Февраль 1917: Краткая хроника

Тем, кто застал советскую эпоху, кажется невозможным, что явление, ставшее для России XX века обыденным – постоянные очереди за продуктами – может стать поводом для мощного народного возмущения...

 

В этом году мы уже не раз говорили о Русской катастрофе, но ведь сами эти слова могут стать порой лишь формулой и идеологемой. Ткань истории можно воспринимать и как живое тело, чувствующее боль, до сих пор отдающуюся в нас, – и как труп на прозекторском столе, который можно изучить именно в этом качестве (и ведь бывают очень профессиональные прозекторы! – как, впрочем, и бессовестные «целители», обещающие больному, что достаточно твердить мантру «я здоров, здоров, со мной всё в порядке», и от одного этого он сразу от всего исцелится). Но я по-прежнему верю, что живое соприкосновение с событиями, произошедшими сто лет назад, поможет каждому из нас уйти и от отстранённости («нууу, это же такая седая древность, при чём тут я!»), и от схематизма.

В этом номере образ последних дней февраля 1917 года займёт три страницы и будет носить форму краткой хроники. Иначе рассказать о них оказалось невозможно – любое краткое описание поневоле становилось схемой, слишком краткой выборкой, слишком односторонним взглядом. События «великой и бескровной» выглядят порой так неприглядно и страшно, что поневоле возникает вопрос: где же тут можно искать надежду? Мне кажется, что она отчасти есть в том образе, который Солженицын включает в «Красное Колесо» как впечатление единственного человека, всерьез противостоявшего в те дни мятежникам, – полковника Кутепова: «Огромные тысячные весы зависли – и маленькой гирьки хватало туда или сюда». Наша надежда в том, что очень многое зависит от нашего выбора, и иногда не только в настоящем, но и в будущем и даже в прошлом.

22 февраля 1917 года, среда¹

Император Николай II после длительного, более чем двухмесячного пребывания с семьёй в Царском Селе, уезжает в Ставку в Могилёв, чтобы проверить, как идёт подготовка весеннего наступления.

В этот же день в результате конфликтной ситуации на Путиловском заводе (рабочие бастовали и просили 50% прибавки к зарплате, администрация завода соглашалась только на 20%) издан приказ о закрытии завода на неопределенный срок. 36 тысяч рабочих оказываются в условиях войны без работы и без брони от фронта.

Первое действие: рабочие

23 февраля, четверг

В некоторых булочных не хватает черного хлеба (хлеба в городе столько же, сколько и всегда, но из-за слухов о введении карточек все начинают запасать хлеб на сухари). Покупатели начинают громить булочные, вслед за ними и мелочные лавки, где-то пропадает выручка.

Рабочие покидают заводы и большими толпами идут в центр города (забастовщиков больше 80 тысяч). Толпа без труда разгоняется полицией повсюду, но, рассеянная в одних местах, упорно и тотчас собирается в других. Несколько травм у сторонников порядка. За весь день в толпе нет ни одного красного флага или лозунга, не замечено никаких её руководителей.

24 февраля, пятница

С утра по петроградским улицам расклеено объявление за подписью командующего войсками Петроградского военного округа ген.-лейт. Хабалова: ржаная мука имеется в Петрограде в достаточном количестве и подвоз этой муки идёт непрерывно.

Вновь собираются большие толпы. Бастуют уже более 200 тысяч человек. Те, кто бастует, стараются привлечь к этому (иногда насильно) рабочих тех заводов, где забастовки нет (чем больше людей вовлечёшь, тем меньше ответственности для тебя самого).

В толпе кричат: «Дайте хлеба!», но часто это превращается почти в игру, подростки, студенты, курсистки распевают эти слова на те или иные известные мотивы.

Второй день со стороны власти – ни одного выстрела, ни одного ареста (все помнят Кровавое воскресенье).

К цепям солдат², перегородившим мосты, подходят женщины: «Солдатики, не стреляйте!». Сквозь цепи постепенно просачивается народ или переходит Неву по льду, выходит из рабочих окраин в центр. Всё это происходит добродушно. Конные казаки практически не вмешиваются ни во что, проезжают сквозь толпу, пропускают её между конями.

Забастовщики останавливают трамваи, вынимая в кабинах вагоновожатых включающие электрическую цепь трамвайные ручки. Все линии закупорены стоящими трамваями (для подростков это весёлая игра).

Бьют стекла в магазинах, иногда это сопровождается грабежом, как и накануне.

Кое-где в толпе иногда появляются красные флаги.

Вечером собираются на совещание несколько членов Государственной думы, председатель Государственного совета И.Г. Щегловитов, городской голова и несколько членов правительства и принимают по инициативе председателя Государственной думы М.В. Родзянко решение передать дело снабжения города хлебом в руки городской думы.

За день ранены 28 полицейских, некоторые тяжело.

25 февраля, суббота (рабочий день)

Остановились все трамваи.

Утренние газеты вышли не все. В типографии врываются рабочие, снимают с работы типографов.

На уличных стенах новое объявление генерала Хабалова: если работы на заводах не возобновятся со вторника 28 февраля – будут досрочно призваны новобранцы ближайших трёх призывов. О демонстрациях и уличных беспорядках, избиениях полиции не упоминается.

Идут заседания Государственной думы (это последний день её существования, но об этом ещё никто не подозревает). Министр продовольствия А.А. Риттих на запрос Думы о продовольственном снабжении Петрограда докладывает, что хлеба достаточно, несмотря на метели, и даже если ничего не подвозить, запас рассчитан ещё на две недели; и отовсюду в город идут поезда с хлебом.

В центре сравнительно тихо, улицы все хорошо убраны, магазины полны продуктами, тротуарами идет обычная публика.

