У Бога не остается бессильным никакое слово

17 февраля 2016 года исполнилось 90 лет со дня рождения о. Иоанна Мейендорфа

 

В представлениях современников его образ тесно сочетался (правда, при этом оставаясь все-таки больше на втором плане) с образом о. Александра Шмемана. Это неудивительно: будучи почти ровесниками, они практически во всем разделили основные вехи и этапы своего земного поприща. Рождение в дворянских семьях русской эмиграции во Франции; учеба в Свято-Сергиевском институте в Париже; затем почти одновременный переезд в Америку – не по утилитарным соображениям, но из-за явственно переживаемого миссионерского призвания свыше, для созидания новой поместной православной церкви. Свою кончину они также встретили на американской земле, приняв ее – со всем ясным пониманием и ее достоинств, и недостатков – как страну своего земного гражданства. Как заметил сын о. Иоанна Павел Мейендорф, если его отец был прежде всего великим ученым, то о. Александр – великим пастырем и проповедником. Возможно, поэтому о. Иоанн находился как будто немного в тени своего знаменитого коллеги.

Интересно, что и отношения к своим духовным учителям у них были схожими. Оба до последних дней хранили самую светлую, нежную память об архим. Киприане (Керне). Оба с таким же единодушием сдержанно (если не сказать более резко) относились к о. Сергию Булгакову.

Правда, у о. Александра эта позиция по отношению к наследию о. Сергия не была, быть может, настолько однозначной: резкие записки в его знаменитых «Дневниках» все-таки в определенной степени сглаживаются хотя бы статьей, написанной к 20-летию кончины о. Сергия. Сам факт отклика на подобный юбилей значит очень много: ведь благодаря усилию памяти происходит не только сохранение живого облика личности для не знавших ее «по плоти», но и творческое восстановление и обновление этого образа¹. У о. Иоанна (по крайней мере, из того его наследия, которое доступно сейчас) вырисовывается гораздо более однозначная неприятельская к о. Сергию позиция. Возможно, как было замечено, это связано еще и с такой исторической подробностью: о. Александр еще застал Булгакова при жизни, слушал в Сен-Серж его лекции; о. Иоанн же судил о нем уже опосредованно... Возможно, за булгаковской богословской «системой» о. Иоанн не разглядел живого верующего человека с обликом, просветленным всецелой устремленностью к Богу, лишь подчеркнутой страданием смертельной болезни, которое делало этот свет еще более явственным (о чем пишет о. Александр и некоторые другие свидетели последних лет о. Сергия Булгакова). Возможно, здесь имел место и своего рода диалектический момент: Булгаков был настолько выдающимся богословом (безотносительно к факту приятия или неприятия его богословия), что новое поколение русских парижских богословов могло пережить встречу с ним только через борьбу и отталкивание. Восприняв вслед за Флоровским идею «вперед, к отцам», Шмеман и Мейендорф оттолкнулись от непосредственных «отцов»...

Произошло ли возвращение к парижским «отцам»? К сожалению, сделать определенный вывод пока невозможно. Из наследия Мейендорфа широко известны лишь его работы по византийскому богословию, богословские выступления на экуменических форумах, да еще известный (и действительно, очень хороший) учебный курс по святоотеческому богословию.  Может быть, благодаря хранителям его памяти (если таковые будут) удастся полнее раскрыть и воспринять намеченное им продолжение пути русского богословия. А духовные труды «отцов» русского парижского богословия наверняка обретут, пусть и не в ближайших к ним поколениях, своих наследников. Ведь у Бога не остается бессильным никакое подлинное слово.

М. Д.

----------------
¹ Каким новым и важнейшим «измерением» личности того же о. Александра явились изданные – через двадцать с лишним лет после кончины! – его «Дневники», причем даже для близко знавших его.

КИФА №3(125) февраль 2011 года