Чьи мы наследники

Из беседы духовного попечителя Преображенского братства священника Георгия Кочеткова с членами Свято-Введенского православного малого братства 3 сентября 2015 года

Священник Георгий Кочетков и Алексей Наумов

Как не быть сиротами

А. Наумов, председатель Свято-Введенского малого православного братства: У нас сегодня после обеда была встреча «Чьи мы наследники».

О. Георгий: И к чему вы пришли, каков итог?

М. Наумова: Многие говорили, что чувствуют себя сиротами, «Иванами, не помнящими родства», потому что ощущают разрыв связи с предыдущими поколениями. И еще – что не могут войти в духовное наследие, которое являют наши учителя, потому что смотрят в библиотеке СФИ на их замечательные портреты, но не чувствуют себя наследниками этих людей.

О. Георгий: Почему?

М. Наумова: Многие говорили, что недостаточно просто изучить труды этих людей, надо почувствовать родство с ними. А для того, чтобы почувствовать родство, нужно некое усилие приложить, надо войти в их труд, в какую-то глубину, в общение с ними. И это немногие могут сделать.

А. Наумов: Братья и сестры говорили, что мы сироты в том смысле, что отрезаны от корней – культурных, духовных и исторических. Нам нужно какое-то сверхусилие сделать, чтобы к этой лозе быть привитыми – как дичок, который через усилие, через боль прививается к "древу жизни".

Мы говорили и о том, что в библейской традиции, скажем, первородство не связано напрямую с первородством по рождению. Оно связано с желанием быть наследником традиции отца. В Новом Завете, в Евангелии эта линия продолжается и раскрывается: есть званные, которых много, которые вроде бы всем укладом жизни и всей историей были подготовлены для того, что бы принять Христа, но избранными оказываются часто не они, и входят в традицию другие. В этом есть какая-то удивительная тайна вхождения в традицию.

О. Хегай: Я помню, что во время учебы в институте меня пронзило переживание, что и те, с кем ты учишься, и те, у кого ты учишься, и те, про кого ты узнаешь во время обучения, – это все родные люди. Такого нигде больше нет. Понятно, что этого ощущения недостаточно. Мы говорили о том, что мы не можем дерзать, называя себя наследниками, потому что наследника определяет тот, кто передает наследство. Мы можем сказать, что действительно стремимся к этому. Но каждый должен честно сказать себе, насколько он в это вкладывается.

В. Зорина: Еще нам вспомнились эскизы к картине Павла Корина «Реквием (Русь уходящая)». Эти люди ушли, и та традиция, которую они несли, тоже ушла. Образовался разрыв. Та Россия умерла, и того искусства, и той культуры в целом, которая была тогда, уже нет.Те усадьбы, о которых мы сегодня говорили, разрушены. Можем ли мы ту традицию наследовать и вместить?

О. Георгий: Помню, во времена патриарха Алексия I (Симанского) была устроена первая большая выставка П. Корина, и патриарх со своей свитой посетил ее. Когда они уже уходили, кто-то сказал им вслед: «Вот она, Русь уходящая». На что то ли патриарх, то ли владыка Питирим (Нечаев), обернувшись, громко ответил: «Мы еще вернемся». Конечно, эти слова относились не только и не столько к церковным структурам, а к тому, что отражено на этих замечательных этюдах и на эскизе.

Это имеет прямое отношение к нашей теме.

Дело в том, что каждый христианин всегда наследует две вещи. С одной стороны, дух. Этот дух всегда дается прямо от Бога, и любой человек может стать его наследником. Достаточно лишь обратиться к Богу и обрести дар усыновления. Это не зависит ни от времени,ни от места, ни от каких бы то ни было исторических перипетий. Все верующие, как сыны Божьи, – наследники того же Духа, что и апостолы, того же Духа, Который был во Христе. Здесь мы ни в коем случае не сироты. У нас есть Отец Небесный. Через Сына во Святом Духе Он дает нам ту же благодать, те же дары, и в этом сомневаться не приходится. В этом смысле мы, безусловно, наследники Божьи, потому что получили дар усыновления и обожения, дар благодати.