В то же время по городу ходят огромные толпы бастующих рабочих, но уже никто не кричит «Дайте хлеба», и уходит атмосфера игры. Много в толпе и жителей центральных районов - студентов, курсисток, подростков, просто праздной городской публики. «И уж, конечно, все городские подонки за эти три дня притянулись»³. Больше не громят лавки.

Третий день среди демонстрантов нет потерь.

После 11 часов утра на окраинах разгромлены полицейские участки; полицейские скрываются или убиты.

Стала чувствоваться власть улицы. Кричат не о хлебе, а о том, что нужно избивать полицию. К четырём часам пополудни толпа обезоруживала городовых и ранила их тяжело, в том числе выстрелами из толпы.

Войска часто отказываются помогать полиции. Отряд драгун помешал полиции разгонять толпу. Казаки обругали городовых, двоих ударили ножнами шашек. На Знаменской (ныне пл. Восстания) казак ударом шашки сбил с лошади пристава, ротмистра Крылова, сорвавшего красный флаг; толпа добила Крылова лопатой. Там же у вокзала из толпы бросили две бомбы под конных городовых: лошади взорваны, седоки навзничь.

Арестованы пять членов петербургского городского комитета большевиков.

В девятом часу вечера в городской думе на совещании о снабжении города продовольствием (накануне дело снабжения города хлебом передано в её руки по просьбе Родзянко) решают: не верить обещаниям правительства, не так важен сам хлеб или не хлеб, правительство должно вообще уйти! Революция не должна остановиться. Вносят трупы нескольких убитых рабочих. Общее возмущение правительством, обагрившим руки народной кровью («Перед темнотой у Гостиного Двора демонстранты запели революционные песни и выкинули флаги "долой войну!". Офицер учебной команды 9-го кавалерийского полка, пришедшей на отдых в проулок у Гостиного, предупредил прекратить. В ответ из толпы раздалось несколько револьверных выстрелов, метили в офицера, а ранили одного драгуна в голову. Взвод спешился и открыл ответный огонь по толпе, убил троих и ранил десятерых. Толпа рассеялась. Эти трупы и вносили потом в городскую думу»).

Только этим вечером третьего дня городских волнений в Ставку императору приходят первые сообщения о них: телеграмма императрицы («в городе совсем нехорошо»), телеграфное донесение А.Д. Протопопова (распространились по Петрограду слухи, что отпуск хлеба в день на человека будет ограничен по фунту, и это вызвало усиленную закупку хлеба, рабочие забастовки и довольно большие уличные беспорядки, шествия с красными флагами, задержки трамваев, пострадало несколько полицейских чинов, ранен один полицмейстер, убит один пристав. Но буйствующие толпы местами приветствуют войска, а ныне принимаются военным начальством энергичные меры. В Москве же – спокойно), телеграмма военного министра Беляева, что меры приняты, ничего серьёзного нет, к завтрашнему дню всё будет прекращено.

Вечером с Невского уходят все манифестанты.

Театры, кинематографы и лучшие рестораны полны.

Вечером пылает редкое сильное северное сияние.

В полночь собирается совет министров. То, что ситуация серьёзна, поняли из доклада градоначальника Балка (Протопопов, министр внутренних дел, почти ничего о происходящем не знает). К трем часам ночи решают, что премьер-министр кн. Голицын попробует поговорить завтра с председателем Думы Родзянко, или министры Покровский и Риттих встретятся с кем-то из думцев, чтобы выйти из ситуации тихо, мирно.

«В толпе человек перестаёт быть самим собой, и каждый перестаёт думать трезво. Чувства, крики, жесты – перенимаются, повторяются как огонь. Кажется: толпа никому не подчиняется? – а легко идёт за вожаком. Но и сам вожак вне себя и может не сознавать себя вожаком, а держится – на одном порыве, две минуты, и растворяется вослед, уже никто. Лишь уголовник, лишь природный убийца, лишь заряженный местью – ведёт устойчиво, это – его стихия!» («Красное Колесо»)

26 февраля, воскресенье

События

Утром на стенах появляется новое объявление: «Последние дни в Петрограде произошли беспорядки, сопровождавшиеся насилиями и посягательствами на жизнь воинских и полицейских чинов. Воспрещаю всякие скопления на улицах. Предваряю население Петрограда, что мною подтверждено войскам употреблять в дело оружие, не останавливаясь ни перед чем, для наведения порядка в столице. Командующий Петроградским Военным округом ген.-лейт. Хабалов». («Но как это объявление было уже третье подряд, а и первые два не выполнены, то и это не звучало. Если до сих пор не стреляли – то уж, видно, не будут стрелять».)

Не вышла ни одна крупная газета.

Первый день без извозчиков (трамваи уже два дня не ходят).

Казаков больше не посылают на улицы, только войска.

Утром на улицах сравнительно пусто, но днем от Знаменской площади движется по Невскому огромная толпа. Учебная команда Павловского полка у Гостиного двора начинает стрелять по толпе (без последнего, третьего сигнала): «середина проспекта очистилась, стала пустынной белой полосой, а на снежной мостовой – убитые и раненые. И один солдат павловец лежал, как лёг: с какого-то этажа или с крыши его пулей пришило после второго сигнала. И наверное от того выстрела – возбуждённые солдаты и стали стрелять».

Есть убитые и раненые на Знаменской площади, где стоят солдаты Волынского полка. Унтер-офицер Тимофей Кирпичников обходит солдат, втихомолку советует им стрелять вверх.

Всего в этот день уже несколько десятков убитых и раненых среди демонстрантов. Есть жертвы и в войсках.

Вечером одна из рот Павловского полка выбежала на улицу без офицеров, взбудораженная тем, что полк опозорен: солдаты стреляли в народ. Этот стихийный бунт заканчивается следующим образом: «..когда полковник Экстен, не имея возвышения, стал громко и сильно говорить к своим бунтарям, не так усовещивать наверное, как разносить, – близко сзади из гражданской толпы раздался револьверный выстрел – полковнику прямо в шею сзади, на том его речь и кончилась.

