Революция – это роскошь В Екатеринбурге размышляли о том, как видели «русский бунт» 1917 года современники  Слева направо: И.А. Бунин, В.П. Аничков, Император Николай II, М.М. Богословский Пожалуй, многие согласятся, что лучше всего об исторических событиях могут рассказать их очевидцы. И чем больше свидетельств слышишь, тем лучше можно представить себе суть происходящего. Братья и сестры Свято-Екатерининского братства (Екатеринбург) решили попробовать почитать мемуары, дневниковые записи, воспоминания современников революционных событий 1917 года* совместно. Когда читаешь эти строки, события революции с особой четкостью и остротой встают перед глазами. С одной стороны, видишь обманутые надежды, какие-то непонятные, неадекватные мечты, неожиданную агрессию и стихийный бунт «низов» русского общества, с другой – какую-то неотмирность, растерянность «верхов» и аристократии. Читая воспоминания и свидетельства, мы пытались понять, что в первую очередь тревожило авторов; на чем акцентировалось их внимание, как они понимали свое место в исторической ситуации; в чем, на их взгляд, проявлялась слабость и растерянность русского общества в тот период; как проявила себя русская аристократия, в чем она видела надежду и выход? Так, например, Владимир Петрович Аничков, русский банкир и общественный деятель, работник Министерства финансов Всероссийского правительства, в своей книге воспоминаний «Екатеринбург – Владивосток (1917-1922)» пишет об одном из стихийно образовавшихся митингов, в которых он был вынужден деятельно участвовать: «Трудно припомнить и передать, что именно говорилось на том многолюдном митинге, где слово брали ни перед кем не ответственные люди. Почти все они отличались недюжинными ораторскими способностями, большой наглостью и самым беззастенчивым отношением к подтасовке фактов и цифр». Русский писатель Иван Алексеевич Бунин в январе 1918 г. констатирует: «Кончился этот проклятый год. Что же дальше? Может, нечто еще более ужасное. Даже наверное так». Историк Михаил Михайлович Богословский, профессор Московского университета, Высших женских курсов и Московской духовной академии, член Российской академии наук, по некоторым оценкам одна из самых заметных фигур в сфере научно-просветительской жизни Москвы первой четверти XX столетия, не мог принять не только Октябрьскую, но и Февральскую революцию. Записи его дневника наполнены критикой деятельности и Государственной думы, и Временного правительства, и большевиков, и церковной иерархии. 4 марта 1917 г. под первым впечатлением об отречении царя, его взволнованная запись о будущем России: «...неотвязчивая тяжелая дума о будущем России все время владела мною и давила меня. Чувствовалось, что что-то давнее, историческое, крупное, умерло безвозвратно. Тревожные мысли приходят и о внешней опасности, грозящей в то время, как мы будем перестраиваться... как бы нам не оказаться не великой, а второстепенной державой, слабой республикой между двумя военными империями, германской и японской». Видна боль историка за свою страну, свой народ. Дневник императора Николая II, напротив, поражает своей простотой, где-то даже оторванностью от реальности... 21 февраля (в Петрограде начался разгром булочных и мелочных лавок, продолжавшийся затем по всему городу; толпа окружила пекарни и булочные и с криками: «Хлеба, хлеба!» двинулась по улицам) император пишет: «Погулял полчаса. Погода была холодная и ветреная, шел снег. Принял Беляева, Покровского, Щегловитова, полковника Доброжанского и Крейтона, нового командира лейб-гвардии 1-го Стрелкового полка. Завтракала Елена Петровна. Посидел наверху у Ольги и Алексея, которому лучше. Погулял с Татьяной, в 4 ч. принял Танеева, в 6 час. Стаховича и в 9.45 Протопопова. Обедали Аня и Петровский (деж.)». 24-го февраля (в Петрограде началась всеобщая забастовка рабочих): «В 10½ пошёл к докладу, который окончился в 12 час. Перед завтраком принес мне от имени бельгийского короля военный крест. Погода была неприятная - метель. Погулял недолго в садике. Читал и писал. Вчера Ольга и Алексей заболели корью, а сегодня Татьяна последовала их примеру». И так далее. Михаил Михайлович Богословский же в эти дни пишет: «Переворот наш - не политический только, не революция июльская или февральская (здесь он имеет в виду революции во Франции в июле 1830г., когда свергли Бурбонов - короля Карла X, и февраля 1848г., когда свергли короля Луи-Филиппа. - Е.К.). Он захватит и потрясет все области жизни и социальный строй, и экономику, и науку, и искусство, и я предвижу даже религиозную реформацию... Революция роскошь, которую могут позволить себе лишь развитые общества, а не вчерашние рабы». Иван Алексеевич Бунин в свое время писал: «Еще не настало время разбираться в русской революции беспристрастно, объективно...» Прошло почти 100 лет. Для нас оно, вероятно, уже должно настать. Известно, что делать категоричные, особенно обличительные выводы просто. Эти «виноваты», эти «растерялись», эти «струсили», эти «отсиделись», эти «сбежали» ит. д. Но мы пытались думать о своем месте в этом историческом событии. И не в формате «если бы я был там, что бы я сделал?», а в разрезе современного времени. Являемся ли мы сейчас носителями тех духов революции, о которых пишет Николай Александрович Бердяев. Если да, какие они? Ведь дух надо опознать, как говорил один персонаж фильма «Остров»: «Я с этим бесом лично знаком». Как их изживать, что им противопоставлять? Если мы ощущаем себя частью русского народа, то как жить так, чтобы подобной трагедии, катастрофы не повторилось, а именно катастрофой называет революцию Бердяев. Чтобы и из наших уст не прозвучали такие же грустные, наполненные болью потери слова Владимира Петровича Аничкова: «Итак, прощай, Россия!» -----------------
* Эти дневники можно прочитать на сайте. Елена Каштанова
Сайт Преображенского братства Кифа № 5 (207), апрель 2016 года |