Но есть другое наследство, которое идет «от земли», от преемства духовного наследия, собранного отцами. И здесь, конечно, ситуация меняется, здесь она другая, и нам есть о чем беспокоиться.

Да, в нашей стране в ХХ веке произошел трагический разрыв культуры – и духовной, и светской, разрыв, который, скорее всего, непреодолим, во всяком случае в светской своей части. Мы, сравнивая себя с теми временами и людьми, видим, что при прочих равных мы находимся на более низкой ступени культуры и цивилизации, чем наши предки. И это вряд ли удастся преодолеть. Можно научиться чему-то от старых времен, можно попытаться лично стать наследником, но в целом воскресить старую страну и старый народ уже нельзя.Надо создавать новую культуру и новую цивилизацию. Это замечательная творческая задача, и ее надо исполнять.

Пока мы молчим...

При этом важно потрудиться для того, чтобы не быть «Иванами, не помнящими родства», не быть сиротами, почувствовать себя полноценными наследниками старой страны, старого русского народа, который жил в России и в котором все, независимо от частных национальностей, по большому счету считали себя русскими: русскими татарами, русскими евреями, русскими немцами, русскими французами... Внутри нашего братства есть возможность связать и протянуть эту ниточку. Нам Господь дал такую возможность – быть наследниками без всяких разрывов, благодаря прежде всего тем, кого мы знали лично, вживую. Ну, и, наверное, не только им. Я, например, ощущаю, что духовная ниточка от прп. Серафима проходит по нашему братству. Она не умерла, не исчезла совсем, но не может проходить через весь наш народ, как это было в начале XX века. Понятно, что я не призываю вас к наивности, к тому, чтобы понимать это так, что она проходила через каждого человека. Любая земная традиция воспринимается, конечно, совсем не всеми, но это нормально,именно так она распространяется и существует.

В читальном зале библиотеки СФИ. На стене слева направо в верхнем ряду портреты прот. Всеволода Шпиллера, прот. Сергия Булгакова, Н.А. Бердяева, архим. Тавриона (Батозского), во втором ряду – прот. Павла Адельгейма, Оливье Клемана, С.С. Аверинцева, архиеп. Михаила (Мудьюгина), протопр. Александра Шмемана, протопр. Виталия Борового

...У меня были светские учителя. Среди них были и Сергей Сергеевич Аверинцев, и Юрий Александрович Левада, и Вячеслав Леонидович Глазычев. Были у меня и духовные учителя, которые сыграли первенствующую роль в моем духовном становлении. Это отец Таврион (Батозский), отец Всеволод Шпиллер, отец Виталий Боровой и отец Иоанн (Крестьянкин). Это люди, с которыми я все время собеседовал, постоянно находился в диалоге. Я с трудом воспринимаю монологическое учение, мне всегда интересно диалогизировать.Поэтому я всегда очень удивляюсь, когда на встречах какие-то люди порою молчат, причем молчат глухо. Так никогда ничему не научишься. Тут речь не о том, чтобы кого-то научить и кому-то помочь, а о том, чтобы самому стать наследником. И пока мы молчим, мы не наследники. А когда от избытка сердца говорят уста, тогда можно посмотреть, наследники мы или нет, тогда хотя бы сам этот вопрос встает, а ответ на него уже зависит от того, что мы говорим и делаем и как, в каком духе и смысле. Это не значит, что всегда и везде нужно на все реагировать, везде все обсуждать, непрерывно говорить. Нет, это совсем не обязательно. Иногда очень полезно помолчать. Но нельзя молчать всегда, постоянно.

