Гадаринские бесы

Из проповеди протоиерея Георгия Митрофанова в день памяти сщмч. Иоанна Кочурова

Исцеление гадаринского бесноватого (Лк 8:26–35). Италия, Равенна. Базилика Сант-Аполлинаре Нуово. VI в.

 

Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!

История изгнания бесов из Гадаринского бесноватого нам всем хорошо известна. Попытаемся воочию представить себе эту картину: бесноватый, который, видимо, многим был известен, наводил на кого-то ужас, вызывал у кого-то отвращение, вдруг обретается людьми, многие годы его знавшими, выздоровевшим. Подчеркивание того, что он осмысленно сидел у ног Христа, конечно, производит впечатление. Побольше бы нам, христианам, осмысленно сидеть у ног Христа! Этого нам точно не достает, хотя мы и не беснуемся в прямом смысле слова. И вот он сидит у ног Христа, а люди, пришедшие увидеть это чудо, не столько восхищены этим чудом, сколько возмущены тем, что на поверхности озера плавают свиные туши. Ибо свиньи, в которых вселились бесы, покинувшие бесноватого, бросились в воду и, естественно, захлебнулись. Это очень выразительный образ того, к чему приводит присутствие беса в любом сотворенном Господом существе – к гибели, смерти. И как грустно, и даже страшно людям было видеть эти плавающие по озеру свиные туши, ведь это было их богатство. Эти люди, благочестиво не вкушавшие свиного мяса, активно выращивали свиней, продавая мясо язычникам, которых сами же при этом еще и презирали. Им хорошо было со свиньями, которые гарантировали им мир и покой не только внешний, но и внутренний: продавая свиней, они получали деньги и, не вкушая свинины, лишний раз ощущали себя праведниками.

И конечно, Иисус был не нужен им, как, подчас, Он оказывается не нужным и многим праведным, благочестивым, религиозным людям в нашей церкви: у них всё хорошо, они всё исполняют, они «в истине». А Христос обладал поразительным свойством появляться среди благочестивых верующих людей и вызывать у них ощущение, что они, как, может быть, никто другой, далеки от Бога.

Последняя фотография протоиерея Иоанна Кочурова. 1917 год

И вот в связи с этим евангельским чтением я не могу не вспомнить обстоятельства гибели первого православного священника, убитого большевиками ровно 99 лет назад и упомянутого в святцах, относящихся именно к сегодняшнему дню. Это был человек, который менее всего походил на потенциального мученика или даже исповедника: простой, средних способностей священник. Едва закончив Петербургскую духовную академию, он был распределён в Америку, где православные эмигранты (составлявшие основную часть его пасомых) были одной из самых маргинализованных категорий населения. Он многие годы служил на окраине Чикаго в помещении, которое было приспособлено под храм фактически из двухэтажного сарая. Там он и жил, отчего его матушка заболела на всю жизнь тяжелым лёгочным заболеванием. Он очень хотел вернуться на нормальный русский приход, он очень устал быть миссионером и подвижником, но добросовестно исполнял свои обязанности. В конце концов неимоверными усилиями он построил там храм и всё же продолжал проситься в Россию. Сначала по возвращении он попал в Нарву, а потом, уже на склоне лет, в 1916 году, в благополучный причт очень хорошего храма – Екатерининского собора Царского села. Неплохое содержание, заслуженно полученные награды, даже орден святого Владимира 4-й степени, дававший личное дворянство, возможность дать детям хорошее образование (старший сын его был юнкером школы прапорщиков, ну а остальные были ещё школьного возраста). Жил он в хорошей квартире двухэтажного дома прямо рядом с собором. Всё было хорошо – он действительно мог теперь почить на лаврах.

