Где искать пути возрождения человека и общества

В течение всего года мы публиковали материалы, посвящённые некоторым из участников конференции «Люди свободного действия». Сегодня эта серия публикаций завершается беседой с одной из «невидимок» - помощниц Солженицына, внучкой Корнея Чуковского Еленой Цезаревной Чуковской.

***

Добродетель благотворительности. Мозаика в куполе собора Святого Марка (Венеция), XII в.

Если говорить о волонтёрах, то вообще человек - это существо творческое. И если он делает с душой, с увлечением, с самоотдачей абсолютно любое действие, то подметает ли он улицы или летит на самолёте, это хорошо для него и для всех окружающих. Он создаёт вокруг себя «климат увлечённости», является примером.

Для волонтёров, которые смогли разглядеть чужую беду, она стала не просто каким-то «известием в ящике», а частью их душевной жизни. Они, отодвинув какие-то свои мелкие, а может быть, и крупные интересы, пришли на помощь другим и в этом нашли опору для себя, осмысление жизни и заряд на дальнейший путь.

Правда ли, что до того, как советский строй рухнул, не было позволено волонтёрство? Может быть, оно имело другие формы?

Конечно, общественности это было запрещено, церкви это было запрещено, но это совсем не значит, что в советское время люди не помогали друг другу. В самые трудные времена они выживали за счёт помощи других, начиная с помощи в коммунальной квартире - вплоть до известного мне случая, когда мать оставила маленькую дочку соседке, а сама ушла на войну. Сейчас такое трудно себе представить. Увлечённость, самоотверженность всегда были, и в советское время этого было не меньше. Просто это не было поддержано газетами, телевидением, обществом. И в этом смысле, конечно, волонтёрство не было позволено.

Скажем, вокруг Сахарова был огромный круг помогающих ему людей; его сослали, а остальных просто посадили на десятилетия.

Я свидетель того, сколько народа помогало Солженицыну - профессора-историки, сотрудники библиотек, те, кто писали ему письма. Это были сотни людей. Он написал о многих, можно назвать двести двадцать семь свидетелей Архипелага. Это немало.

По всей стране ходили «Раковый корпус» или «В круге первом». Люди сидели и ночами перепечатывали книги на машинках, потом начали делать ксерокопии или распространять Тамиздат. Их сажали, как, например, Великанову или Ковалёва. Так что нельзя сказать, что явление бескорыстной помощи появилось лишь в наши дни.

А то, с чем я столкнулась в наши дни, - это, например, Анатолий Яковлевич Разумов, который буквально живёт в библиотеке и выпустил уже тринадцать томов «Ленинградского мартиролога», фактически создал мемориал на Левашовском кладбище, жизнь положил на всё это. И я думаю, ему многие помогают, даже не сомневаюсь, иначе бы он этого всего не вытянул. И так любое дело... Моя мама всегда цитировала Маршака: «Надо разложить костёр, а огонь упадёт с неба». Если появляется человек, который чем-то увлечён и делает что-то полезное, то людям это понятно, они к этому присоединяются. И я думаю, что это не в наши дни появилось, а было всегда.

Нас интересует феномен свободного действия. Откуда в человеке появляются силы перестать бояться и начать самоотверженно помогать другим?

Я бы начала со своего дедушки. Я часто об этом думаю. Корней Иванович был незаконнорожденным сыном не очень грамотной прачки, выгнанным из гимназии. