Князь Владимир: 1000 лет спустя

Одновременно с общецерковными Рож­дественскими чтениями в разных регионах страны проходили чтения на ту же тему - о князе Владимире, со времени кончины которого в этом году ис­полняется 1000 лет, и его цивилизационном выборе.

Епископ Тихвинский и Лодейнопольский Мстислав дает свой комментарий Юлии Балак­шиной и Анастасии Наконечной

Больше пятисот участников, среди которых традиционно были педагоги (чтения - образовательные), а также ду­ховенство и миряне, причём не только из Тихвинской епархии, но и со всей Санкт-Петербургской митрополии, собрались на пленарное заседание в местном Доме культуры города Тихвина.

Епископ Тихвинский и Лодейнополь­ский Мстислав начал работу Чтений с выступления о значении князя Владими­ра для нашего времени. Позднее он про­должил эту тему в своем интервью газете «Кифа», говоря об острой необходимости просвещать народ сегодня:

«Конечно, нужно просвещать на­род. Об этом свидетельствуют сегодня и выступления профессоров Духовной академии и Университета. Мы призваны к тому, чтобы более доступно объяснять людям богослужебные тексты - напри­мер, люди должны понимать Божествен­ную литургию, на которую приходят помолиться, но не только это. Прежде всего мы должны доступно объяснять Священное Писание и говорить о тех нравственных законах, которые необхо­димо исполнять каждому. Это важно для всех, но особенно для молодёжи. С молодё­жью необходимо обсуждать конкретные вопросы их жизни, говорить с ними о сущности проблем, которые их волнуют, о сущности самой жизни. Это должны делать и мы, священнослужители, и все, кто так или иначе трудится сегодня на этом поприще во благо Бога, Церкви и на­шего Отечества».

Первый из докладчиков, профессор Андрей Борисович Зубов, начал своё выступление с того, что изменение целой цивилизационной парадигмы, как это было в случае князя Владимира, - это нормально. Причём выбирать важно не самую победоносную парадигму, которой в то время был ислам, а ту, что ближе сердцу. Совершенно очевидно, что князь Владимир сделал не политический, а личный, сердечный выбор - иначе бы не произошло всех тех изменений в его жизни и в жизни страны, о которых мы знаем. И то, что христианство в то время уже находилось во многом в состоянии упадка, что христианские народы уже переставали связывать свою жизнь с ве­рой и больше склонялись к обрядоверию, не помешало Владимиру принять христи­анство именно как жизнь, а не только как вероучение.

Мы привыкли к легендарной сказке о выборе веры князем Владимиром, но в его случае это было настоящим под­вигом веры и жизни - «ведь все мы здесь взрослые люди и понимаем, что такое отказаться человеку от гарема, который столько лет имел, или отменить смерт­ную казнь во все ещё диком варяжском государстве». Князь Владимир начал строить школы и даже отдал под них свои загородные резиденции, в которых раньше и были гаремы, - и его дети и внуки были уже культурнейшими людь­ми своего времени. Но самым большим подвигом князя Андрей Зубов назвал отказ от социального деления: после его прихода к вере варяги перестали быть на Руси высшим, а славяне - низшим слоем. Князь Владимир победил древнерусский национализм.

Однако, несмотря на личный под­виг веры князя Владимира и некоторое просвещение его дружины, вся Русь была «крещена, но не просвещена». С этого замечания, завершавшего доклад Андрея Зубова, начал своё выступление Пётр Евгеньевич Бухаркин. Фрагмент из его доклада на тему «Наследие князя Влади­мира и пути русской культуры» можно прочитать ниже.

Это были не единственные доклады конференции, вызвавшие большой инте­рес слушателей. На секциях, по которым разошлись участники во второй половине дня, они могли услышать сообщения зав. кафедрой церковно-исторических дисциплин Свято-Филаретовского института, канд. ист. наук Константина Обозного «Церковь Христова и власть Кесаря: имперское искушение правосла­вия в России» и доцента РГПУ им. Герце­на и Свято-Филаретовского института, канд. филол. наук Юлии Балакшиной «Авторская исповедь Н.В. Гоголя: в поис­ках новой этики». Многим запомнились доклады старшего научного сотрудника Энциклопедического отдела Института филологических исследований СПбГУ, канд. ист. наук Кирилла Александрова «Ценностный выбор князя Владимира и российская катастрофа ХХ века: пути осмысления и преодоления травматиче­ской национальной памяти» и настоятеля храма Успения Пресвятой Богородицы в г. Сясьстрое свящ. Виталия Фонькина об «Опыте длительной катехизации в условиях современного небольшого при­хода». Каждый доклад сопровождался содержательным и доброжелательным обсуждением.