По всем этим дням замечаем мы, как там и здесь студент, или даже гимназист, юнец с идеями, делает из толпы зачинный выстрел (револьверы, у кого нужно, есть) – и всегда удачно усиливает тем столкновение.

Раненого полковника отвозили. В толпу не отвечали выстрелами, а стрелявшего не найти. Сумерки сгущались. Других желающих увещевать солдат – не находилось. Но по обязанности вызван был и должен был говорить батальонный священник... Его – и имени мы не знаем. Ни – прежнего служения, ни последующего. Ни – из речи той ни единого слова и довода... На много убедил он павловцев или нет, – но после его речи уже в темноте оцепленные стали втягиваться понемногу в казарму». Поздно ночью 19 выданных зачинщиков бунта отвели в Петропавловскую крепость.

Совещания

Большевики: утром на собрании Выборгского районного комитета (общегородской накануне арестован) решено собирать оружие.

Прогрессивный блок⁴: Днём на заседании бюро Василий Шульгин поднимает вопрос о том, кто же войдёт в «ответственное министерство», «правительство народного доверия», которого они могут вот-вот добиться, и смогут ли эти люди, привыкшие только критиковать, руководить различными практическими сторонами жизни огромной страны. Но кандидатуры будущих министров так и не названы. Два думца, В.А. Маклаков и Н.В. Савич, возвращаются после переговоров с двумя министрами (Н.Н. Покровским и А.А. Риттихом) и сообщают членам бюро Прогрессивного блока: «Практически мы их добили». Частным образом достигнута предварительная договорённость: Дума согласна, что её занятия прервут на несколько дней, если правительство одновременно уйдёт в отставку. Больше половины министров давно готовы уйти, остается уговорить остальных. Думцы предупредили министров, что если будет принято решение просто распустить Думу, как это уже бывало несколько раз, произойдёт общественный взрыв.

Социалистические партии⁵: Вечером на квартире у А.Ф. Керенского, руководителя думской фракции трудовиков, проходит заседание бюро социалистических партий. Собравшиеся считают, что никакой революции нет и не будет.

Совет министров: Поздно вечером собирается экстраординарное заседание. Покровский и Риттих докладывают о своих переговорах с думцами. Но как уйти в отставку (для этого нужно распоряжение государя)? Да и почему Дума считает, что будет общественный взрыв? Она-то и раскачивает обстановку. Может быть, лучше как раз её распустить? (У князя Голицына лежит уже подписанный государем указ об этом, только без даты – чтобы его в любой момент можно было пустить в ход). Приезжают возмущённые правые члены Государственного совета Н.А. Маклаков⁶, А.А. Ширинский-Шихматов, настаивают на роспуске Думы. Окончательное решение совета министров – распустить её с понедельника.

Переписка

В Царское Село императрице днём приходит написанная накануне ночью, после заседания совета министров, записка от Протопопова: предприняты аресты революционеров, самых главных вожаков. Городской голова не справился в городской думе с дерзкими речами – и он, и ораторы будут привлечены к ответственности. Вообще принимаются энергичные строгие меры, и в понедельник будет уже всё совершенно спокойно. Тем не менее она посылает в Ставку телеграммусо словами «очень беспокоюсь относительно города».

Никаких официальных телеграмм в Ставку весь день не приходит, только утром подана вчерашняя телеграмма ген. Хабалова о событиях 23 и 24 февраля: бастующих рабочих около 200 тысяч, бастовщики снимали работающих насильственно, останавливали трамваи, били стёкла в трамваях и лавках, прорывались и к Невскому – но были разогнаны, причём войска не употребляли оружия. Поздно вечером приходит телеграмма военного министра Беляева: некоторые воинские части отказываются употреблять оружие против толпы и даже переходят на сторону бунтующих рабочих; но всё будет усмирено.

Император посылает телеграмму начальнику Петроградского военного округа Хабалову: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжёлое время войны с Германией и Австрией. Николай».

Председатель думы Родзянко посылает телеграмму начальникам фронтов: волнения в Петрограде принимают угрожающие размеры. Правительство в полном параличе и не способно восстановить порядок. России грозит позор, война не может быть выиграна, если не поручить правительство лицу, которому может верить вся страна. Начальник штаба генерал Алексеев (он вернулся в штаб только ради подготовки наступления, не завершив лечения тяжёлой болезни почек, чувствует себя неуверенно и слабо) не докладывает об этом вечером государю, откладывает на утро.

Действие второе: солдаты запасных полков

Взбунтовавшиеся солдаты. Февраль 1917 года

27 февраля, понедельник

События

Утром рота Волынского полка, где служит унтер-офицером Тимофей Кирпичников, сговорившись ночью не выходить и не стрелять, отказывается повиноваться офицерам. Убит начальник учебной команды штабс-капитан Лашкевич (чтобы не убежал и не рассказал о бунте). Солдаты выходят на улицу, стремясь вовлечь в мятеж другие роты и полки («чем больше созовём, тем меньше ляжет на нас»).

Полковник Висковский, командир Волынского полка, впадает в прострацию. Пытается связаться со штабом округа, но генерал Хабалов ещё не приехал и связи с ним нет (он спит и отключил телефон). Наконец Висковский обращается к изумлённым офицерам: «Господа, надо признать, что события вышли из нашего управления. Я рекомендую всем вам – разойтись по домам».

Волынцы присоединяют к себе роту преображенцев и часть Литовского батальона. Убито ещё несколько офицеров. С частью фабричных взбунтовавшиеся солдаты движутся по городу, продолжая присоединять к себе всё новых участников мятежа. Движущая сила бунта – страх: если остановятся, дадут себя захватить – будут повешены (бунт в военное время наказывается сурово). Образуется свирепая солдатская толпа, которой терять уже нечего. Первоначальный мотив («не хотим стрелять в народ») уже забыт, в толпе кричат «не хотим чечевицы» (войска начали в последнее время кормить чечевицей вместо гречки).

Генерал Хабалов вызывает находящегося в отпуске полковника Кутепова (больше в Петрограде на 160 тысяч войска нет способных возглавить сопротивление мятежникам боевых офицеров: все или ранены и находятся на лечении, или сами необстреляны) и приказывает ему оцепить район от Николаевского (ныне Московского) вокзала до Литейного моста, сдвигая бунтовщиков к Неве. Кутепов отвечает: «Чтобы оцепить такой район, мне нужно не меньше бригады» (т. е. несколько тысяч человек). Но ему дают одну роту, приказывая подбирать людей по дороге (он собирает несколько рот, всего полтысячи пехоты). Кутепову удаётся оцепить пространство вокруг Литейного проспекта и уговорить часть солдат, вышедших из казарм, но не желающих включаться в бунт, присоединиться к его команде. По дороге к Литейному к отряду Кутепова присоединяется пулемётная рота, но оказывается, что все 12 пулемётов неисправны, их можно использовать только для вида. Все солдаты голодные (вчера не получили ужина, утром их тоже не накормили). В течение всего дня Кутепов не получает ни одного распоряжения. Ближе к вечеру на основную роту отряда Кутепова, уговаривая солдат не стрелять, надвигаются толпой мятежники. Рота не стреляет и захвачена, прапорщики убиты. В результате захвачен Литейный, вся оборона Кутепова рухнула, он с остатками верных солдат скрывается в доме Мусина-Пушкина, где располагается одно из отделений Красного креста. Оставив там раненых, он распускает остальных солдат со словами: «Солдаты! От имени Государя императора... и от имени России... я благодарю вас за вашу честность и стойкость сегодня. Я – всех наградил бы вас Георгиями... но не имею возможности даже представить... Враг делает лютое дело: наносит нам удар в спину в середине Великой войны. Я вынужден всех вас сейчас распустить. Пойдёте по улицам, вернётесь в казармы, не можете сопротивляться – хотя б не помогайте врагу!...» Это был единственный отряд в городе, который сопротивлялся бунтовщикам.

За день в городе захвачено семь тюрем: Дом предварительного заключения, Кресты, Литовский замок, Женская тюрьма на Арсенальской набережной, Военная тюрьма на Нижегородской улице, Пересыльная тюрьма и Арестный дом близ Александро-Невской лавры. Кроме политических на свободу выходит множество уголовников. Начинаются грабежи и поджоги.

В течение дня подожжены Окружной суд и здание женской тюрьмы, губернское Жандармское управление, Главное тюремное управление, Охранное отделение, почти все полицейские участки, здание полицейского архива у Львиного мостика. Подожжена пожарная каланча – пожарники не захотели присоединиться к восставшим. На следующий день будет разграблен и подожжён дом 80-летнего министра двора графа Фредерикса.

Громятся патронные склады и оружейные магазины, захвачен Арсенал. В центре нигде не остаётся складов боеприпасов, кроме захваченных мятежниками (это значит, что практически без патронов остаются верные войска).

По всему городу захватываются легковые автомобили и грузовики.

Мятежниками захвачен Финляндский вокзал.

Офицеров разоружают, тех, кто сопротивляется (а отдать оружие – значит быть обесчещенным), убивают. Убивают офицеров и при вовлечении новых частей в мятеж.

А.Ф. Керенский⁷ и о роспуске Думы, и о восстании запасных узнает из телефонных звонков ещё у себя на квартире утром, – и ещё с квартиры звонит знакомым, просит повлиять на войска, чтоб бунтовали и дальше – и чтобы шли к Государственной думе. В течение всего дня во всех ситуациях, когда солдаты хотят ворваться в Думу, Керенский (а иногда ещё и Н.С. Чхеидзе⁸ и М.И. Скобелев⁹) выступают перед ними, приветствуя «революционный народ». Керенский выбирает из толпы случайных солдат, которых объявляет караулом Думы. Постепенно к резиденции Думы – Таврическому дворцу – как к некоему центру событий стягивается часть мятежников и захваченных ими автомобилей.

На улицах к взбунтовавшимся солдатам присоединяется часть горожан. Многие из них испытывают ликование: наконец-то свершилась долгожданная революция! Из лавок вытаскивают свертки кумача, его прикрепляют к груди, к винтовкам, к захваченным автомобилям и грузовикам. Повсеместные выстрелы в воздух (и от рикошетов – раненые и погибшие; это воспринимается как результат выстрелов засевших где-то полицейских).

По всему городу жестоко преследуют и убивают приставов, околоточных, жандармов, иногда вместе с семьями: «И весь вечер и ночь Петроград ловил и убивал свою полицию. По ночному времени, далеко не отводя, убивал на улицах, топил в прорубях Обводного канала. Снаряжались автомобильные экспедиции за городовыми...» Но эйфорически настроенная либеральная интеллигенция или не видит, или старается не замечать тяжёлых и жестоких эпизодов. Впрочем, и настроение толпы не везде одинаковое: в некоторых местах она ведет себя более мирно.

На Дворцовую площадь выходят не вовлечённые пока в мятеж преображенцы, а через какое-то время к ним присоединяются пришедшие с оркестром павловцы, рота измайловцев и гвардейский экипаж великого князя Кирилла Владимировича. Генерал Занкевич, только что назначенный командовать всеми войсками в Петрограде, выходит к ним с пламенной речью (он сам павловец), но поговорив с офицерами Преображенского полка, понимает, что поддержки от них ждать невозможно: они заявляют, что не пойдут против Государственной думы (а это значит, что на них нельзя надеяться – ведь мятежники стягиваются к Думе и начинают воспринимать её как некий легитимный центр бунта). Постояв несколько часов на морозе без какого бы то ни было дела или задания, войска понемногу расходятся по казармам.

В конце дня не захвачен только Адмиралтейский остров.

Глава верхней палаты российского парламента – Государственного совета – И.Г. Щегловитов арестован каким-то 19-летним студентом при содействии кучки солдат и привезён в Таврический дворец. М.В. Родзянко хочет его освободить, но солдаты не отдают ему арестованного. А.Ф. Керенский объявляет И.Г. Щегловитова арестованным, отводит его в министерский павильон и запирает там на ключ¹⁰. К концу дня и вечером небольшие вооружённые кучки (во главе всегда студент) бросились по квартирам министров – арестовывать их, но почти никого не нашли.

М.В. Родзянко приезжает в резиденцию совета министров и Государственного совета – Мариинский дворец – на встречу с правительством и вел. кн. Михаилом Александровичем. Он настойчиво просит Михаила Александровича принять диктатуру, отправить правительство в отставку (но оказывается, что министры ещё час назад сами послали государю коллективную просьбу об отставке), просить у государя «ответственное министерство»: ещё есть время собрать непоколебленные части. Под общим напором Родзянко и министров Михаил Александрович соглашается спросить у императора по телефону разрешения на это (получает отказ).

Оставшиеся в Таврическом дворце после известия о роспуске Думы главы фракций Прогрессивного блока и более левые, в основном социалисты, обсуждают, брать ли власть. Председатель Государственной думы М.В. Родзянко долго не соглашается с решением взять власть, хотя и потрясён резким отказом императора вел. кн. Михаилу Александровичу на просьбу дать тому особые полномочия. Наконец просит дать ему подумать четверть часа в одиночестве. Он колеблется, и неожиданный звонок от одного из офицеров Преображенского полка председателю бюро Прогрессивного блока Шидловскому с просьбой передать, что офицеры-преображенцы безусловно поддерживают Думу, склоняет Родзянко подчиниться общему давлению. Временный комитет думы (о том, как появился Временный комитет, см. далее в разделе «Совещания») выступает с заявлением: при тяжёлых условиях внутренней разрухи, вызванной банкротством старого правительства, Временный комитет Государственной думы вынужден взять в свои руки восстановление государственного и общественного порядка, при этом выражает уверенность, что население и армия помогут ему в трудной задаче создания нового правительства, которое бы соответствовало желаниям населения и пользовалось бы его доверием. Заявление передано собравшимся в Думе журналистам (они хотят выпустить свой бюллетень, т. к. газеты не выходят).

В Думу отовсюду продолжают приходить вести, что взбунтовавшиеся разбойничают, бьют или убивают офицеров, бессмысленно портят имущество, обыскивают частные квартиры. Временный комитет пишет второе воззвание, призывающее население щадить общественные учреждения и людей: пролитие крови и разгром имущества лягут пятном на совесть людей, совершивших подобные деяния.

Временный комитет Думы назначает военным комендантом Петрограда думца, бывшего полковника Генерального штаба Энгельгардта. Он возглавляет уже организованный к этому моменту социалистами военный штаб¹¹, уже несколько часов располагающийся в кабинете заместителя председателя Думы Некрасова.

В Таврический отовсюду приносят и складируют продовольствие и оружие. Дворец наполняется отбившимися от своих солдатами, а также «людьми общественного Петербурга». Большинство тех, кто собрался, а также члены Думы позже остаются ночевать на полу, на диванах, стульях, сидя в креслах.

В Могилёве, в Ставке, император назначает генерала Н.И. Иванова начальником округа вместо Хабалова. Ему дают восемь фронтовых полков с тем, чтобы он восстановил порядок в Петрограде. Ген. Алексеев, знающий ген. Иванова как не подходящего для этой задачи трусоватого человека, не решается спорить с императором, зная, как болезненно тот воспринимает вмешательство в его кадровую политику.

После телефонного запроса обергофмейстера графа Бенкендорфа императору, не желает ли он, чтобы Ея Величество с детьми выехали ему навстречу? (у детей императорской четы тяжёлая корь, у кого-то с температурой под 40, но в течение дня несколько человек советовали Александре Фёдоровне немедленно уезжать из Царского Села и увозить детей; на станции на всякий случай приготовили к отъезду поезд), Николай II решает выехать из Ставки в Царское Село не с утра, как он собирался, а немедленно; генерал Алексеев пытается его отговорить от этой поездки; то же – оставаться при верных войсках, не ехать в Петроград – советовал во время недавнего разговора по телефону с Алексеевым и вел. кн. Михаил Александрович. Император воспринимает это как бесцеремонное вмешательство в его личные дела.

Получив уже ночью паническую телеграмму от Хабалова (см. раздел «Переписка»), император вызывает ген. Иванова и велит ему утром передать ген. Алексееву, чтобы тот протелеграфировал совету министров: все требования ген. Иванова необходимо исполнять немедленно (фактически его назначают военным диктатором). Тот продолжает трусить и думает, как бы оттянуть приезд в Петроград, а пока ложится спать.

Весь день сопротивляются захвату 1-й запасной полк на малой Охте, Финляндский и Самокатный батальоны.

К концу дня закрылись все учреждения, не работают кинематографы, театры.

По квартирам неизвестные личности ходят как бы с обысками («нет ли офицеров?») и грабят. Разграблен Мариинский дворец, разгромлена гостиница «Астория».

У казарм, куда уже хотят вернуться на отдых солдаты, стоят рабочие и студенты с винтовками и не пускают солдат в их собственные казармы, заставляя оставаться на улицах.

Ночью вокруг Таврического остаётся очень немного войск. При желании правительственные войска могли бы захватить здание Государственной думы с одной ротой.

Ген. Хабалов думает распространить новое заявление – о том, что город объявлен на осадном положении; но страшно для этого ходить по мятежному городу. Распечатанное объявление просто разбрасывают рядом с Адмиралтейством (куда сбились остатки верных войск и оставшихся в живых полицейских). Все эти люди надеются, что надо продержаться ещё сутки, и с фронта придёт большая помощь.

Эскадроны гвардейской конницы, прибывшие по распоряжению императора из-под Новгорода, передают офицерам через выборных, что без еды и фуража не могут оставаться в Петрограде (прибывшие войска, как и собственные, оставшиеся верными, не кормят) и едут обратно.

Совещания

Государственная дума: В Думу послан высочайший указ о её роспуске (если точнее, то о перерыве её занятий до середины апреля), но место её заседаний, Таврический дворец, не заперт (как это было при роспуске I и II Думы). Руководители и значительная часть представителей правых фракций уходят, но оставшиеся думцы (около 300 человек из 442) решают не расходиться, хотя и не возобновлять занятий (это было бы бунтом со стороны Думы). Совещание лидеров оставшихся фракций решает не функционировать как Дума, но и не разъезжаться. Они зовут депутатов в предназначенный для частных совещаний Полуциркульный зал. В президиуме –  так называемый Совет старейшин  или Сеньорен-конвент, состоящий из представителей фракций. Все долго колеблются, но когда в зал вбегает с криком взъерошенный начальник думской охраны и просит о защите, крича, что мятежные солдаты хотят ворваться, кого-то ранили, а его самого спрашивают – с народом он или против, решают без голосования: для того, чтобы противодействовать развалу – сохранить единство без различия партий и создать из членов Думы временный комитет (по составу это совет руководителей оставшихся фракций). Но этому комитету не предоставлять заранее никаких полномочий, а смотреть по ходу событий.

Совет министров, первое совещание. Министры собираются медленно, после полудня собралось шесть-семь человек. Министр иностранных дел Н.Н. Покровский спрашивает, так как же быть с отставкой правительства, о которой они вчера договорились с В.А. Маклаковым и Н.В. Савичем, а также рассказывает, что у него утром был французский посол Морис Палеолог и настаивал на ответственном министерстве. А.Г. Протопопов задерживается; когда он появляется, к нему все обращаются с упреками: он ввёл всех в заблуждение своими успокоительными заверениями. Приезжает Хабалов, его тоже отчитывают. Приходит слух, что по Пантелеимоновской движется толпа; министры решают разойтись по одному, а встретиться в три часа дня в Мариинском.

Совет министров, второе совещание: Около четырёх часов дня министры собираются в Мариинском и дружно уговаривают Протопопова уйти, думают, что тогда все успокоятся; тот уступает давлению и разрешает объявить себя больным. Но по ходу совещания поступают всё более страшные и тревожные сообщения, и в результате правительство шлёт императору прошение об общей отставке.

Совет рабочих депутатов: Социалисты спрашивают у М.В. Родзянко разрешения встретиться в комнате № 13 Таврического дворца с товарищами, вышедшими из тюрьмы. Он разрешает. На этом собрании социалисты разных партий решают, что нужно создать по образцу 1905 года Совет рабочих депутатов. На собрание Совета приходят члены Временного комитета Думы Чхеидзе (избран председателем Совета) и Керенский (избран заместителем¹²). Совет создаёт продовольственную, литературную и военную комиссии. Исполнительный комитет Совета¹³ в четыре часа утра ищет, где заседать: все помещения, столы, пол заняты спящими думцами и солдатами. Наконец устраивается в зале заседаний в ложе прессы и решает под давлением большевика Шляпникова вооружить десятую часть рабочих.

Телефонные звонки и переписка

Утром звонок градоначальника Балка министру внутренних дел Протопопову: бунт беспрепятственно быстро разрастается, захватил уже и Выборгскую сторону, мятежниками захвачен Финляндский вокзал. Против волнений держится единственный отряд полковника Кутепова, но поздно уже возлагать на него надежды. К вечеру в столице может наступить полная анархия. Протопопов отвечает (хотя у него нет такой информации!): «К вечеру подойдут с фронта свежие войска. Продержитесь ли вы до вечера?» Градоначальник обещает продержаться.

Родзянко посылает телеграмму императору: Повелите, Государь, в отмену Вашего высочайшего указа, вновь созвать законодательные палаты... призвать новое правительство... Государь, не медлите! Если движение перебросится в армию – восторжествует немец, и неминуемо крушение России, а с нею и династии...

В Царское Село весь день не приходит никаких официальных известий, но случайные новости ужасны. Императрица шлёт в Ставку три телеграммы: «Революция вчера приняла ужасающие размеры... Известия хуже, чем когда бы то ни было»;«Уступки необходимы. Стачки продолжаются. Много войск перешло на сторону революции»; «Окружной суд горит». (Солженицын считает, что телеграммы были кем-то перехвачены и не дошли до адресата). В девять часов вечера в Царское Село приходит телеграмма от императора: я выезжаю, а из Новгорода в Петроград отправлена конная гвардия.

В Ставке к полудню новых телеграмм нет, генерал Алексеев читает императору воскресное донесение Хабалова о субботе (пришлось открыть огонь, убито трое, ранено десять, толпа рассеялась мгновенно, утром 26-го все спокойно) и посланную накануне тревожную телеграмму Родзянко начальникам фронтов (Николай II не принимает её всерьёз: Родзянко всегда кричит, что ситуация дошла до края; да и как могли быть из одного и того же города в один и тот же час такие разные известия?). После обеда перед прогулкой императору подают свежую телеграмму от ген. Хабалова: в городе бунт, принимаем меры, но нужны свежие части.

Телефонный разговор вел. кн. Михаила Александровича с генералом Алексеевым. Михаил Александрович просит передать императору его просьбу об особых полномочиях и о назначении главой правительства «лица, облечённого доверием».

В десять часов вечера военный министр Беляев звонит помощнику дворцового коменданта генералу Гротенуи передаёт совет Родзянко, чтобы императрица увозила детей из Царского Села, завтра может быть уже поздно. Так как дети тяжело больны, она телеграфирует в Ставку, требует указаний.