Но начались революционные события. Что-то уже встряхнуло его мирную жизнь в мартовские дни 1917 года, когда Царское село оказалось в какой-то момент в руках вышедших из повиновения солдат, по преимуществу пьяных (революционные события в стране, уставшей от сухого закона, часто сопровождались разграблением винных погребов). Отец Иоанн увидел народ-богоносец, о котором наверняка много грезил в Америке, к которому стремился вернуться, в неожиданном качестве. Потом ситуация будто бы стабилизировалась, особенно после того, как 1 августа из Царского села была отправлена в Тобольск императорская семья. Казалось, что постепенно страна придёт к какому-то спокойному ходу жизни.

Но потом произошли новые, октябрьские события. Отец Иоанн был совершенно далек от политики. Он знал лишь, что к Петрограду идут какие-то войска для того, чтобы освободить арестованных членов Временного правительства и свергнуть власть большевиков, неизвестно откуда появившихся. Вместо войск пришел довольно небольшой отряд казаков. Уже захвативший власть в Царском селе Совет куда-то делся. Казаков начала обстреливать с Пулковских высот артиллерия: на тихий город вдруг обрушивается артиллерийский огонь. 30 октября (по старому стилю) в городе началась паника. И духовенство нескольких приходов прибегло к традиционной вроде бы мере успокоения: стало служить молебен о предотвращении междоусобной брани, а потом по Царскому селу прошел общий крестный ход. Это требовало определенного рода мужества, потому что в любой момент могли начаться уличные бои. И, вообщем-то, не отличавшийся мягкостью, достаточно жёсткий, генерал Краснов настолько был обескуражен необходимостью вести войну со своими соотечественниками, что без сопротивления вывел своих казаков из Царского села, чтобы не допустить боевых действий на улицах города. Итак, был отслужен молебен о прекращении междоусобной брани, казаки город оставили, и туда на следующий день вошли большевики. Почему я и вспоминаю эпизод из сегодняшнего Евангелия: входившие в Царское село сторонники большевиков, должно быть, весьма напоминали свиное стадо – люди, опьяневшие от крови, от вседозволенности, мечтавшие в этом городе, который был наполнен семьями военных, обслуживающего персонала, дворцового ведомства, навести, наконец, «революционный порядок».

И, конечно, одними из первых кто должен был подвергнуться экзекуциям, с которых обычно и начинается наведение «революционного порядка», были священники, которые служили молебен. Красногвардейцы арестовали несколько священников и сначала планировали привести в местный совет, высказать им общественное порицание и отпустить. Действительно, несколько священников туда привели, поглумились над ними и отпустили: ведь беснование не предполагает некой четкой системы. А вот о. Иоанну повезло меньше. Может быть, жизнь в Америке приучила его к мысли, что с согражданами можно говорить как с гражданами, к тому же он был священником уже немолодым, и ему было тяжело не отзываться на то, что творилось вокруг. А его толкали, оскорбляли и гнали, даже забыв, куда его должны были привести; его гнали просто по городу, а потом произошло то, что нередко сопровождает подобного рода беснования: кто-то один ударил его, потом кто-то другой, кто-то ударил его уже прикладом, кто-то пронзил штыком, а потом кто-то выстрелил и уже все вместе накинулись на него, лежащего на земле. Так его и оставили. Вместо общественного порицания его, по сути дела, растерзали, хотя не забыли прихватить золотой наперсный крест. Все это произошло на глазах его старшего сына, юнкера, который сделать ничего не мог, вернулся домой и вскоре покончил с собой.

Отец Иоанн лежал довольно долго; видя, что творится в городе, к нему до вечера никто не решился подойти, даже не для того, чтобы его куда-нибудь унести для упокоения, а чтобы убедиться, жив он или мертв. Это был как бы символ будущей судьбы нашего приходского духовенства, так часто предававшегося собственной паствой; она не была такой уж злой, она просто боялась за саму себя. Эта кровавая круговая порука – либо убиваешь ты, либо убивают тебя – не одно десятилетие определяла характер человеческих отношений в нашей стране. А потом его, в конце концов, отнесли в дворцовый госпиталь (ныне больница имени Семашко), где положили в морг. Что можно сказать об этой смерти? Патриарх Тихон, лично знавший отца Иоанна по служению в Америке, отреагировал на это очень глубоко, искренне; его торжественно отпевали в Казанском соборе, похоронили в усыпальнице Екатерининского собора; семье была назначена пенсия, которой семья лишилась с началом гонений.

