразно с зодчеством христианским и в прежнем виде; тогда все споры, тяжбы, неприязни перестанут и здесь водворится спокойствие неба»⁹.

Идея отца архимандрита была воспринята холодно. Аппетиты католиков подогревались колониальной политикой. И в разговоре с османской властью они апеллируют не к справедливости, а к силе. «Турки и французы в Константинополе занимаются рассмотрением судебного дела о святых местах. Последние требуют себе многих святынь иерусалимских в силу договора своего с Портою в 1749 году», – записывает о. Порфирий в дневнике 6 июля 1851 года¹⁰. Какой уж тут межконфессиональный диалог. Отдавай, иначе пришлем военную эскадру.

Справедливости ради стоит сказать, что подобный способ говорения не был чужд и русским официальным лицам. Скажем, генеральный консул в Сирии и Палестине К.М. Базили нередко улаживает конфликты с помощью виртуальной дубины. Так, на Пасху 1843 года произошло столкновения армян с православными. В храме Воскресения Христова с хор, которые принадлежали армянам, в толпу упал подсвечник. У часовни Гроба в то время находились островные греки и приехавшие из глубинки армяне. И началось¹¹.

После драки Базили пришел к армянскому патриарху и потребовал, чтобы ему выдали 500 человек, потом снизил цифру до 80. Он хочет посадить их в тюрьму. Требует и через церковного начальника, и через пашу, потому что считает лишь одну сторону виноватой. Паша сказал патриарху, «что Россия сильна, что армянская нация слаба; надобно уступить требованию консула и хоть для виду посадить в тюрьму человек шесть». «И в самом деле, посажены были 6 человек и с ними один поп армянский», – добавляет о. Порфирий.

Русский консул с помощью турецкой власти пробует укрощать и православных арабов, которые имеют обычай «беситься около Гроба Господня и во храме в великую пятницу и в субботу»¹².

Отец Порфирий, конечно, далек от риторики Базили. Духовные вещи у него превалируют над материальными. Когда, например, православные арабки лукаво спрашивают: «Когда москов завладеет здешними местами и обогатит нас?». Он отвечает: «Тогда, когда освободит вас истина». «Не понимаем, что ты говоришь нам», – возражают они. «Ну, коли вы не понимаете, то делайте горшки», – улыбается архимандрит¹³.

И все-таки о. Порфирий не был чужд колониальных представлений. Он верит в победоносное шествие императорской России на Ближнем Востоке. И смотрит на религиозную жизнь Палестины глазами рачительного хозяина: подмечает, что можно исправить к лучшему, что убрать. Он думает, что Константинополь вскоре станет нашим. «Покойный император Александр говорил, что Босфор есть ворота его дома, а Николай положил в свой карман ключ от этих ворот», – говорит наш архимандрит на приеме у армянского патриарха. «А сын его отопрет ворота», – закричали в ответ на речи русского богомольца все гости¹⁴.

Раздача “благодатного огня”. Фотография конца XIX века. Записи архим. Порфирия (Успенского) остаются одним из основных источников, утверждающим естественное происхождение этого огня

Русская духовная миссия имела отчетливую политическую составляющую, но присутствовала в ней и собственно миссионерская направленность. Конечно, никто из русских посланников не занимался катехизацией: не для того они сюда были посланы. Но определенная духовная работа все же велась. В Архангельском монастыре, куда греки пустили жить членов миссионерской команды, в воскресные и праздничные дни совершались богослужения на церковнославянском языке. По понедельникам звучала здесь также молитва на арабском, «так как местные христиане, чествуя икону архангела Михаила в занятом нами монастыре, обыкли по понедельникам служить обедню на родном языке»¹⁵.

Конечно, странно было бы ожидать особой торжественности в богослужении, совершаемом небольшим числом верующих. Среди клириков не было даже диакона. Но все равно русским паломникам важно было знать, что в Святом граде есть место, где служат так, как и в далекой России.

