Ноябрь 1916: Накануне катастрофы

«Свобода Росciи». Плакат кадетской партии. 1917 г.

 

Начиная с этого месяца мы постараемся в каждом номере вспоминать события столетней давности, чтобы вместе пройти последний краткий отрезок пути перед катастрофой октября 1917 года.

Возможно, на этом пути мы увидим то, о чем писал задолго до этих событий так и не оцененный до сих пор праведник Николай Николаевич Неплюев: каждому сословию, каждой части народа есть в чем каяться. Может быть, обращаясь к тем далеким и в то же время так приблизившимся в год их столетия событиям, мы поймем и нашу сегодняшнюю историю? Может быть, поймем и то, в чем каяться нам, сегодняшним?

Как и во всех наших прошлых публикациях, прежде всего мы будем опираться на «Красное Колесо», явно и неявно цитируя эту эпопею, наиболее полно и энциклопедически и в то же время живо и внятно описывающую события Русской катастрофы. И хотя от некоторых современных историков можно услышать, что это не строго исторический труд, но и наше издание – не научный альманах. Да, возможно, неравнодушное, а порой даже пристрастное отношение автора к кому-то из исторических персонажей (и это будет видно в некоторых цитатах) невозможно было бы в академическом труде, снабженном всеми необходимыми ссылками на те бесчисленные архивные документы, которые изучил автор «Красного Колеса». Но как запутавшемуся в своей жизни человеку поможет прежде всего не бесстрастное объяснение причин и следствий его жизненной катастрофы, а потрясенное переживание «Как это могло случиться со мной?!» и стремление вернуться к свету и правде, так и всему народу.

Ноябрь 1916

Мысль о последовательном обращении к событиям последнего года перед переворотом октября 1917, конечно, пришла в голову не одному лишь нашему изданию. И одним из основных событий ноября, связанных с последующим обвалом, многие называют речь лидера кадетов Павла Милюкова, произнесенную в Государственной Думе.

Конечно, сегодня можно засомневаться в том, что парламентская речь может иметь хоть какое-то значение. Да кто их слушает в какой бы то ни было стране мира? Кто их помнит? Однако в России начала века парламентские прения имели значение – хотя бы потому, что тиражировались, комментировались, разносились прессой (часто с забеленными по требованию цензуры местами – что вызывало еще большее любопытство). Именно в таком виде, вся испещренная цензурными вымарками, вышла из печати речь Милюкова. Одновременно она в полном виде в списках распространилась в огромном количестве экземпляров и вызвала мощный резонанс в образованном обществе.

Общество

Для того, чтобы понять корни этого резонанса, нужно вернуться к самому началу века, а может быть, даже к концу XIX-го. Вот как пишет об этом Солженицын во Втором узле «Красного Колеса» (Октябрь 1916):

«Как две обезумевших лошади в общей упряжи, но лишённые управления, одна дёргая направо, другая налево, чураясь и сатанея друг от друга и от телеги, непременно разнесут её, перевернут, свалят с откоса и себя погубят, – так российская власть и российское общество, с тех пор как меж ними поселилось и всё разрасталось роковое недоверие, озлобление, ненависть, – разгоняли и несли Россию в бездну. И перехватить их, остановить – казалось, не было удальца.

И кто теперь объяснит: г д е  ж  это началось? к т о начал? В непрерывном потоке истории всегда будет неправ тот, кто разрежет его в одном поперечном сечении и скажет: вот здесь! всё началось – отсюда!

Эта непримиримая рознь между властью и обществом – разве она началась с реакции Александра III? Уж тогда, не верней ли – с убийства Александра II? Но и то было седьмое покушение, а первым – каракозовский выстрел¹.

Никак не признать нам начало той розни – позднее декабристов.

А не на той ли розни уже погиб и Павел?

Есть любители уводить этот разрыв к первым немецким переодеваниям Петра – и у них большая правота. Тогда и к соборам Никона. Но будет с нас остановиться и на Александре II.

При первом сдвиге медлительных многоохватных, дальним глазом ещё не предсказуемых его реформ (вынужденных, как обзывают у нас, будто бывают полезные реформы, не вынужденные жизнью) – почему так поспешно вскричала "Молодая Россия": "нам  н е к о г д а  ждать реформ!", и властитель дум Чернышевский позвал к топору, и огнём полыхнул Каракозов? ...Один Достоевский спрашивал их тогда: что они так торопятся? Торопились ли они обогнать начатки конституции, которые готовил Александр II? В самый день убийства он утвердил создание преобразовательных комиссий с участием земств – действительно дни оставались террористам, чтобы сорвать рождение русской конституции».

