Лекарство от властолюбия 3 февраля – день памяти Н. Н. Неплюева, основателя трудового Крестовоздвиженского братства Н. Н. Неплюев, 1901 г.
В день памяти Николая Николаевича Неплюева мы вновь обращаемся к его трудам. «Опять! Сколько можно!» – воскликнет иной недовольный читатель. Когда я открывал 2-й том сочинений Неплюева, изданных Преображенским братством, я смутно отмечал в себе схожее чувство. Казалось бы, все принципиально важное Николай Николаевич наметил уже в первой книге. Но все-таки снова ему удается удивлять. Публикуемый ниже текст – отрывок из сообщения конференции Преображенского братства «Старшинство и иерархичность в церкви и обществе». Данное сообщение посвящено вопросам духового старшинства, разграничению духовной ответственности между священником и блюстителем братства. Оно целиком основывается на одной небольшой неплюевской работе, вошедшей в этот самый второй том. Собственно, это частное письмо (правда, весьма пространное), написанное по одному неприятному поводу некоему (ставшему потом довольно известным) духовному лицу. В нем Неплюев пытается разобраться в конфликтной ситуации, которая возникла между адресатом, священником Романом Медведем (или «свящ. Ивановым», как к нему отстраненно обращается Неплюев, чтобы предотвратить возможные укоризны в пристрастии и «переходе на личности»), и неплюевским братством. Чем примечательна эта история? Казалось бы, сколько повсюду происходило и происходит конфликтов, и значительных, и совсем неважных? Не есть ли это просто «сор из избы», выяснение отношений, или отстаивание лишь своей правды? Нет, письмо не преследует эти цели. Прекрасное образование и опыт дипломатической службы Неплюева сыграли здесь свою добрую службу. Ему удалось, несмотря на некоторую велеречивость стиля и слога (впрочем, возможно он был и неизбежен в обстоятельствах, требующих максимальной сдержанности и эмоциональной отстраненности от рассматриваемого предмета), хирургически точно, подобно доктору Хаусу, диагностировать духовную проблему. Проблема эта известна искони, и также известно, что в ее «зоне риска» часто оказываются именно те, кто так или иначе связан с духовной властью. Проблема эта (на аскетическом языке – страсть) – властолюбие и сластолюбие. Поэтому столь желательным и полезным видится знакомство с этим письмом тех, кто чувствует призвание посвятить себя духовному служению. Небессмысленно было бы использовать его, например, в курсе пастырского богословия для будущих пастырей. Наверняка, благодаря советам Неплюева, им удалось бы избежать многих ошибок и скорбей в своей будущей пастырской деятельности... Оно особенно ценно тем, что не просто морализаторствует. В конце концов, вряд ли кто-либо, находящийся в здравом уме и совести, посчитает проблемным признание указанных «движений сердца» за недолжные. Проблема-то как раз в том, что эти «движения» нужно не просто опознавать, но тотчас против них принимать меры. И вот тут «Письмо...» непостижимым образом может проявить еще одну свою неожиданную сторону. Само чтение его оказывается способным, во-первых, обличать схожие поползновения, угнездившиеся – не дай-то Бог! – в сердце читателя, а во-вторых, прогонять их, рассеивать их зловещий морок. То есть проявлять качества лучшей аскетической литературы, – которая не просто дает понимание, рождающее покаяние, но и способствует изгнанию чуждых духов. Невероятно, но факт. Поэт когда-то предложил для блокады минут душевной скорби проверенный рецепт: откупорить известный напиток и перечесть легкое французское произведение. В минуту, когда сердце захватывает и сжимает чуждый дух властолюбия и сластолюбия, резонно предложить типологически схожее лекарство: открыть и перечесть «Письмо свящ. Иванову» Неплюева. Проверено: лекарство действует. Эффективно. М.Д. * * *  Священник Роман Медведь
Можно сказать, что у него произошел кризис веры в Церковь, вплоть до ее потери, что привело к разрыву личных отношений с членами Братства, охлаждением к жизни Братства, соперничеству за духовную власть с блюстителем Братства. Можно предположить, что всё дело в том, что молодой и неопытный священник (он был только что рукоположен и первым его местом служения был братский храм) просто искусился, что вполне объяснимо, и ему можно искренне посочувствовать. И всё же дело не в этом. Из дальнейших слов Н.Н. Неплюева выясняется, что свящ. Иванов понимал «дисциплину любви»1 в смысле слепого повиновения и безусловного признания авторитета личности. Он считал, что как священник априори обладает «высшей совестью», с которой прихожане должны сверять свою «низшую совесть», чтобы постепенно возрастать (кстати, сам термин «высшая совесть» появился в контексте этого заочного разговора после статьи свящ. Иванова, на которую ссылается Н.Н. Неплюев)2. Н.