gazetakifa.ru
Газета «Кифа»
 
12+
 
Рубрики газеты
Первая полоса
Событие
Православие за рубежом
Новости из-за рубежа
Проблемы катехизации
Братская жизнь
Богословие – всеобщее призвание
Живое предание
Между прошлым и будущим
Внутрицерковная полемика
Язык Церкви
Конфессии
Конференции и встречи
В пространстве СМИ
Духовное образование
Церковь и культура
Церковь и общество
Прощание
Пустите детей приходить ко Мне
Книжное обозрение
Вы нам писали...
Заостровье: мифы и реальность
Люди свободного действия
Лица и судьбы
1917 - 2017
Гражданская война
Беседы
Миссионерское обозрение
Проблемы миссии
Раздел новостей
Открытая встреча
Встреча с Богом и человеком
Ответы на вопросы
Стихотворения
Региональные вкладки
Тверь
Архангельск
Екатеринбург
Воронеж
Санкт-Петербург
Вельск
Нижневартовск
Кишинев
Информационное агентство
Новости
Свободный разговор
Колонка редактора
Наш баннер!
Газета
Интернет-магазин
Интернет-магазин
Сайт ПСМБ
 
 
Трезвение
 
 
Печать E-mail
15.04.2016 г.

Избранник свободы

15 апреля исполнилось 130 лет со дня рождения Николая Гумилева

Image 

Когда я была девочкой, весь наш дом был заполнен книгами. Родители выстраивали вдоль стен все новые стеллажи, и все равно книгам не хватало места; они лежали стопками на подоконниках и стульях. Заметную часть этой огромной библиотеки составляла фантастика. Много позже я поняла, что в те годы она была одной из «отдушин», дававшей возможность сказать обиняком то, что было невозможно вписать в рамки разрешенного к публикации соцреалистического дискурса.

Иногда в этих фантастических романах встречалось что-то волшебное. Например, эпиграф без подписи: «Двадцать дней как плыли каравеллы, / Встречных волн проламывая грудь; / Двадцать дней как компасные стрелы / Вместо карт указывали путь». Странная музыка этих стихов завораживала, и хотя казалось, что раз они не подписаны, то и принадлежат автору романа, фантасту Ивану Ефремову, где-то в глубине души оставался вопрос – чьи они?

Прошло много лет, прежде чем я узнала имя автора и поняла, почему оно не было напечатано: Николай Гумилев был расстрелян в 1921 году, в возрасте 35 лет, по «делу Таганцева», то есть за участие в антисоветском заговоре. И даже анонимное цитирование его стихов в печати в 1970-е годы было смелостью, тайным знаком для своих, для тех, кто смог узнать эти строки.

Во время перестройки широко распространено было мнение, что Гумилев пострадал безвинно, что самое большое, в чем его можно было обвинить – это в недонесении. Кто-то вообще считал «Таганцевское дело»  чекистской фальшивкой. Однако в последнее время стали известны документы, несомненно подтверждающие и наличие тайной боевой организации, и участие в ней Гумилева.  Для нас это делает его образ лишь еще ближе: ведь Гумилев был не только одним из лучших поэтов Серебряного века (не до конца оцененным в свое время), но и офицером, георгиевским кавалером. И он погиб, сражаясь за погибающую, разрушаемую «до основанья» новой властью Россию.

Мы не будем пересказывать даже кратко биографию Гумилева, который не только основал одно из поэтических течений – акмеизм, но и успел за свою недолгую жизнь дважды побывать в центральных, труднодоступных областях Африки, воевал три года на фронтах Первой мировой... Вместо этого мы хотим закончить этот рассказ его автобиографическим стихотворением, написанным в 95 лет назад  – в апреле 1921 года, за несколько месяцев до ареста.

Память

Image

Только змеи сбрасывают кожи,
Чтоб душа старела и росла.
Мы, увы, со змеями не схожи,
Мы меняем души, не тела.

Память, ты рукою великанши
Жизнь ведешь, как под уздцы коня,
Ты расскажешь мне о тех, что раньше
В этом теле жили до меня.

Самый первый: некрасив и тонок,
Полюбивший только сумрак рощ,
Лист опавший, колдовской ребенок,
Словом останавливавший дождь.

Дерево да рыжая собака –
Вот кого он взял себе в друзья,
Память, память, ты не сыщешь знака,
Не уверишь мир, что то был я.

И второй... Любил он ветер с юга,
В каждом шуме слышал звоны лир,
Говорил, что жизнь – его подруга,
Коврик под его ногами – мир.

Он совсем не нравится мне, это
Он хотел стать богом и царем,
Он повесил вывеску поэта
Над дверьми в мой молчаливый дом.

Я люблю избранника свободы,
Мореплавателя и стрелка,
Ах, ему так звонко пели воды
И завидовали облака.

Высока была его палатка,
Мулы были резвы и сильны,
Как вино, впивал он воздух сладкий
Белому неведомой страны.

Память, ты слабее год от году,
Тот ли это или кто другой
Променял веселую свободу
На священный долгожданный бой.

Знал он муки голода и жажды,
Сон тревожный, бесконечный путь,
Но святой Георгий тронул дважды
Пулею не тронутую грудь.

Я – угрюмый и упрямый зодчий
Храма, восстающего во мгле,
Я возревновал о славе Отчей,
Как на небесах, и на земле.

Сердце будет пламенем палимо
Вплоть до дня, когда взойдут, ясны,
Стены Нового Иерусалима
На полях моей родной страны.

И тогда повеет ветер странный –
И прольется с неба страшный свет,
Это Млечный Путь расцвел нежданно
Садом ослепительных планет.

Предо мной предстанет, мне неведом,
Путник, скрыв лицо; но все пойму,
Видя льва, стремящегося следом,
И орла, летящего к нему.

Крикну я... но разве кто поможет,
Чтоб моя душа не умерла?
Только змеи сбрасывают кожи,
Мы меняем души, не тела.

<Апрель 1921>

---------------
1 Подробнее об этом можно узнать из серии радиопередач, посвященных Таганцевскому делу и прозвучавших на радио «Град Петров» в сентябре 2011 года.

Александра Колымагина

 
<< Предыдущая   Следующая >>

Телеграм Телеграм ВКонтакте Мы ВКонтакте Твиттер @GazetaKifa

Наверх! Наверх!