Так что гражданская война началась не в 1917–1918 году, а гораздо раньше.

Крайним левым крылом этого раздирания страны были эсеры и эсдеки. Но с начала XX века все уверенней звучал голос будто бы умеренных, будто бы центристских конституционных демократов – многочисленной партии Народной Свободы (кадетов). В последней Думе, объединившись с более консервативными октябристами и умеренными националистами в Прогрессивный блок, они совместно составили уверенное центристское большинство.

Кадеты

Партия кадетов возникла в октябре 1905 года, в разгар Первой русской революции. Учредительный съезд партии собрался в Москве. О многом может сказать описанный Солженицыным эпизод тех дней (напоминаем, что реплики исторических персонажей в романе набраны с отступом):

«Съезд не успел ещё кончиться, как вбежал сотрудник "профессорских" "Русских Ведомостей", в изнеможении и восторге потрясая непросохшим корректурным листком с Манифестом 17 октября. Радость! Победа! Но – верить? не верить? Хитрость? оттяжка? Противник пал духом? Делегаты валили на Большую Дмитровку на банкет, там в игорном зале подбросили Милюкова на стол говорить, и он, уже смерив, возгласил:

Ничего не изменилось! война продолжается!

...Стало модно повторять Вергилия – flectere si nequeo superos Acheronta movebo, если не смогу склонить Высших – двину Ахеронт (адскую реку). И почему ж бы нет, если союзницу-революцию можно будет использовать против власти, перепугать, – а когда нужно, всегда остановить?»

Не менее важным кажется и еще одно приведенное в романе наблюдение (оно принадлежит не Солженицыну, а земскому деятелю Д.Н. Шипову):

«К религии кадеты были если не враждебны, то равнодушны. Их безрелигиозность и мешала им понять сущность народного духа. Из-за неё-то, искренно стремясь к улучшению жизни народных масс, они разлагали народную душу, способствуя проявлению злобы и ненависти – сперва к имущественным классам, потом и к самой интеллигенции».

В первые годы существования партии она несколько раз фактически отказывалась от предложений правительства войти в кабинет, выдвигая в ответ невыполнимые требования. Но с середины 1916 года в Думе центристы все настойчивее выдвигали требование «правительства народного доверия»: предполагалось, что большинство действующих министров уйдут в отставку, а их места займут члены Прогрессивного блока, прежде всего кадеты. Именно по такому принципу (правда, не через отставку, а через арест всех министров²) и был сформирован первый состав Временного правительства.

Война

О том, какую катастрофическую роль сыграло в нашей истории совсем не обязательное для России участие в Первой мировой войне, сказано много, и повторять это не стоит. Здесь мне хотелось бы (опять – цитатой) напомнить только о том, как она была воспринята прогрессивной частью общества.

«С первых дней этой войны кадеты попали в неожиданное и сложное положение. Даже не в днях первых, а в самых первых часах всеобщей мобилизации во всенародном и даже общественном настроении властно проступил тот самый "патриотизм", которым до сих пор бранились и о котором даже думать забыли как о реальности. И выступить против этой войны, как выступали против Японской, – сразу оказалось невозможным. И невозможно стало вообще поносить правительство, как делали всё время, – потому что оно внезапно оказалось популярным. И кадетским лидерам оставалось определить:

Да будут забыты внутренние распри. Да укрепится единение царя с народом.

...Значит, у них не было теперь иного выхода, как опередить правительство в патриотизме и даже в самой борьбе с германским милитаризмом. И даже оттеснять правительство от многого, что связано с войной (не от ведения военных действий, конечно), и тем временем захватывать повсюду как можно больше видных мест.

А так далеко вклинились между российским обществом и российской властью – раздор, недоверие, подозрение, хитрость, в таком взаимном разладе они вступили в войну, что, даже оба теперь желая победы, подозревали другое в пораженчестве».

Обвинение в пораженчестве, измене, желании заключить сепаратный мир с Германией было одним из самых страшных. В народном сознании оно неизбежно отражалось не только как вопрос «за что же мы тогда погибаем?!», но и как ощущение предательства. Слухи о том, что царская семья каким-то образом замешана в связях с врагом (позднее при самом внимательном изучении документов, переписки и пр. Временным правительством так ни в чем и не подтвердившиеся) в народе ходили. Но до 1 ноября ни один политический деятель не выступал с таким обвинением официально.