Богомольцы, надо сказать, представляли в Святой земле весьма разношерстную массу. «Некоторые из них провождали здесь жизнь поистине строгую и праведную; молитва была их пищею и отрадою. А многие жили здесь беспутно и блудно», – записывает о. Порфирий. И тут же продолжает: «...наши отставные солдаты суть самые лучшие христиане. Они и крайне терпеливы и благочестивы, и трезвы, и постники. Военная служба, выпрямляя тело, выпрямляет и душу»¹⁶.

Приходилось отцу архимандриту и исповедовать, и причащать, и благословлять на различные деяния. К нему постоянно текла струйка богомольцев за советом, помощью и утешением. В основном это были простые люди. И их вопросы порой удивляли отца. Вот, например, пришли к нему две богомолки за благословением. Одна из них спрашивает: «Где находится то место, куда Господь-то наш Иисус Христос завел десять девушек, пять умных и пять дурочек?». Начальник миссии отвечает, что такого места нет, потому что Господь говорил притчу о десяти девах. «Как же здесь в городе, у мазских (разумей Дамасских) ворот, на горе, показывают старинную церковь и говорят, что там-де Господь был у этих девушек», – возразила она. «Не верь тому, что говорят тебе люди бестолковые. Там был монастырь девичий. Вот тебе и все», – подводит черту отец архимандрит¹⁷.

Порфирий всячески продвигал идею духовного образования. И вот в 1849 году Иерусалимский патриарх Кирилл решает учредить духовное училище для образования сельских священников¹⁸. 14 июня 1849 года училище было открыто в монастыре Св. Гроба.

Русский архимандрит под омофором Иерусалимской патриархии создает народные училища для арабов. Они открываются в Лидде и Рамле для мальчиков, в Иерусалиме для девочек. Причем попечителем всех патриарших учебных заведений стал сам начальник Духовной миссии.

Глядя на подрастающее поколение, он вспоминает те шутки, которые позволяли усваивать трудную науку. «Преподобная мати лисица, страстотерпцы зайцы, мученики волки, пустынножители медведи в берлогах живущие, лапки сосущие, молите спастися душам нашим. Наподобие этой стихиры поется Господи воззвах на первый глас», – записывает устроитель арабских школ в своем дневнике¹⁹.

По инициативе о. Порфирия была открыта типография для издания книг на греческом и на арабском языках. Перед выходом в свет арабских молитвословий их тщательно сверяли с греческими. Книги для православных арабов имели огромное значение в деле просвещения христиан Святой земли.

Наряду с просветительскими проектами миссия пыталась заниматься социальной работой, но с ней как-то не очень клеилось. Так, в Екатерининском монастыре (где наряду с Феодоровским жили русские богомольцы) силами миссии в октябре 1851 года была устроена больница для русских паломников, но её пришлось закрыть в конце декабря из-за плохого лечения.

Наш архимандрит, как посланник великой державы, оказался активно вовлечен в жизнь Иерусалимской церкви. Патриарх и другие иерархи посвящали о. Порфирия в свои дела и даже спрашивали его советов. Сам он особенно никуда не лез, но его фигура оказалась востребованной в самых разных случаях. Так, в Вифлееме митрополит Дионисий заманил его на собрание, где сидели православные, католики, армяне, последователи ислама. Жители хотели убить православного христианина-араба, который вступил в незаконную связь с католичкой-арабкой. Арабские священники говорили, что в Ветхом Завете Финеес копьем пронзил еврея, прелюбодействовавшего с медианитянкою. Они считали, что если прелюбодея не убьют, то их жены и дети потеряют всякий страх и впадут в распутство. С большим трудом о. Порфирию удалось предотвратить кровопролитие²⁰.

Авторитет о. Порфирия имеет не только символическую, но и финансовую составляющую. Он щедро раздает пожертвования тем, кто в них нуждается: клирикам, учащимся школ, частным просителям. Например, по рекомендации уважаемого человека платит 15 пиастров в месяц одной женщине в деревне Бет-Джала. Раздает бедным жителям Иерусалима, Вифлеема, Бет-Сахура (деревня Пастырей) по 500 пиастров перед праздниками Успения, Рождества и Пасхи²¹.