Когда я нашел внучку о. Иоанна в процессе написания его жития, оказалось, что я, к сожалению, уже знал больше, чем она, о его судьбе, ибо в семье старались не вспоминать того, что произошло. Но единственное, что она мне поведала впечатляющее, страшное, это то, что уже в 1930-е годы бедствующая семья ей, маленькой девочке решила сшить зимнее пальто, и для этого достали скрывавшееся все эти годы пальто, в котором был о. Иоанн тогда, когда его убивали. Ей об этом тогда не говорили, просто она увидела странное, огромное пальто (он был полный), и в этом пальто почему-то было семнадцать отверстий с бурого цвета краями. Семнадцать! От пуль и штыков, потому что в него стреляли, его кололи.

Что можно сказать, размышляя сейчас над этой историей? Мученик о. Иоанн? Конечно, нет. Его никто изначально не собирался убивать, никто не собирался требовать от него отречения от Христа; его могли отпустить, как отпустили других, но почему-то этого не случилось. Ожидал ли он того, что с ним произойдет? Конечно, нет. Может быть, если бы ожидал, вел бы себя иначе, как вело себя потом десятилетиями духовенство в нашей стране: лишнего не сказать, вовремя отвернуться. Наше духовенство, обремененное знаниями о том, что может произойти с ним в нашей стране, со временем очень изменилось. Однако отец Иоанн Кочуров не был обременен такими знаниями. Он просто как священник взывал к совести тех, кто от этой совести легко освободился, кто получил, наконец, право на бесчестие, и они, видя его, впали в состояние беснования. Ведь что это было, как не беснование? Что это, если не вариация на тему сегодняшней евангельской истории?

С того времени прошло много трудных и даже трагических лет. Мы так много все эти годы говорили о том, что произошло в нашей стране, о том, что нам бы надо покаяться. А ведь на самом деле сейчас все больше и больше, все ощутимее других в публичном пространстве звучит иной голос, произносящий те слова, которые сказали в сегодняшней евангельской истории жители гадаринской страны, которые требовали, чтобы Христос ушел от них. Точно так же наша страна сейчас не хочет расставаться с эпохой, когда наш народ напоминал стадо взбесившихся свиней. Но дорого нам это время, мы хотим создать у самих себя иллюзию, что даже если многие из нас ошибались, мы-то все равно в это время были на правильном пути.

Жизнь протоиерея Иоанна Кочурова первого, бессмысленно, можно сказать, случайно убитого в общем-то ординарного священника, который просто хотел спокойно, безбедно, радуясь своим преуспевающим детям, дослужить в Екатерининском соборе, где он ныне погребен, прервалась таким страшным образом, как прервалась жизнь нашей страны. Ее прервали прежде всего те православные христиане, которые жили в нашей стране, а мы являемся их потомками. И вот это должно быть самой главной, мне кажется, формой нашего покаяния, которое не требует никаких слов, а требует просто молчаливой готовности каждый день стараться жить по-христиански, даже, может быть, не вспоминать ту страну, которую мы потеряли. Не мне бы, всю жизнь этим воспоминанием занимавшемуся, об этом говорить. И тем не менее это так. Есть единственный путь выйти из состояния перманентного беснования: быть христианином здесь и сейчас. И тогда мы, подобно этому исцелившемуся бесноватому, будем ходить и свидетельствовать о Христе не словом даже как таковым, но своей жизнью, тем, что вокруг нас, может быть, кому-то будет лучше, кто-то станет одухотвореннее, а кто-то даже обретет Христа. Ведь евангельская история заканчивается именно так, оптимистично! Это и будет наше покаяние.

Аминь.

Кифа № 16 (218), декабрь 2016 года