Речь Милюкова

Вот как описывает это выступление Солженицын:

«Сегодня с особой задачей всходит на кафедру лидер партии Народной Свободы и лидер Прогрессивного блока. Он – с марта по-настоящему не выступал, он целую думскую сессию пропустил в европейской поездке. Да уже две сессии кряду прошли слишком мирно... возросли долг и вина перед левыми, уже нельзя отстать от революционной общественности, пришёл момент дерзко эффектно взорвать там, где не удалось высидеть и сдвинуть... ("Дума отставала, общий барометр поднялся. Ждали нового слова с возраставшим нетерпением. Его надо было сказать 1 ноября. Было ясно, что удар по Штюрмеру уже недостаточен, надо идти выше, не щадить источника, к которому слухи восходят. Я сознавал тот риск, которому подвергался, но считал необходимым с ним не считаться"³).

И, поднимаясь на кафедру, он возносит с собой невидимую пудовую бомбу, ставит её пока у ног...

Милюков: Скажу открыто: мы потеряли веру, что эта власть может нас привести к победе. Все союзные государства призвали в ряды власти самых лучших людей изо всех партий.

(Такие же есть и у нас!..)

...Итак, разрешите мне остановиться на назначении Штюрмера министром иностранных дел. ...Откуда берут германские газеты уверенность, что Штюрмер, исполняя желание правых, будет действовать против Англии? Из сведений русской печати. В московских газетах была напечатана в те же дни записка крайних правых,

голос оратора ожесточается, это – те самые тёмные силы, кто мешает свободе, победе и Англии,

опять, господа, записка крайних правых, всякий раз записка крайних правых (Замысловский: "И всякий раз это оказывается ложью!"), доставленная в Ставку в июле. В этой записке заявляется, что хотя и нужно бороться до окончательной победы, но нужно кончить войну своевременно, а иначе плоды победы будут потеряны вследствие революции⁴. (Замысловский: "Подписи! Подписи!")

Да не знает Милюков никаких подписей, он такой газеты не видел, но тут приходится правдоподобно клеить из мозаики, ибо

...это старая для наших германофилов тема...

Замысловский: Подписи! Пусть скажет подписи!

Милюков: Я цитирую московские газеты.

Какие газеты? за какое число? Отчего бы не сказать? Да ведь газет много, календарных чисел ещё больше, всего не пересмотришь, а Павел Николаевич был за границей, потом недосуг, вот Neue Freie Presse – пожалуйста, от 25 июля.

...Вот прицепились с этими подписями! Ведь сидит же спокойно Прогрессивный блок, сидят спокойно левые, никаких подписей не требуют, всё объективно. Большинство зала – против тёмных сил, и отступленья уже нет, теперь вся уверенность – в твёрдости голоса:

Милюков: Я сказал вам свой источник – это московские газеты, из которых есть перепечатки в иностранных газетах...

Не сказать прямо – в газетах другой воюющей стороны, неудобно, но немцы-то, аккуратные люди, неужели же будут неправильно цитировать? Наверно, промелькнуло где-нибудь. Ну, может быть, не именно точно так.

Я передаю те впечатления, которые за границей... Я говорю, что мнение иностранного общества такое, что в Ставку доставлена записка крайних правых,

(и, как все документы Ставки, опубликована в московских газетах)

что нужно поскорее кончить войну, иначе будет революция.

...Господа, вы знаете, что кроме приведенной записки существует целый ряд отдельных записок... Idee fixe: революция, грядущая со стороны левых!

Ну, действительно, чего не придумают: революция – и вдруг со стороны левых! Да где это видано?

...И вот подходит самое взрывное место речи... Вот приём: п р о ч е с т ь п о-н е м е ц к и! – бегло, с лёгкостью, лишь бы прочесть, хотя б и не поняли, лишь бы не прервали:

Это – та придворная партия, которая назначила и Штюрмера. Как пишет Neue Freie Presse: "Das ist der Sieg der Hofpartei, die sich um die junge Zarin gruppiert!"

...в зале мало кто понял, – неважно, лишь бы сказано, а переведётся в списках. Будут захлёбываться, передавая изустно:

придворная партия, сгруппированная вокруг молодой царицы!!!

...И когда из уст британского посла... тяжеловесное обвинение против того же круга лиц...

переводите сами – круг молодой царицы,

подготовить путь к сепаратному миру...

Вот она, сила парламентского слова! – как там ни стянуто, ни сплетено, но едва произнесено – и уже стынет гранитным утёсом: ц а р и ц а   г о т о в и т   с е п а р а т н ы й    м и р!!!⁵

Никто не успевает ни сообразить, ни крикнуть, ни пикнуть: а – какие же, собственно, эти "некоторые основания"? Откуда вы, Павел Николаевич и сэр Джордж Бьюкенен, заключаете, что...?