У начальника Миссии сложились добрые отношения с патриархом Иерусалимским Кириллом и членами Синода. О недостатках Иерусалимской церкви он говорит с горечью и сожалением. Пишет о стратегических просчетах церковного руководства, не желающего по-настоящему заняться просвещением арабской паствы, не пускающего арабов на высокие посты. О грехе гордыни, не позволяющему топ-менеджменту разрулить ситуацию со святыми местами. Упоминает архимандрит и о грехе стяжательства. В дневнике мы можем прочитать: «Патриарх Кирилл отправил на свою родину на остров Самос русскую утварь, пожертвованную Гробу Господню, и тем опозорил себя»²².

Отец Порфирий вел большую научную работу по изучению книжных сокровищ Палестины. В монастыре Саввы Освященного, в Вифлееме и Иерусалиме он ознакомился и составил подробный список рукописных и печатных книг, патриарших грамот и свитков. Просвещенный архимандрит не только изучал древние книги, но по мере своих материальных возможностей старался приобретать их и отправлять на родину.

Большим препятствием к осуществлению его деятельности стала болезнь глаз. Что только не делал больной: пробовал разные примочки, менял климат – перебрался из Иерусалима в Яффу, предпринял с осени 1851 по весну 1852гг. поездку в Одессу, где были опытные офтальмологи. Глаза удалось немного подлечить, но проблема осталась.

Как и в первый свой приезд, о. Порфирий уделял много времени археологии Святой земли. Он объездил Палестину вдоль и поперек, ища интересные артефакты и доказательства своих ученых гипотез.

Для о. Порфирия вообще не существовало противопоставления науки и религии, а топография и география современной Палестины являлись для него лишним подтверждением точности текстов Священного писания. Библия была для него вернейшим путеводителем по Святой земле. Вот пример. Архимандрит в 1848 году исследует окрестности Яффы. И задается вопросом: библейская ли эта местность? И отвечает на него, держа в руках книгу Иисуса Навина. «Тир, ныне ел-Тире, у большой дороги... Рама, ныне Рамиа, на западе от города Севастии... Иреон, ныне Ирта, севернее Антипатриды и ел-Тире... Итак, сегодня я был в области израильского колена Неффалима»²³.

Никакие размышления о расхождении научного и религиозного представления о возникновении мира не мучают отца архимандрита. Библейская картина самодостаточна. И когда о. Порфирий записывает в дневнике: «На Ливане уцелели те самые кедры, о которых сказано в Псалтири: их же Бог насади. Стало быть, они ещё допотопны», он даже не задается вопросом: «Носил ли потоп всемирный характер?»²⁴.

В контексте библейских рассказов смотрит о. Порфирий и на окружающую природу. Акриды «походят на зеленое деревцо, не выше нашей хорошей сирени. Их кругловатые листочки можно есть как салат и как приварок в похлебке из сорочинского пшена. Они немножко солоноваты. Ими-то питался Иоанн Предтеча, а не саранчою»²⁵. Подобные записи не редкость в его дневнике.

Библия являлась для ученого, кроме всего прочего, пособием в научных разысканиях. Например, он вспоминает евангельское повествование о том, что Иисус Христос по воскрешении Лазаря удалился со своими учениками в город Ефрем близь пустыни (Ин. 11:54). И задается вопросом: не находился ли сей город в месте нынешнего православного села Тайбе? И вот он решается отправиться туда верхом из Иерусалима, а это около 5 часов езды, и узнать, нет ли вблизи этого места развалин под названием Оф или Офра, Ефрон или Ефрем. Почему Оф или Офра? «В книге Иисуса Навина сказано, что сей победоносный вождь израильского народа в числе тридцати царей ханаанских убил царя офрского и город Офру отдал сынам Вениамина»²⁶. Порфирий добрался до села и убедился, что здесь находился библейский Ефрем. Так Библия стимулирует науку.

