Прежде чем покаяться, нужно опомниться

Интервью со священником Георгием Белькиндом

Никольская колокольня г. Венев. 1920-1930-е гг.

 

Мы вступили в год столетия событий 1917 года. Сейчас звучит много разных мнений в связи с темой покаяния за преступления, совершенные в нашей стране в XX веке. Какая позиция по отношению к этому вопросу, на Ваш взгляд, может быть названа церковной?

Чтобы делать какие-то общезначимые церковные высказывания на эту тему, лучше быть богословом, иерархом, духовным авторитетом. Или, на крайний случай, светским авторитетом, философом, политиком, публичным интеллектуалом. Поскольку я не принадлежу ни к одной, ни к другой категории, то в качестве комментария хочу рассказать недавнюю историю, которая сама по себе может характеризовать нынешнее состояние.

Лет десять тому назад, когда и общественная обстановка, и народные настроения были другими, и памятников Сталину еще не ставили, здесь в Венёве мы решили отметить место алтаря разрушенного Никольского храма, от которого осталась лишь знаменитая колокольня*. Было понятно, что храм восстанавливать уже не придется, это не по силам, дай-то Бог к колокольне подступиться с реставрацией... И на этом месте, на возвышенности в центре города, на Красной площади, поставили крест. Это было общегородское событие, Владыка приезжал освящать крест, участвовала вся местная власть, пришло множество народа. В то время еще было некое единение вокруг того, что разрушать храмы – это плохо. На плите, установленной в подножии креста, мы написали: «Сей поклонный крест поставлен в знак покаяния венёвцев в грехе богоборчества». И тогда это не вызвало ни у кого никаких возражений. Не знаю, как бы сейчас к этому отнеслись, но тогда это было принято всеми. И даже проводили в местной газете опрос, и люди в основном говорили, что да, храмы разрушать плохо и надо восстанавливать хотя бы колокольню.

Крест с этой надписью стоит вот уже 10 лет. Но, как Вы понимаете, никакого покаяния как общественного и культурно-содержательного действия не было. Даже трудно себе представить, как бы это могло выглядеть. И неожиданно в этом году 30 октября такое действие произошло: перед этим крестом мы читали имена наших венёвских репрессированных.

В Венёве такое чтение проходило второй раз. Впервые в прошлом году мы читали имена около 1-й венёвской школы. Ее новое здание построено на месте тюрьмы; у нас были устные свидетельства, что в ней расстреливали. В прошлом 2015 году там поставили небольшую табличку: «Здесь вблизи бывшего месторасположения расстрельной тюрьмы НКВД будет установлен мемориал памяти жертв политических репрессий». И вот эта табличка вызвала просто яростное сопротивление: ее противники говорили, что родители против, и дети против, и учителя против. Учительница истории выступила в газете, что, мол, конечно, были репрессии, но в 1943 году Сталин встретился с митрополитом Сергием, было восстановлено патриаршество и после этого отношения церкви и государства были нормальными. Странно, что учитель истории такие вещи говорит, но публичная дискуссия велась именно на таком уровне, и табличку эту убрали...

Поэтому пришлось перенести чтение имен ко кресту. Это по-своему логично, храм тоже пал жертвой репрессий. И там, на месте разрушенного храма, священники и прихожане читали эти имена. Мы взяли их из опубликованных баз данных «Мемориала», и набралось венёвцев 500 с лишним человек (это пока еще без всяких попыток найти имена в архивах). Я много раз пытался в местной газете опубликовать эти имена, сделать страницу, посвященную этой теме. Но единственное, чего удалось добиться, это к 30 октября опубликовать короткую выборку «Венёвский алфавит» – хотя бы по одному имени на каждую букву, 23 фамилии, краткий список. Это какая-то вещь для меня совершенно немыслимая, что люди не хотят помнить. Я в некотором смысле здесь чужой человек, не венёвский, но служу здесь больше десяти лет. Мне казалось в прошлом году, ну, вот же, никогда их не поминали, все кинутся и будут своих искать. Но нет, несчастные люди эти, получается, дважды уничтожены: и физически истреблены, и стерты из памяти...