Телеграмма кн. Голицына с прошением об отставке правительства и введении осадного положения задержана на 5 часов, пришла только к ночи.

Император отвечает: вел. кн. Михаилу Александровичу – отказом; министрам – отказом (не менять правительство!), Александре Фёдоровне – ни под каким видом не ехать!

Ночью в Ставку приходит новая телеграмма от ген. Хабалова: войска не сопротивляются мятежникам, братаются с ними, в городе анархия.

Генерал Алексеев всю ночь рассылает телеграммы командующим фронтами, старается усилить чем можно отряд ген. Иванова.

Ночью министр обороны Беляев звонит председателю Думы Родзянко и предупреждает того, что на Петроград идут восемь боевых полков.

Полки, «присоединившиеся к революции», приходят к Думе с красными знамёнами (их офицеры к этому времени часто арестованы или убиты, или же, поддавшись угрозам, идут с полками, нацепив красные банты)

28 февраля, вторник

События

На сторону мятежников переходит одна военная часть за другой (часто это по-прежнему сопровождается убийством офицеров, в некоторых полках до пятнадцати жертв). Полки строем с музыкой приходят в знак своего «присоединения к революции» к Таврическому дворцу.

Те части, которые упорно сопротивлялись, захвачены. Командир крейсера «Аврора» и два старших офицера убиты, крейсер «присоединился» к мятежникам. Из пушек беспощадно расстреляны семь самокатных рот в деревянных бараках (в эти части отбирались самые смышлёные солдаты, способные справиться с техникой). С середины дня не осталось неприсоединившихся частей.

С утра возобновились поиски городовых. Те из полицейских участков, что вчера не сожжены, сжигают теперь. Постоянные слухи о полицейских, стреляющих с чердаков (в том числе и из пулеметов), но когда их пытаются найти и обезвредить, их никогда не находят.

Межрайонцы собрали отдельную команду – ловить офицеров поодиночке и убивать. Если накануне офицеров убивали чаще всего солдаты, то теперь за ними охотятся и стремятся растерзать с руганью и матом «вольные», а солдаты иногда заступаются за своих офицеров и передают их тем, кто готов довезти их как арестованных до Думы. По воспоминаниям переживших эти события офицеров, главное чувство при столкновении с этой бешеной ненавистью – изумление («мы умирали за эту страну – за что она нас ненавидит?»).

В одной из комнат Таврического – длинная очередь арестованных офицеров, трое неизвестно откуда взявшихся людей «проверяют» их, обыскивают и решают – кому дать охранное удостоверение, что он под защитой Думы, а кого задержать. Военная комиссия уговаривает офицеров возвращаться в батальоны, получив от Думы охранное удостоверение.

Двери и окна многих магазинов наглухо забиты досками, на зеркальных окнах дырочки с расходящимися трещинами от пуль.

С телефонной станции утром разбежались все барышни. Распоряжение Родзянко: надо собрать барышень и убрать труп, лежащий в помещении станции.

Около полудня бывшего командующего округом ген. Хабалова, министра обороны Беляева, градоначальника Балка и оставшихся с ними людей (около 1000 человек) морской министр Григорович просит в течение 20 минут уйти из Адмиралтейства, где они приютились со вчерашнего дня (пришёл ультиматум от восставших: не уйдут – будем стрелять из Петропавловской крепости; она сдалась, над ней уже красный флаг). Общее решение: выходить с оружием невозможно, будет бессмысленное кровопролитие. Нужно оставить оружие и разойтись по казармам и по домам (последнюю полицию градоначальник Балк распустил ещё утром, иначе она не вышла бы невредимой). Сами генералы остаются в чайной на третьем этаже Адмиралтейства и ждут ареста. Наконец их арестовывают и везут в министерский павильон Таврического, где уже сидят те министры, которых успели поймать, а рядом с павильоном на стуле – митрополит Питирим, епархиальный архиерей Петрограда (ему стало плохо, и его отпускают). Арестованным (среди которых три премьер-министра – один нынешний и два предшествующих, председатель и некоторые члены верхней палаты российского парламента – Государственного совета) запрещают разговаривать, ложиться на диваны, вставать без разрешения. Всего же в Таврическом уже несколько сотен «мелких» и несколько десятков «крупных» арестантов. Всех приводят в Думу по своей инициативе бойкие товарищи (часто – студенты) в компании взбунтовавшихся солдат. А один из арестантов пришёл в Думу сам – это министр внутренних дел Протопопов.

Думец Бубликов (бывший инженер-путеец) добивается от Родзянко полномочий захватить Министерство путей сообщения и делает это, набрав из слоняющихся в Таврическом и вокруг него офицеров и солдат команду. По распоряжению Бубликова взяты под контроль ведущие к Петрограду пути: военные поезда приказано не подпускать ближе 250 км, царский поезд – отслеживать и загнать в Петроград (у Бубликова наполеоновские планы: загнать, чтобы арестовать царя).

В обществе переворот воспринимается как респектабельный: Государственная дума дала ему своё имя.

Во главе военной комиссии становится А.И. Гучков; он приглашает к работе в комиссии некоторых офицеров Генштаба. Они строят планы, как нейтрализовать ген. Иванова: нужно выслать ему навстречу знакомого для «объяснения положения» («Дума справляется с ситуацией, зачем проливать кровь?»).

Оба дня на улицах не видно священников. В толпе всё больше пьяных. По городу бродят шайки подростков.

Временный комитет Думы предпринимает попытки навести в городе хоть какой-то порядок, студентов записывают в городскую милицию, солдат призывают вернуться в казармы и с миром принять офицеров. А кто-то рвется раскачивать ситуацию и дальше – по казармам ходит прокламация: революцию 1905 года украли офицеры, украдут и нынешнюю, если солдаты не дадут им урока.

Родзянко шлёт доверенного человека к английскому послу лорду Бьюкенену и французскому послу Морису Палеологу. Оба (пока неофициально) передают, что признают Временный комитет Государственной думы единственным законным правительством и советуют сменить самодержавный строй на конституционный.

В два часа ночи царский поезд, узнав, что впереди мятежники, поворачивает от ст. Малая Вишера и идёт в обход в сторону узловой станции Дно.

Совещания

С утра заседает исполком Совета и уже думает, кто и как его будет финансировать. Возмущается, что тексты воззваний думского комитета не были согласованы с Советом.

Среди ограниченного круга думцев начинаются под руководством Милюкова переговоры о составе будущего правительства.

Телефонные звонки и переписка

Ген. Хабалов утром телеграфирует ген. Алексееву, что положение трудно до чрезвычайности, верных долгу осталось 600 человек пехоты, 500 всадников, 15 пулемётов, 12 орудий и только 80 снарядов.

Утром обер-гофмаршал императорского двора Бенкендорф из Царского Села звонит Родзянко: здоровье наследника в очень серьёзном положении и императрица просит безопасности в районе дворца в такой смутной обстановке. Родзянко отвечает: Граф! Когда горит дом – прежде всего выносят больных.

Ночью с 27-го на 28-е телеграмма министра Беляева в Ставку: захвачен Мариинский, часть министров скрылась, часть арестована. Ночью же телеграмма императору от членов Государственного совета: народные массы доведены до отчаяния, глубоко в народную душу запала ненависть к правительству и подозрения против власти... Необходимо изменить направление внутренней политики, отставить нынешнее правительство и поручить формирование нового. Обе телеграммы переданы императору лишь в середине дня.

Из телеграммы, разосланной Бубликовым от имени Родзянко по автономной телеграфной сети железнодорожных путей: Старая власть, создавшая разруху всех отраслей государственного управления, оказалась бессильной. Государственная дума взяла в свои руки создание новой власти.

Телеграмма Родзянко командующим фронтами: создан Временный комитет Государственной думы, он имеет цель взять в свои руки анархические события и осуществлять управление.

Телеграмма Родзянко командующему Московским военным округом Мрозовскому: старого правительства в Петрограде не существует, правительственная власть принята комитетом Думы под моим председательством. Предлагаю Вашему высокопревосходительству немедленно подчиниться. За кровопролитие будете отвечать головой. Министр внутренних дел арестован.

В 6 часов вечера императорский поезд проезжает через Ржев. Получена телеграмма Беляева, пересланная Алексеевым: последние верные войска распущены. В девятом часу вечера в Лихославле получена его же сильно запоздавшая телеграмма, более ранняя: верные войска под влиянием утомления и пропаганды бросают оружие, а частью переходят на сторону мятежников. Офицеров разоружают. Действие министерств прекратилось. Там же получена успокаивающая телеграмма от императрицы. В ответ отправлена телеграмма: «Рад, что у вас благополучно. Завтра утром надеюсь быть дома. Обнимаю тебя и детей. Храни Господь. Ники».

Хроника подготовлена Александрой Колымагиной

по материалам эпопеи «Красное Колесо»

---------------

¹ Здесь и далее даты событий, происходивших до введения нового стиля в январе 1918 года, мы будем приводить по старому стилю, то есть так, как они были обозначены и воспринимались людьми в то время.

² В ноябре 1916 года новоназначенный министр внутренних дел Протопопов разработал план защиты Петрограда в случае волнений: к каждому из 16 районов прикреплялась своя войсковая часть и полиция. В случае критической ситуации полиция подчинялась военным.

³ Все цитаты в обзоре – из исторической эпопеи А.С. Солженицына «Красное Колесо».

⁴ В IV Думе объединял представителей шести парламентских партий, прежде всего кадетов, прогрессистов, октябристов и «прогрессивных русских националистов». В блок входили 236 думцев из 442, а также некоторые члены Государственного совета. Главное требование блока – создание «правительства народного доверия». В программу также входили частичная амнистия осуждённых по политическим и религиозным делам, уравнение крестьян в правах, вступление на путь отмены ограничительных законов в отношении евреев, автономия Польши, предоставление больших возможностей для местного самоуправления.

⁵ В то время существовало множество социалистических или близких к ним течений: партии социалистов-революционеров (эсеров), социал-демократов (эсдеков, разделившихся внутри себя на меньшевиков, межрайонцев и большевиков), народных социалистов (энесов, отрицавших путь террора), а также бунд (Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России).

⁶ Брат думца В. Маклакова.

⁷ Лидер парламентской фракции трудовиков.

⁸ Лидер парламентской фракции меньшевиков.

⁹ Один из членов парламентской фракции меньшевиков.

¹⁰ С 1 марта один год находился в заключении в Петропавловской крепости. Жертва Красного террора: расстрелян 5 сентября 1918 года.

¹¹ Социалисты в эти дни везде оказываются несравненно шустрее кадетов: вечером они уже думают о местной власти (назначают комиссаров в некоторые из районов), моментально создают Совет рабочих депутатов и т. п.

¹² Вторым заместителем назначен Скобелев.

¹³ Этот орган, первоначально состоявший из 14 человек, представителей различных социалистических партий (в основном интеллигентов), теперь становится одним из главных катализаторов распада страны.

Кифа № 2 (220), февраль 2017 года

Ещё материалы по теме

Май – июнь 1917: Свидетельства очевидцев

Май 1917: «Церковная революция»

Апрель 1917: Поражение кадетов

Март 1917: «Приказ № 1»

Март 1917: Отречение

Февраль 1917: Краткая хроника

Январь 1917: Затишье перед бурей

Декабрь 1916: Как это было

Декабрь 1916: Убийство Распутина

Ноябрь 1916: Накануне катастрофы