Если ученый в своей работе с большим вниманием относился к свидетельствам Библии и церковной традиции, то к преданиям мусульман он подходил весьма скептически. Порфирий сомневается, что «в мечети Омаровой тот самый камень, на который Иаков возлил елей после сонного видения ангелов в Лузе». (Быт. 28:1-19). В другом месте он говорит о «мечети у мнимого гроба сына Иакова Рувима», о «пресловутой мечети их неби Муса (гробница Моисея. – Б.К.), недалеко от Вифании» с мнимым гробом Моисея²⁷.

В Святой земле начальник Русской духовной миссии провел с отлучками, самыми большими из которых были поездки в Одессу и в Египет, шесть лет.

Он свыкся с местной жизнью. «Любо мне жить в Иерусалиме, где я господин своего ума, своей воли, своего времени и дела, но болезни едва ли не выгонят меня из этого рая», – признается о. Порфирий²⁸.

Правда, в дневнике мы можем найти и другие высказывания, вроде: «Здесь люди весьма скучны. Греки не образованы, армяне и францискане не друзья музам, консулы заняты собою и жидами. Итак, поневоле сидишь в келье и что-нибудь читаешь или пишешь»²⁹.

Порой ему даже хотелось все бросить и бежать в какой-нибудь монастырь на родине. Но тайный голос говорил: «Мать родила тебя для Востока». И он, повинуясь ему, перестал помышлять о раннем покое³⁰.

И все-таки Порфирию пришлось проститься с Палестиной: началась Крымская кампания. У историков нет единого мнения о том, что стало её действительной причиной. Но в любом случае ясно, что формальным поводом явилось решение султана передать католикам ключи от базилики Рождества в Вифлееме и последующие межконфессиональные конфликты. Россия начала думать о «войне оскорбленного самолюбия». Империя настаивала на своем праве покровительствовать османским христианам, которых было около 12 миллионов, то есть треть всех жителей страны. Она обратилась к турецкому султану вернуть status quo. Россия приводила фирман султана от 1757г. о восстановлении прав Иерусалимской церкви в Палестине и положения Кючук-Кайнаджирского мирного договора, дававшие России основания защищать христиан на всей территории Османской империи. Западноевропейские страны признали требование status quo вмешательством во внутренние дела независимого государства. Турция отвергла всякие соглашения и объявила войну России. К ней немедленно присоединились Англия и Франция.

От австрийского консула Пиццамано начальник Русской духовной миссии узнал о войне и о том, что Базили уезжает из Бейрута в Ливорно. Вскоре пришло письмо и от самого русского консула. Турки потребовали отъезда о. Порфирия и его спутников, но особенно их не торопили. Архимандрит не спеша сдает Архангельский монастырь, снимает с себя должность попечителя школ патриархата.

В его дневнике в это время можно прочесть. «18 октября 1853 года. В Святогробском храме прочитан был фирман о войне России с Турцией, и здешним христианам внушено молить Бога о даровании султану победы над нами»³¹.

«2 мая 1854 года. Здешние католики служили благодарственный молебен по случаю бомбардирования Одессы»³².

8 мая о. Порфирий выезжает из Иерусалима вместе с о. Феофаном, Соловьевым и ещё 13 русскими паломницами. Путь их лежит до Яффы и далее пароходом в Триест.

Так закончились первые годы пребывания Русской духовной миссии на Святой земле.

Борис Колымагин

------------

¹ Порфирий (Успенский), еп. Книга бытия моего. – авт.).

² Там же. Т. 1. С. 574.

³ Там же. Т. 1. С. 573.

⁴ Там же. Т. 1. С. 653.

⁵ Там же. Т. 1. С. 654.

⁶ Там же. Т. 1. 547.

⁷ См. Виноградов И.А. Документы о паломничестве Н.В. Гоголя к Святым Местам.

⁸ Там же. Т. 3. С. 257.

⁹ Там же. Т. 3. С. 627, 628.