С пастырской точки зрения мы ведь понимаем: прежде чем покаяться, нужно опомниться. А если человек в себя не пришел, то какое покаяние? Его несет дальше и дальше. Я не знаю, насколько эта история типична. Может быть, в других городах, в других местах по-другому. Мне трудно судить. Но сама эта история показывает, что глубина поражения души народной такова, что о каких-то действиях сейчас трудно говорить. Как святитель Григорий Палама писал – молиться может только здоровая душа. То есть дискуссионным является даже вопрос о поминании этих жертв, о каких-то обычных формах памятования. И в целом пока для многих вопрос о богоборческом характере советской власти остается дискуссионным, Проханов ходит с «иконой Сталина» и это смотрится не как чудачество странного человека, а как некая тенденция – значит, состояние умов и душ таково, что о едином движении покаяния трудно даже и говорить. Академик Лихачев говорил: проблема России в том, что огромное количество людей не захоронено. И вот ведь – даже помянуть их и то с большим трудом получается.

Знаете, у меня прадед по отцу на Соловках сидел, он был священником, а дед по маминой линии был секретарем горкома. И я чувствую, что во мне это перемешано, и для меня это повод для молитвы, в том числе и покаянной, насколько это возможно.

Конечно! Но, скажем, когда летом 2015 года была принята правительственная концепция об увековечивании памяти жертв репрессий, был очень интересный комментарий Сергея Караганова. Он сказал – важно не покаяние, а отречение. Его мысль была в том, что прежде чем эту внутреннюю работу, этот переворот душевный и умственный производить, надо отречься от преступлений режима как от прямого зла. До тех пор, пока дискуссионен вопрос о том, являются ли политические репрессии злом, что можно говорить? Получается, что кто-то еще обдумывает: безвинно уничтожать людей – это плохо или хорошо? Хотелось бы, чтобы все вокруг сказали, что убивать без вины нельзя, это преступление. Но так говорят не все. Церковь прославила новомучеников, прославила царственных страстотерпцев. Да, есть разные идейные и мировоззренческие настроения, но разве в церкви кто-то отрицает понятие греха, понятие преступления? А в обществе разговор часто идет по-другому. Мы говорим: «Хотим память безвинно убиенных увековечить», а руководитель венёвских коммунистов отвечает: «Нет, этого не нужно делать, потому что вы дискредитируете товарища Сталина». Вот уровень.

В том же, что касается если не общенародного, то хотя бы общецерковного покаяния, должно быть общее решение, надо ждать, пока возникнет согласие. Потому что если есть согласие, значит, Дух Святый даровал. Вот Вы о себе заговорили, но я тоже о себе могу сказать. Я из совершенно советской семьи и помню, 30 лет назад, 20 лет назад для меня эти темы были какими-то фантастическими, непонятными, но постепенно все созревает. И к этому надо с терпением отнестись.

Беседовала Анастасия Наконечная

---------------

* Николаевская колокольня – в прошлом самое высокое сооружение в Тульской области. Никольский храм, спроектированный архитектором К.С. Сокольниковым, начали строить в 1800 году на средства бывшего коломенского крестьянина Матвея Ярцева, ставшего московским купцом-миллионером, других его земляков и пожертвований всех горожан. Церковь сильно пострадала во время обстрела города в 1941 году и после войны городские власти решили ее снести, а колокольня чудом уцелела.

Кифа № 15 (217), декабрь 2016 года

Ещё публикации по теме:

Накануне катастрофы. Начиная с этого месяца мы постараемся в каждом номере вспоминать события столетней давности

Начало покаяния

Если мы не понимаем, откуда росли корни, то к какому небу протягиваем свои ветви? Фрагмент из беседы с супругой Александра Исаевича Солженицына – Натальей Дмитриевной Солженицыной

Прежде чем покаяться, нужно опомниться. Интервью с протоиереем Георгием Белькиндом

Накануне: убийство Распутина