(Ну, когда-нибудь, когда-нибудь Павел Николаевич объяснит добродушно:

Официальных следов в русском министерстве иностранных дел не нашлось. Однако намёки были постоянные, так что может быть тут кое-что и было).

Ну, а раз намёки были – значит, лидер думской оппозиции имеет право обвинить русское правительство в и з м е н е!

И не всё ли равно для практического результата, имеем ли мы дело с глупостью или изменой? Когда власть сознательно предпочитает хаос и дезорганизацию – что это: ГЛУПОСТЬ или ИЗМЕНА? (Справа – гневный шум, крики, ломают пюпитры. В центре и слева – ликование).

Ведь это кинул – не социалист, который за слова не отвечает, но лидер образованных цензовых ответственных людей! Он – зря не скажет!

Вы спрашиваете: как же мы начинаем бороться во время войны? Да ведь, господа, только во время войны они и опасны. Поэтому во время войны и во имя войны мы с ними теперь и боремся! ("Браво!" Рукоплескания). Победа над злонамеренным правительством будет равносильна выигрышу всей кампании!! (Бурные продолжительные рукоплескания, кроме крайних правых).

Да-да, аплодируйте, а я тихо сойду на место. Аплодируйте, но вы сами ещё не понимаете, какую речь вы слышали сегодня. За ней установится

репутация штормового сигнала к революции!⁶

Итак, с парламентской трибуны открыто объявлено, что монарх этой страны – изменник и состоит в сговоре с воюющим врагом. Какая же карающая десница завтра упадёт на голову клеветника?

А никакая.

Какой гром разразится над ней?

А никакой. Ведь давно уже привыкли, что общество недовольно, что общество нападает, – и сочтено хорошим тоном не унижаться до ответов.

Но если под основание трона вмесили глину измены, а молния не ударяет, – то трон уже и поплыл».

Что делать и кто виноват

Из того, о чем мы написали, можно сделать самые разные выводы. И главный из них – вина и посегодня лежит на каждом, кто стремится к власти ради власти, думает не о родине, а прежде всего о себе на ее фоне. И это равно может касаться людей самых разных политических взглядов. Да, конечно, мы уже знаем и гораздо худшие вещи, например, такие как распродажа богатств родной страны ради личной выгоды и накопления богатства в другой стране, куда можно вовремя сбежать; но это не оправдывает политического легкомыслия и безответственности.

Есть и еще одна вещь, о которой хотелось бы помнить: в каждый момент времени было возможно изменить ход истории. Но не нашлось тех, кто был бы способен это сделать.

Павел Николаевич Милюков (1859–1943)

Был лидером Конституционно- демократической партии (Партии народной свободы, кадетской партии), министром иностранных дел в первом составе Временного правительства. С 1916 года почетный доктор Кембриджского университета.

Окончил историко-филологический факультет Московского университета (1882; исключался за участие в студенческой сходке в 1881 году, восстановлен в следующем году). В университете был учеником В.О. Ключевского и П.Г. Виноградова. Был оставлен при университете для подготовки к профессорскому званию.

Магистр русской истории (1892; тема диссертации: «Государственное хозяйство России первой четверти XVIII века и реформы Петра Великого»).

18 марта 1895 года за «намеки на общие чаяния свободы и осуждение самодержавия», которые содержались в лекции, прочитанной в Нижнем Новгороде, был отстранен департаментом полиции от преподавания в Московском университете в связи с «крайней политической неблагонадежностью». Следствие, проведенное «по всем правилам искусства» товарищем прокурора Московского окружного суда А.А. Лопухиным, закончилось, по словам Милюкова, «обычным решением, когда состава преступления не находили: административной высылкой». Ему запретили преподавать в других учебных заведениях и сослали в Рязань, где он участвовал в археологических раскопках и начал работу над «Очерками по истории русской культуры».

В 1899 году вернулся в Россию, в 1901 году за оппозиционную деятельность несколько месяцев провел в тюрьме. Публиковал статьи в оппозиционном эмигрантском журнале «Освобождение», стал одним из признанных идеологов российского либерализма. В 1903–1905 годах посещал Соединенные Штаты Америки, где читал лекции в Чикагском университете, а также в Бостоне в Lowell Institute. В сентябре 1904 принял участие в Парижской конференции российских оппозиционных и революционных партий от либерального Союза освобождения. В 1905 году, получив известия о «кровавом воскресеньи», вернулся в Россию. В мае – августе 1905 был председателем Союза союзов – объединения профессиональных организаций, находившихся в оппозиции к правительству.