Именно благодаря тому, что мы достаточно долго и полноценно лично общались с людьми, включая и европейскую, и американскую эмиграцию из старой России, включая и людей старой закалки, которых мы знали с детства, старшие члены нашего братства успели,как говорится, «вскочить на последнюю подножку поезда». Мы знаем на вкус тот дух, то наследие, которое эти достойнейшие и чаще всего святые люди имели и передавали. И через старших в братстве, через тех, кто в братстве давно и все это пережил сам, этот опыт непосредственно передается всем членам братства, даже самым молодым по возрасту или по времени вхождения в церковь и в братство. И очень хорошо видно, как это происходит. И хорошо видно, что происходит с теми, кто не усваивает эту традицию. Они «отслаиваются» и уходят. Это главная причина ухода ряда людей из братства, даже способных, по-своему талантливых, хороших. Если человек не усваивает эту традицию, ему становится нечего делать в братстве и вообще в церкви, как большинству наших соотечественников сейчас,особенно мужчинам. Мне часто задают вопрос: «А что я в вашей церкви буду делать? Что, стоять как столб все время на службе и кланяться, лоб расшибать, свечки ставить, это все, весь смысл моей христианской жизни?» Это могут сказать только люди, которые никакой традиции не ведают, которые ее совсем не знают. Для них церковь – это только внешний обряд, так же как и братство.

О братствах

Я глубоко уверен, что повторять то, что было, прежние формы русской жизни, не нужно. Но вот как раз быть ее наследниками нужно. И в каком-то смысле можно сказать, что мы выполняем эту задачу. И уж коли нам это Господь дал, то мы должны приложить усилия,чтобы быть наследниками и старых святых, и старой жизни, и старого народа, и старой страны. Благодаря живому преданию это могут воспринять, живя уже среди другого народа, в другой стране, в другое время, даже самые молодые, например, наши подростки.

Понятно, что предание автоматически не передается. Нужно многое сделать, чтобы обрести, усвоить, сохранить этот дар и принести его достойные плоды. Но ни у кого из вас нет абсолютно никаких препятствий к этому, если только вы себя чувствуете членами братства, если только вы не номинально в нем находитесь.

Поэтому мы в нормальном случае не сироты. Мы можем глубоко переживать трагедию того разрыва, который действительно произошёл, и произошёл безвозвратно. Но мы должны почувствовать себя настоящими носителями традиции для того, чтобы ответить людям на вопрос, как им жить сейчас, когда их нельзя в полном смысле слова назвать русскими и членами той Российской церкви, которая была раньше. Но мы можем сказать людям, что им делать в этих условиях.

Возможно, кто-то из них захочет войти в братство, и они обретут непосредственную преемственность и наследство не только от Бога, но и «от земли», от предков, от старой страны, которая постоянно на каждом шагу напоминает нам о себе. Но таких могут быть лишь единицы. Я даже думаю, что новые, сейчас зарождающиеся в церкви общинные или братские движения вряд ли войдут в наше братство. Нужны, конечно, еще другие братства. Нужно общероссийское братство людей, которые чувствуют духовное родство, которые являются преемниками и горней, мистической традиции, и традиции человеческой, церковной. Такое братство вполне может существовать. Хотя, думаю, что это не произойдет легко и быстро.

Насколько мы коммюнотарны?

Так что тема ваша действительно центральная и трудная. То, о чем мы с вами сейчас говорим, это в какой-то степени заданность, а не только данность. Понятно, что нам дано, но понятно и какое есть задание. Нам нужно еще реализовать тот дар, который есть,чтобы постоянно подтверждать свое право на наследие в нашей стране, в нашем народе. Мы должны стать действительно народом Божьим и народом этой страны в полной мере, и чувствовать себя здесь хозяевами и наследниками – не больше и не меньше, – каким чувствовал себя до революции, скажем, император Николай II*. Только он был плохим хозяином. Он не удержал от разбойников страну и своим немудрым, иногда даже хочется сказать преступным руководством дал им шанс погубить ее. Он потерял это наследие, потерял страну и народ и не выполнил своего предназначения. Церковь сейчас также в руинах, как и все наше общество, как наш народ и страна, включая все, от природы и до состояния мозгов и сердец. А вот мы должны снова обрести и страну, и церковь, и для этого, повторяю, должны стать их народом. И это единственный выход из существующего положения. Никаких альтернатив здесь нет и не будет. Мы хотели бы другого, но получилось так. И мы должны принять то, что Господь нам дает, независимо от того, очень мы этого хотим или, может быть, не очень. Это и вопрос наследия, и вопрос возрождения церкви, народа и страны. И не только нашей страны в нынешних ее границах, но и всей той территории, всего того народа (не в этническом и не в политическом смысле), который действительно составляет «Русский мир», уже без тех идеологических коннотаций, с которыми обычно произносится это выражение в наше время. Русский мир, конечно, распространяется на весь ареал культурного влияния, культурного единства; в него входят не только Украина, Белоруссия и северный Казахстан, как думал Солженицын. Русский мир шире. И только воспринимая свою ответственность за все, что в нем есть,  можно всерьез думать о христианском возрождении, о братстве, об общинном начале.

