Как сказать о существовании Бога в человекеА.М. Копировский делится размышлением о новой книге, посвящённой Андрею Тарковскому.  Страсти по Андрею : О Боге, о вере и искусстве На лицевой стороне обложки, где помещено название этой книги, - фотография человека, знакомая, наверное, многим. Ёжик прически, усы, вертикальная складка между сведённых в напряжении бровей, указующий жест, как на известном плакате «Ты записался добровольцем?». Но взгляд не буравит зрителя, а остаётся направленным внутрь себя. Кто хотя бы раз видел этого человека, уже не забудет его имени, поскольку оно связано с кинофильмами, вошедшими и в историю кинематографа, и, можно думать, в историю мировой культуры. Андрей Тарковский... Его первые фильмы вышли в прокат более 60 лет назад, но они не стареют. Поэтому всегда интересными будут размышления о нём и его творчестве, и уж тем более - его собственные размышления. Тюменское издательство «Русская неделя» предприняло смелую попытку выбрать из многих известных интервью и выступлений Тарковского то, что связано с его отношением к Богу, вере и искусству. Не очень понятно, правда, почему составители оставили в стороне ряд опубликованных выступлений великого кинорежиссера, ведь всего их более тридцати*. Но стоит порадоваться даже самому факту такой выборки: о Боге и вере, в частности, о своей вере, Тарковский говорил сравнительно мало. Включение его высказываний в контекст разговора об искусстве позволяет окончательно разрушить миф о нем как о человеке неверующем и нецерковном, хотя в своих выступлениях он подчеркивал, что не делал специально религиозных картин, и что его отношения с церковью не сложились так, как следует. В этом контексте очень удачным представляется двойное включение составителем в книгу - в качестве эпиграфа и послесловия - фрагмента из доклада архиерея Грузинской православной церкви Николая (Пачуашвили), сделанного им на Рождественских образовательных чтениях. Митрополит Николай, анализируя высказывания ряда критиков о сомнительности религиозных воззрений Тарковского, Ларисы Шепитько и подобных им режиссеров, как и их церковности, говорит: «Возможно, так оно и есть, но если учитывать, в какой период времени доводилось им творить, с каким чудовищем приходилось бороться и побеждать, с какой духовной глубиной рассматривали они нравственные проблемы общества и ценой какой опасности доказывали существование Бога, такой критический подход к их творчеству неуместен». Вновь и вновь повторяется в сборнике цепочка мыслей Тарковского: современный мир болен глубокой бездуховностью - из-за разрыва между духовным и материальным человечество стоит на грани уничтожения - жизнь поэтому не имеет смысла в себе самой, она требует выхода в глубины веры и откровения. А значит, искусство призвано не объяснять нечто человеку, не задавать ему то или иное «идейное» направление, но... подготовить его к смерти. Да, именно так! Тем, что оно должно «вспахать и взрыхлить его душу, сделать её способной обратиться к добру», духовно возвыситься. Искусство, по Тарковскому, всегда тайна, и оно религиозно по своей сути, даже там, где речь не идёт о религии. Отсюда его парадоксальное и жёсткое, на первый взгляд, утверждение: «Безбожник не может быть поэтом». Отсюда же неожиданное пояснение им смысла его фильма «Сталкер»: это картина «о существовании Бога в человеке и о гибели духовности по причине обладания ложным знанием». Можно думать, удивит читателя то, что в дневниках Тарковского ощущение счастья просто из-за того, что «вот Господь!» соседствует с утверждениями: «я - маньяк от свободы» и, ещё интереснее: «я - агностик». Оказывается, однако, что последнее - всего лишь ирония по отношению к претензиям людей представить «новое знание» о мире без веры в его Творца. Видимо, потому книгу завершает крупное изображение Владимирской иконы Богоматери. Но это, пожалуй, слишком прямой, лобовой ход издателей. Ведь главным художественным ориентиром для Тарковского было творчество, иногда двусмысленное, одного из «титанов» эпохи Возрождения Леонардо да Винчи, рисунки которого в обилии наполняют текст. Впрочем, здесь, в книге, его рисунки, прежде всего, говорят о тайне, которую помогает увидеть искусство (о чем размышляет Х. Левгрен, автор завершающей сборник статьи). Эта тайна ощутимо присутствует в фигуре и лице человека, в отдельных его членах, мышцах и костях; в цветах и плодах, в зданиях и планах городов, даже в созданных человеком инструментах. Фигурки Леонардо обрамляют и фотографию Тарковского на обложке, сообщая ей чуть ироничное, вполне в духе постмодерна, сходство с иконой. Но ирония разбивается об устрашающе-крупные черные буквы заглавия: «Страсти по Андрею». Конечно, речь идёт не о Рублеве, но о самом режиссере (на всякий случай напомним, что таким было первое, авторское название фильма «Андрей Рублев»; как и то, что «страсти» здесь - не бурные чувства, а просто «страдания»). Не случайно его дневники носят общее название «Мартиролог». Его борьба с Госкино (точнее, Госкино с ним!) нашла отражение на страницах предлагаемой читателю книги. Но сам Тарковский ясно понимал, что эта мучительная, изматывающая борьба - лишь частный эпизод в несении креста, на который он был обречен. Кем? Он считал - Богом. А крестом называл талант художника. Этот талант, как убедительно показывает книга, он сознательно и последовательно пытался умножить, несмотря на свойственные ему, как человеку и художнику, ошибки и грехи. «Снять "Евангелие" и кончить на этом? ... Какая невозможно трудная работа! Даже не работа, а...» - записывает он в дневнике 25 октября 1986 года. Через два месяца его земные труды, как и его «страсти», закончились. Остались фильмы. Остались мысли о Боге, о вере и искусстве. Их можно теперь прочитать в виде книги. И, как было сказано в одном хорошем мультике, их тоже можно «подумать». Александр Копировский ---------------- * См.: http://www.tarkovskiy.su/texty.html. КИФА № 2 (188), февраль 2015 года |