В октябре 1905 стал одним из основателей Конституционно-демократической партии (Партии народной свободы), с марта 1907 года – председатель Центрального комитета этой партии. Был признанным лидером кадетов, во время дискуссий между членами партии обычно занимал центристские позиции. Член ЦК кадетской партии А.В. Тыркова писала: «В партии было много незаурядных людей. Милюков поднялся над ними, стал лидером прежде всего потому, что крепко хотел быть лидером. В нем было редкое для русского общественного деятеля сосредоточенное честолюбие. Для политика это хорошая черта».

В 1920-е в эмигрантской прессе консервативной направленности в связи с речью Милюкова «Глупость или измена» появились утверждения, что Милюков сознательно использовал клевету с целью подготовки государственного переворота, о чем впоследствии сожалел; в частности, был опубликован говорящий об этом отрывок из его частного письма, подлинность которого можно поставить под сомнение.

В ноябре 1918 года Милюков выехал в Турцию, а оттуда – в Западную Европу, чтобы добиться от союзников поддержки Белого движения. Жил в Англии, с 1920 года – во Франции, где возглавлял Союз русских писателей и журналистов в Париже и совет профессоров во Франко-русском институте. Подвергался нападкам со стороны монархистов за участие в организации революции, 28 марта 1922 года его пытались убить (тогда Милюков остался жив, но погиб известный деятель кадетской партии В.Д. Набоков, отец известного впоследствии писателя Владимира Набокова).

В эмиграции занимался историческими исследованиями, опубликовал «Историю второй русской революции», труды «Россия на переломе», «Эмиграция на перепутье», начал писать «Воспоминания», оставшиеся незавершенными.

Критически относился к большевикам, но поддерживал имперскую внешнюю политику Сталина – в частности, одобрял войну с Финляндией, заявив: «Мне жаль финнов, но я за Выборгскую губернию». В канун Второй мировой войны утверждал, что «в случае войны эмиграция должна быть безоговорочно на стороне своей родины». Во время войны был решительным противником Германии, незадолго до смерти искренне радовался победе советских войск под Сталинградом. Умер в Экс-ле-Бен.

Александра Колымагина

-----------------

¹ На императора Александра II было совершено несколько покушений, первым из которых был выстрел Каракозова 4(16) апреля 1866 года. Пуля пролетела над головой императора, вышедшего из Летнего сада и направлявшегося к своей карете: стрелявшего толкнул стоявший рядом крестьянин Осип Комиссаров. После этого императора пытались убить в 1867 году в Париже, в 1879 году в Петербурге, в том же году под Москвой (попытка взрыва императорского поезда); в 1880 году С.Н. Халтуриным был произведён взрыв на первом этаже Зимнего дворца, погибла охрана (11 человек) на втором этаже, царя спасло то, что он задержался к обеду. 1 марта 1881 года в результате очередного покушения Александр II был убит.

² В ночь с 1 на 2 марта 1917 года председатель Думы М.В. Родзянко передал Николаю II (в ходе переговоров об отречении): «вынужден был, во избежание кровопролития, всех министров, кроме военного и морского, заключить в Петропавловскую крепость...» – Ред.

³ Фразы взяты из воспоминаний Милюкова, написанных в годы Второй мировой войны. – Ред.

⁴ Теперь, глядя назад, мы не можем не отметить, что если бы такая записка существовала, она бы отражала достаточно здравый взгляд. – Ред.

⁵ В 1917 году специальная комиссия Временного правительства после подробного расследования не нашла никаких признаков под¬готовки сепаратного мира со стороны членов царского дома. Милюков, опрошенный в числе множества свидетелей, не смог предоставить ни одного факта или фамилии. – Ред.

⁶ Так с гордостью вспоминал свою речь сам Милюков в 1 томе «Истории второй русской революции», законченном им в августе 1918 года (то есть к тому моменту, когда стало очевидно, что «Ахеронт» вышел из берегов и не повернет обратно). - Ред.

Кифа № 14 (216), ноябрь 2016 года

Ещё материалы по теме:

Май – июнь 1917: Свидетельства очевидцев

Май 1917: «Церковная революция»

Апрель 1917: Поражение кадетов

Март 1917: «Приказ № 1»

Март 1917: Отречение

Февраль 1917: Краткая хроника

Январь 1917: Затишье перед бурей

Декабрь 1916: Как это было

Декабрь 1916: Убийство Распутина

Ноябрь 1916: Накануне катастрофы