Самые великие русские люди XIX и XX века признавали, что русский народ самый коммюнотарный в мире (коммюнотарность – это общение и общинность; эти два значения, как вы помните, вложены в этот термин), и русский народ был наиболее открыт к общению и к общинности. Так что нам повезло, потому что именно этой силой, этим духом сейчас можно возрождать церковь и народ, и никаким иным духом, никакой другой силой!

Конечно, мы ходим по острию бритвы (или по острию меча, кому как нравится). Стоит нам самим чуть-чуть уклониться куда-то в сторону – и мы можем потерять все наследство, которым мы сейчас владеем. Ведь мы действительно чувствуем себя хозяевами: что в усадьбах, что в музеях, во дворцах и в хижинах, и на реках, и на полях, и в горах – везде на нашей земле. И мы с радостью несем эти богатства другим – и другим народам, и в другие страны и культуры. Интересно, что другим это очень нравится. К нам в братство и в институт приезжают самые разные люди из совершенно разных стран, может быть, традиционно не слишком друг друга любящие, или не слишком любящие Россию и Русскую церковь, или русских, но мы с ними находим искренний, настоящий общий язык. Мы действительно с ними очень легко задруживаемся. Другое дело, что проходят годы, иногда бывает, что какие-то «кошки пробегают», но, надеюсь, ненадолго. И в результате у нас со всеми самые добрые отношения, самые дружескиеТо, что мы интересны, привлекательны разным людям из разных стран и разных конфессий, это очень для нас важное свидетельство. Ведь мы же не приспосабливаемся под других, мы же не лицемерим, мы просто живем так, как мы живем.

Как видите, ваша тема настолько сложна, что мне пришлось произнести огромную речь, но о вещах действительно важнейших, которые касаются самой сути нашего с вами служения. И тут нам надо быть готовыми всегда быть наследниками, причем наследниками во всех тех смыслах, о которых я сейчас говорил. И каждому из нас, и всем вместе. И это не просто. Свое наследство, повторяю, надо постоянно подтверждать, потому что это наследство духа и культуры, вещей живых, а не формальных. Я думаю, что здесь нам всем есть о чем подумать и что-то в себе скорректировать, может быть, вообще стараться осмысливать свое служение именно в таких категориях. Тогда нам легко будет общаться с разными людьми – и теми, которые совсем, на 99%, такие же, как мы, и со всеми остальными тоже, совсем не такими близкими. Но если они хотят с нами общаться, нам всегда есть, что им сказать. И сказать по-дружески, по-братски, не менторски, не учительствуя сверху вниз. И неважно, где вы будете находиться при этом – в Париже или в Нью-Йорке, Лондоне или Берлине, или на Востоке – в Индии, Китае, Японии, Таиланде, Индонезии, или в Африке, или на Ближнем Востоке, в мусульманских странах, или в Израиле, или еще где-то. Мы всегда можем прийти с открытым сердцем, и всегда нам есть, что сказать по существу всем. Другое дело, что тогда мы можем услышать что-то полезное для себя и от других. Потому что сейчас чаще всего люди друг друга не слышат, и что-то говорят лишь для того, чтобы «распушить хвост» и «раздуть щеки».

----------------------

* Имеется в виду ответ Николая II на вопрос анкеты общероссийской переписи (1897 г.): «ваша профессия?» – «хозяин земли Русской».

Павел Корин. «Реквием» («Уходящая Русь»). Эскиз

 Кифа № 15 (201), декабрь 2015 года