«Не обязательно быть ангелом, чтобы стать святым»

К юбилею Альберта Швейцера

В 2015 году исполняется сто сорок лет со дня рождения и пятьдесят лет со дня смерти Альберта Швейцера, врача и мыслителя. Его этический принцип «благоговения перед жизнью» является и сегодня ориентиром для многих людей во всем мире.

В Советском Союзе Швейцер оказался в числе дозволенных современных мыслителей, и его широко издавали. Его способ рассуждать, его посылы, проблематика, целожизненная установка оказались в фокусе внимания заинтересованного читателя. Благодаря Швейцеру российские интеллигенты расширили зону правды о жизни за железным занавесом и подняли общую планку публичного разговора о метафизике.

В этом разговоре самым интересным было то, что поворачивало людей к ценностной вертикали. Мысли Швейцера оказались созвучны размышлениям, звучащим на советских кухнях и в библиотечных курилках. Многие интеллигенты не ходили в храмы, не рвались на баррикады и жили тихо, не высовываясь. В то же время они пытались найти смысл своего существования.

Стремление Швейцера жить незаметно, как трава растёт, совпало с их интенциями. Со временем их желания и надежды обрели чеканную формулу, высказанную в одном из стихотворений Иваном Ахметьевым: «Не наше дело разрушать бетонные стены, наше дело расти».

Швейцер стал властителем дум после Второй мировой, но и раньше, ещё до Первой мировой войны, называемой также Великой, его имя было хорошо известно. Но не как врача, а как теолога и музыковеда.

Он родился 14 января в 1875 году в семье немецкого пастора Людвига Швейцера в Верхнем Эльзасе, в то время принадлежащем Германии; ныне это территория Франции. Семья обосновалась в небольшом городке Гюнсбахе, где, как пишет Швейцер, он вместе со своими тремя сёстрами и братом счастливо провёл юношеские годы. Жили они скромно, можно даже сказать, бедно. Альберт окончил гимназию, затем Страсбургский университет, где занимался теологией и философией.

Интересно, что, как и святой хирург Лука (Войно-Ясенецкий), он живо интересовался творчеством Льва Толстого. Но в отличие от Луки не испытал разочарования в религиозных исканиях графа. Швейцер в своём внутреннем развитии сам двигался в русле идей писателя. И для него центром Евангелия стала не весть о Воскресении, а нравственная проповедь человека Иисуса.

Он пишет ряд богословских работ, в которых показывает, что апостолы каждый по-своему наслаивали свои представления об идеальной личности на личность Христа. Вера первых христиан в то, что Бог воскресил Сына Человеческого, не становится для учёного путеводной звездой. Его мысль остаётся в рамках модного тогда психологизма. Он ищет исторического Иисуса.

Впрочем, либеральные умонастроения не помешали Альберту в 1900 году защитить диссертацию по теологии. Годом раньше в Сорбонне он защищает философскую диссертацию по Канту.

В нулевые годы Швейцер уделяет большое внимание музыке. Берёт уроки игры на рояле и органе, занимается теорией. В 1902 -1904годахработает над книгой «И.С. Бах, композитор-поэт». Пишет книгу «Немецкое и французское строительство органов и искусство игры на органе». Вскоре Швейцер начинает концертировать, активно участвует в музыкальной жизни Европы. По его инициативе в Страсбурге начинаются ежегодные концерты в день смерти Баха.

Некоторое время он служит помощником пастора в церкви св. Николая в Страсбурге, а затем здесь же возглавляет семинарию св. Фомы.

Казалось бы, жизнь Швейцера вполне устроена: у него престижное место, его труды востребованы, он входит в культурную элиту. Но внутренний голос говорит ему, что главный выбор ещё не сделан и всё происходящее - только прелюдия к основной части. И вот однажды он принимает кардинальное решение. Произошло это так. Осенью 1904 года Альберт увидел на своём столе среди почты зелёную брошюру ежегодного отчёта Парижского миссионерского общества. Откладывая её в сторону, чтобы приступить к работе, он вдруг задержался взглядом на статье «В чём испытывает острую нужду миссия в Конго?» и стал читать. В ней содержалась жалоба на нехватку людей с медицинским образованием для миссионерской работы в Габоне, северной провинции Конго, и призыв о помощи. «Закончив чтение, - вспоминает Швейцер, - я спокойно принялся за работу. Поиски завершились».

Альберт становится студентом медицинского факультета Страсбургского университета, в 1911 году его заканчивает, в 1912-м женится на Елене Бреслау и в 1913-м отправляется вместе с женой, окончившей курсы медицинских сестёр, в Ламбарене, который находится в тропических лесах на реке Огове.

Все эти годы перед отъездом он продолжает заниматься богословием, философией и музыкой. Эти занятия Швейцер не оставляет и в экваториальной Африке, справедливо считая, что выход в интеллектуальную и музыкальную сферы только укрепляет внутреннее состояние врача. Более того, в своё африканское путешествие Швейцер прихватил музыкальный инструмент - дорогое удовольствие.

