События 1917 года – это все-таки разрыв истории

Священник Георгий Кочетков: Корни произо­шедшего обязательно нужно знать. Но я больше за идею не органического развития истории, а прерывно­сти и катастрофичности ее по самой ее природе. Бер­дяев пишет о принципиальной прерывности в отноше­нии личности: личность есть разрыв. И у меня такое ощущение истории, в том числе и нашей истории, что и она есть разрыв, у нее есть как бы темный двойник, темный лик, противоположный светлому образу эпо­хи. И поэтому я никак не могу через запятую говорить о том, что было, допустим, в разные эпохи нашей истории – домонгольской, монгольской, московской, петербургской и проч. Не получается единой линии, там противоречий больше, чем единства.

Конечно, я всегда себя здесь смиряю и говорю: «ты не историк». Очень может быть, я не спорю, я действи­тельно не историк. Но у меня есть какое-то ощущение истории – и нашей, и не только нашей. Да, нужно говорить о корнях, да, нужно говорить о том, как они модифицировались, как они работали, какую роль играли в истории. Но они все-таки трансформирова­лись, даже эти корни, уж не говоря о том, что было и то, что не было коренным, что нельзя в принципе назвать некой преемственной основой.

Мы вчера как раз вспоминали, что говорили о событиях 1917 года Бердяев, Франк, Степун, Ильин, Е.Н. Трубецкой... И первое определение, главная идея, во всяком случае у этих свидетелей обвинения, в том, что это все-таки разрыв, все-таки катастрофа, обрыв, причем такое определение давалось не только тогда, когда все это произошло и шокировало всех более-менее вменяемых людей, но и потом, когда проходили десятилетия и история уже развивалась, уже многие вещи были уточнены и восполнены.

* * *

Сегодня у нас на повестке дня 1917 год. И он действительно – в этом я с Вами абсолютно согласен – обнажил наши проблемы, и многовековые, и возник­шие в переломный период истории того времени. Но все-таки я очень поддерживаю Вашу идею о том, что катастрофа не была неизбежна. Можно было найти выход из этой ситуации – и для церкви, и для обще­ства, для государства, для народа. Ленин просто очень точно почувствовал тот момент, когда старое ушло, а новое еще не пришло. И вот в этот момент, когда власть «валялась на улице», он как раз все и совер­шил. Но прошло бы даже несколько месяцев, и уже ситуация была бы совсем другая. Даже если бы только Учредительное собрание собралось не постфактум, не тогда, когда «поезд уже ушел», перевороту уже невоз­можно было бы свершиться.