Темы сообщений и обсуждений про­шедших чтений были очень разными, о чём говорят и названия секций - истори­ческая, литературная, музейно-педагоги­ческая, епархиальная. Кстати, отдельной секцией был мастер-класс председателя Отдела религиозного образования и кате­хизации Тихвинской епархии прот. Евге­ния Горячева, который он проводил для учителей и старшеклассников. Пожалуй, объединить всю работу Чтений можно не только их темой, но и словами святого Иоанна Кронштадтского, прозвучавши­ми в самом начале чтений: «Надо истин­ствовать в вере». Собственно, вся работа конференции и была ответом на вопрос, что же это такое - истинствовать в вере.

IX Рождественские образовательные чтения.

Анастасия Наконечная

Фото Игоря Феденко

Из доклада Петра Бухаркина «Наследие св. князя Владимира и пути русской культуры»

Какова роль святого равноапостольного князя Вла­димира в истории русской культуры?

Казалось бы, ответ на этот вопрос очевиден. До него русская культура как культура письменная, то есть пре­одолевающая завистливость времени, не существовала. Если бы не князь Владимир, мы крайне мало знали бы о своем прошлом - как мы, по существу, знаем очень немногое о печенегах, даже половцах, о других народах, игравших, казалось бы, не менее значительную, чем мы, роль на историческом театре. Но о них мы знаем только, что они были, и, по существу, всё. Так что князь Влади­мир, придав русской культуре письменный характер, спас нас от исторического забвения.

Какую же письменную культуру он создал? Это тоже вполне очевидно: выбор веры говорит о том, что князь Владимир создал культуру христианскую. Тут и встает главный вопрос, на котором мне хотелось бы остановить­ся: а что значила христианская культура для киевлян X, а вернее - XI-XII веков, для ближайших наследников св. равноапостольного князя? Материал киевской литера­туры, то есть литературы, которая возникла как раз в это время - в относительно недалёкие от крещения сроки - дает нам некоторые основания для попытки хоть как-то, пусть и приблизительно, ответить на данный вопрос.

Три составляющих этой культуры особенно броса­ются в глаза - три момента, которые принёс нам выбор святого Владимира.

Во-первых, сознательное включение Руси в историю христианского мира - то есть мира среднеземноморско­го. Достаточно вспомнить всем нам хорошо известное начало первой же главной книги, которая возникла после крещения Руси, «Повести временных лет». Исто­рия крошечного Киева - Киева не Владимира и даже не Святослава, а уж совсем мифических Кия, Щека, Хори­ва и сестры их Лыбеди, так же как история Новгорода и варяжского призвания, вот эта история варварских варяжских поселений вписывается в мировую историю, оказывается частью общего христианского мира. Древ­няя Русь осознает себя частью огромной по сравнению с ней мировой истории, причем истории христианской.

Второе, гораздо более важное следствие крещения Руси, которое проявилось отчётливо и довольно бы­стро, - это удивительное ощущение того, что быть хри­стианином означает преодолеть себя как земного челове­ка: не уничтожить, но преобразить. Это видно в первом русском житии - Житии святых страстотерпцев Бориса и Глеба. Сама идея страстотерпчества, так глубоко со­звучная русскому сознанию, поразительна. Представьте себе дружинника, который слушает житие Бориса и Глеба - что за безумец Борис, зачем он так поступает? И недаром его дружина говорит: «Захвати Киев». Но Борис видит себя совершенно иначе и показывает, что быть христианином и значит нести эту иную весть в мир. Кстати, и поведение самого равноапостольного князя Владимира, насколько мы можем судить по «Повести временных лет», свидетельствует о том же; вспомним его поразительную искренность, желание дойти до конца, например, в отношении к смертной казни. Есть и другие, менее очевидные примеры, например, Житие преподоб­ного Феодосия Печерского, столь почитаемого киевского святого. Все, кто читал это житие, помнят, как преподоб­ный сопротивлялся своей матери - христианке, уговари­вавшей его не уходить в пустынь. Он отвергает свою мать (вновь повторю, вполне благочестивую, верящую во Хри­ста женщину), преодолевает естественный голос крови, совершая духовный подвиг, преображаясь. Таков второй урок, содержащийся в культуре, возникшей благодаря св. Владимиру; он состоит в том, что быть христиани­ном - это не бить земные поклоны, а преображать себя (хотя и поклоны бить неплохо; я не к тому, что не нужно соблюдать обряды, но не это главное; древние киевляне хорошо это усвоили).