Музыка сопутствовала Швейцеру всю жизнь, как архиепископу Луке рисование. И тот и другой много времени отдавали штудиям. И оба врача полны были решимости полностью посвятить себя страждущему человеку.

«Не обязательно быть ангелом, чтобы стать святым», - шутил Швейцер. Но в каждой шутке, как известно, есть доля правды. Работать ему приходилось в тяжёлых условиях: постоянная жара, духота даже ночью, отсутствие помощников, помещений. Выдержать такое мог только подвижник.

Больница постепенно росла, работы прибавлялось. Периодически Швейцер посещает Европу для чтения лекций, органных концертов, издания своих книг, общения со спонсорами. Во время Великой войны его, как подданного Германии, интернируют, и некоторое время он проводит в лагере. Вторую мировую врач безвыездно живёт в Ламбарене.

Швейцер стал лауреатом Нобелевской премии мира за 1952 год и на полученные средства построил недалеко от своей резиденции деревушку для прокажённых.

Больничный городок в экваториальной Африке превратился в место паломничества. Сюда приезжали люди со всего мира. Умер Швейцер 4 сентября 1965 года и был похоронен рядом с больницей.

***

Почему Швейцер поехал в Африку и не занялся помощью страждущим в Европе? В той же Франции, где он тоже жил и бывал после Первой мировой, было полно русских беженцев, нуждавшихся в поддержке. Да и в самом Эльзасе хватало несчастных. Почему же он их не заметил и укатил в Тьмутаракань?

Ответ на это вопрошание не вызывает особых затруднений. Швейцер искал волю Божию о себе. И если бы ему представилась реальная возможность заниматься благотворительностью на родине, он бы ею занялся. Будучи студентом, он хотел принять участие в попечении о беспризорных детях, позже занимался устройством жизни бродяг и людей, отбывших тюремное заключение. Однако эта деятельность не удовлетворяла его, ибо ставила в зависимость от филантропических организаций, далеко не всегда безупречных.

Реальную работу в относительно свободных условиях смог предложить далёкий миссионерский центр. И Швейцер устремляется навстречу судьбе. У него нет никаких сомнений в важности предприятия. Совестливые европейцы чувствуют вину перед африканцами, особенно перед жителями своих колоний. Ведь их соотечественники не только жестоко эксплуатировали туземцев, но и «наградили» их многими тяжёлыми болезнями, приучили к алкоголю, от которого те быстро деградировали.

Немецкий врач занимался любимой работой до конца дней. При этом нельзя сказать, что интересы веры полностью ушли из его жизни.

Да, история знает немало людей, увлёкшихся полезным делом и забывших о едином на потребу. Но Швейцер к ним решительно не относится. И в зрелые годы его живо интересовали богословские и миссионерские проблемы. Не будем забывать о том, что многие его теологические утверждения, страдающие крайним индивидуализмом и кардинально расходящиеся с Преданием, связаны с традициями протестантизма и духом либерального богословия. Так что здесь можно скорее говорить о конфессиональных проблемах общего характера, чем о вероотступничестве Швейцера.

Швейцер всегда помнит церковный контекст. Даже тогда, когда окружающим до него нет дела. В своих дневниках и письмах он замечает, например, что случай произошёл в Вербное воскресенье или на Страстной. Подробно описывает Рождество 1914 и 1915 годов. А когда идёт с караваном сквозь тропические леса, на ум ему приходят евангельские образы: «Солнце заходит, и на небе загораются звёзды. В молчании следуем мы друг за другом. Словно торжественное шествие в тихую пасхальную ночь. Так шли они тогда друг за другом в Иерусалим».

Церковный календарь является не единственным маркером его веры. Гораздо существеннее то, что Швейцер размышляет о братстве людей, о взаимопомощи и терпении. И сам, как христианский практик, создаёт неформальное братство врачей, которые чувствуют свою ответственность перед туземцами и перед Богом.

Именно этой ответственностью можно объяснить самоотверженный труд белых людей, собравшихся в больнице в Ламбарене. И не стоит думать, что они просто делали добрые дела и не проповедовали.

Естественно, прямой проповедью медперсонал не занимался. Для этого в Габоне существовала католическая и протестантская миссии. Но свои представления о горнем братство врачей доносило до африканцев. Швейцер и сотрудники больницы вели с ними разговоры о кардинальных вопросах жизни и смерти. Более того, Швейцер проповедовал не только косвенно, своими поступками, но и «в лоб». Он неоднократно выступал в церковном собрании, где большинство прихожан состояло из негров. О важности для него этих речей говорит тот факт, что он к ним тщательно готовился. Чернокожий школьный учитель Ойембо переводил на местное наречие его высказывания. Швейцер вспоминает: «Я должен был слово в слово пересказать ему всю проповедь, чтобы в неё не попали какие-нибудь непонятные ему или непереводимые на пангве слова. Как надо было быть осторожным, чтобы не говорить о том, чего негры не в состоянии себе даже представить! Некоторые евангельские притчи приходилось или совсем пропускать, или прибегать к подробнейшим пояснениям, ибо жители Огове не знают, например, что такое виноградная лоза или нива».