Н. Неплюев соглашался, что священник должен быть «высшей совестью» среди своих прихожан. Он не соглашался лишь с тем, что «священник, в силу благодати священства и помазания, не только должен быть, но и есть "высшая совесть", и что прихожане должны признавать это в смысле слепого повиновения и принятия каждого слова священника за Божье откровение по формуле: "Слово мое – генерал, все должны стоять перед ним в струнку"». Более того, Н.Н. Неплюев писал, что «высшая совесть» ведома только Богу, и он – блюститель Братства – не мог даже помыслить о том, «чтобы признать совесть всех остальных членов Братства – низшей сравнительно с моей». Таким образом, свящ. Иванов считал, что эта «высшая совесть» принадлежит ему, как священнику, в силу благодати рукоположения. Напротив, Н.Н. Неплюев считал, что «высшая совесть не может быть непременной принадлежностью известного положения и надеваться, как мундир, при вступлении в должность». Можно сказать, что свящ. Иванов понимает духовную власть в смысле власти человека, облеченного свыше особой силой, доступной только избранным, над другими, «непосвященными». А Н.Н. Неплюев духовную власть понимал как власть любви, которая, как известно, «долготерпит, милосердствует, ... не завидует, ... не превозносится, не гордится» (1Кор 13:4). Н.Н. Неплюев хотел, чтобы братский священник был «воистину духовным пастырем, высшей совестью, способной руководить духовной жизнью прихожан, не требуя, чтобы они подчинялись влиянию Вашему, а действительно влияя на них силой веры и любви, примером верности, самоотвержения, кротости, терпения и великодушия». Он считал, что «пастырь обязан доказать своим прихожанам мудростью своей примерной жизни и своих примерных отношений, что они сознательно могут признать в нем высшую совесть и разумно проверять ею совесть свою», что священник «обязан показывать своим прихожанам пример любви, а, следовательно, его руководство только и может иметь характер любовной заботливости, никогда не извращаясь до характера властолюбия и грубой требовательности».  Священник Александр Секундов Судя по описанию, подобная «грубая требовательность» имела место, в связи с чем Неплюев писал, что «православный пастырь не может быть деспотом, говорящим: "Принимай мое руководство без рассуждения, а не то – я тебя!"». Он считал, что духовное руководство пастыря «никогда не навязывается», что пастырь «никогда не скажет прихожанину: "Ты должен подчиниться моему руководству"», что пастырь не может сказать своим прихожанам: «Всякое несогласие с моими мнениями и желаниями есть отрицание моего пастырского авторитета», что духовное руководство пастыря «никогда не будет поползновением на духовную свободу прихожанина, никогда не будет поползновением на стеснение его самодеятельности, его свободного почина в добре». Неплюев отрицал «обязанность мирян признавать всякое слово пастыря, всякий совет его за правду Божью и совесть Христову». Из этого логично вытекало и то, что свящ. Иванов считал, что «в Братстве должны быть только две величины, две воли – Вы и я. Вы – пророк, я – священник. Перед нами сама Дума3 не должна иметь самостоятельного значения». Т.е. духовный авторитет Н.Н. Неплюева как «пророка», как основателя братства свящ. Иванов так или иначе признавал, но всех остальных, даже братских старост, не говоря уже о рядовых членах Братства – ни во что не ставил. Несколько позднее свящ. Иванов говорил третьим лицам о «ненормальности существования в Братстве двух авторитетных совестей, ... священника и ... блюстителя», жаловался на своё тяжелое в связи с этим положение, говорил о «разладе, который будто бы при этом неизбежен». Можно задаться вопросом: действительно ли описанная ситуация, т.е. наличие старшего в Братстве – мирянина и священника, который становится старшим только на богослужении, неизбежно должна была привести к конфликтам? На этот вопрос история даёт однозначный ответ: известно, что следующий приглашенный Крестовоздвиженским братством священник, о. Александр Секундов, не только не разделял позицию свящ. Иванова, но и сам вступил в полноправные члены Братства и даже вошел в братскую Думу. Из доклада Сергея Чусова
«Проблемы взаимоотношения блюстителя Братства и священника при Братстве» ------------- 1 Характерное выражение Н.Н. Неплюева. «Дисциплина любви есть верность братолюбию, согласованного с любовью к Богу» (стр. 316). 2 «... я смело отвечаю, как ответственный член церкви православной, как друг и как блюститель Братства следующее: безусловно признаю, что православный пастырь должен быть этой высшей совестью, без чего он не может с честью для Церкви и с пользой для своих прихожан исполнять свои ответственные и многотрудные обязанности. Признаю, что именно это положение нормально и желательно» (стр. 367–368). 3 Братская дума – собрание полноправных членов Трудового Крестовоздвиженского братства во главе с его блюстителем, принимавших на себя ответственность за экономическую и духовную жизнь братства, определявших направление его развития и все вопросы организации братской жизни. В 1898 г. в состав думы входило 11 человек, в 1908 г. – 19, в дальнейшем – 30. КИФА №14(120) ноябрь 2010 года |