И третье следствие Крещения, о котором мне сегод­ня особенно хотелось бы сказать, - это ощущение, что беды, которые на нас падают, являются результатом нашей собственной жизни. Не таинственный враг, не мировые силы зла, которые группируются неизвестно где, а мы сами виноваты в том, что с нами происходит. С необычайной силой это проявилось в произведениях, посвящённых одной из самых горестных страниц нашей истории - татаро-монгольскому игу. Вопреки выдумкам евразийцев, наши благочестивые предки не считали союз с монголами благотворным для России, они считали это горем, бедой, Божьим гневом. За что? За наши грехи.

Таково было то понимание христианства, которое принес с собою выбор св. князя Владимира.

Но через какое-то время тот глубокий, искренний порыв, то необычайно острое восприятие христианства, которым ознаменовались первые века после крещения Руси, начинает как-то внутренне обмелевать. И тут дело даже не в том, что, по известному изречению, «Русь крещена, но не просвещена», а может быть, в каких-то более глубоких внутренних вещах. Читая памятники первых веков после принятия христианства - XII и XIII веков - мы чувствуем горение неофитов. У неофитства есть огромное достоинство - глубокий духовный огонь. Но сразу же возникает вопрос: сохранится он или исчез­нет. И вот тут надо искренне, хотя и с горем, признаться, что русская культура даёт не самый радостный ответ на этот вопрос. Ибо уже с XIV века внутреннее горение русского христианского духа начинает в известной мере сокращаться, вернее, перемещаться в область сугубого художества - иконописи. В отношении же к реальной духовной жизни народа, наиболее полно запечатлеваю­щейся в письменности самого ответственного порядка, так сказать, высокой письменности, прежнее горение сменяется приятным чувством своей избранности, т. е. самым большим соблазном, который выпадает на долю христианского народа, - самодовольством.

В этом смысле поразителен такой русский (в новом значении этого слова - московский, великорусский) до кончиков ногтей и волос человек, как протопоп Аввакум. Читая его житие, невозможно не содрогнуться. С кем этот могучий духовный лидер себя сравнивает? На кого он ориентирован? Чьи тексты он непрерывно использует по отношению к самому себе? Это послания апостола Павла! Он видит в себе апостола Павла и совершенно не сомневается в своём абсолютном праве так думать и так себя вести; дерзкая кощунственность собственного по­ведения ему просто не приходит в голову. А ведь старо­обрядческий раскол - это воплощение того, что стало копиться в северо-западной части восточнославянского пространства с XIV века. Подобная позиция, безусловно, соблазн, грех. Грех, имеющий самые гибельные послед­ствия для народа, ведущий к самоупоению и самообо­жествлению. Я бы рискнул сказать, что это - некая одер­жимость. Но почему она возникает и как бороться с ней? Евангелие даёт нам на это ответ: «постом и молитвой», то есть внутренней дисциплиной, внутренней твёрдостью, непрерывным самоконтролем. А как раз этого и не хвата­ло в том варианте христианства, который предложил нам святой Владимир. При всех огромных преимуществах для христианизации, которые несло в себе кирилло-ме­фодиево наследство, оно таило и огромные опасности. Мы с несомненным успехом воспользовались первыми, однако не избежали и вторых. Однако вспоминаем мы едва ли не исключительно о достижениях, забывая о про­счётах, ошибках и заблуждениях. Вряд ли такая позиция способствует христианской подлинности нашего самосо­знания и трезвости нашей духовной самооценки.

За многие годы существования восточно-славянская культура создала великое искусство, в первую оче­редь - уникальную литературу. Нам передано огромное культурное наследие. Но, двигаясь вперёд, нам нужно задуматься, с какой частью этого наследия мы собира­емся жить дальше. С той частью, которая приведёт нас к приятному для нашего тщеславия, но пагубному для души ощущению, что мы прекрасные христиане, да и вообще - лучшие люди в мире, а всё зло от других, от таинственных заговоров злых мировых сил? Или мы будем обращаться к тому наследию, которое заставит нас понимать, что быть христианином прежде всего значит: винить не других, но себя, искать причины бед и неуря­диц в себе самих и видеть конечную цель бытия не в ут­верждаемом силой земном могуществе, а в преодолении, преображении себя на путях Христовых.

КИФА № 2 (188), февраль 2015 года