Ламбаренский подвижник точно считывает миссионерскую ситуацию в регионе, выделяет главное и второстепенное в деле миссии. Он убеждён, что, несмотря на то, что туземец не умеет ни читать, ни писать, он способен размышлять: «Когда начинаешь говорить с обитателями девственного леса о вопросах, затрагивающих наше отношение к самим себе, к людям, к миру, к вечности, различие между белыми и цветными, между образованными и необразованными начисто исчезает».

Швейцер считает важным донести до полудиких племён нравственное учение Христа. «Надежда на загробную жизнь и страхи перед ней не играют в религии примитивного человека никакой роли, - говорит он. - Дитя природы не боится смерти: в его представлении это нечто вполне естественное. С той формой христианства, которая, как средневековая, зиждется на страхе перед судом Господним, у него меньше точек соприкосновения, чем с той, в основе которой лежит этическое начало».

При этом он не может не отдавать себе отчёта в том, что Нагорная проповедь часто ложится на неподготовленную почву: «Исповедовать религию любви - это одно, а искоренять в себе привычку лгать, равно как и склонность к воровству... - это совсем другое».

Интересны вопросы, которые порой возникают у новообращённых. Вот, к примеру, на заходе солнца среди дымящихся очагов и кипящих горшков совершается богослужение. Начинается разговор о прочитанном отрывке из Библии. Некий негр упрекает мадемуазель Арну за прочитанное ею место, где говорилось, что никто никогда не видел Бога. Он говорит, что это неправда. Он своими глазами видел однажды бога в лесу.

И всё-таки христианство, утверждает Швейцер, кардинально меняет человека: «Надо жить среди туземцев, чтобы понять, как это много значит, когда один из них, сделавшись христианином, отказывается от кровной мести, к которой его принуждают обычаи страны». Врач-теолог констатирует, что многие крещёные негры стали «надёжными людьми», на которых можно положиться в работе. Более того, среди них появились замечательные проповедники.

Одним из них был Эйеронзо, умерший в больнице. «Все мы любили Эйеронзо, доброго, замечательного человека, - свидетельствует Швейцер. - Десять лет назад, будучи почтенным вождём местного племени, он счёл себя призванным стать проповедником Евангелия. Против воли и вопреки угрозам своей родни он отказался от сана вождя, поступил в школу евангелистов и затем с глубокой верой и безыскусной набожностью делал свою благословенную работу, которую, увы, слишком рано оборвала смерть».

Размышляя о миссионерстве в экваториальной Африке, Швейцер советует проповедникам не стараться любой ценой искоренить древние обычаи, сохраняемые крещёным негром: с наскока всё равно это сделать не удастся. Лучше постараться показать туземцу, что это обряд, за которым не стоит никакой реальности. «Бывают минуты, когда дружеская ирония оказывается для злых духов и фетишей страшнее, чем направленное на борьбу с ними рвение», - замечает он. И напоминает, что у европейцев существует немало ритуалов, в основе которых лежат языческие представления.

Обращает внимание Швейцер на особенность африканского миссионерства. Миссия - это не просто церковь в джунглях. Это резиденция пастора, школьный центр, сельскохозяйственное предприятие и... рынок. Для того чтобы прокормить рабочих и школьников, начальнику миссии приходится искать продукты. За деньги просто так их часто не купишь. Однако негры с удовольствием обменивают их на соль, керосин, гвозди. Так что приходится миссионеру быть и хозяйственником.

Собственно, таким хозяйственником стал и сам Швейцер: он следит за всеми строительными и хозяйственными работами, ведёт - ради пожертвований - обширную переписку, становится по совместительству кадровиком, провизором и снабженцем.

Большой болью для Швейцера были конфессиональные разделения. По его мнению, существование двух миссий, протестантской и католической, их соперничество во всём мире мешает проповеди. Эти вещи, в общем-то, понятные, и на них нет смысла долго останавливаться.

Однако будем честными: секуляризм сильно влияет на Швейцера. Так, его размышления о братстве возникают в контексте гуманитарной, а не церковной деятельности. Братство людей, прошедших через страдание и готовых помогать другим, не нуждается во Христе как подателе силы и благодати. Иисус со своим учением органично входит в это духовное братство, как входит в него Лао-Цзы или, допустим, Ганди или Лев Толстой.

В своих записках Швейцер жаловался, что в Ламбарене не дует свежий ветер. Но ветер секуляризма, конечно, дул. И сильно сегментировал религиозную проповедь.

Поэтому веру Швейцера можно сравнить с верой доброго самаритянина из евангельской притчи, который всё делал для своего ближнего, и Христос был с ним рядом.

Борис Колымагин

КИФА №1(187), январь 2015 года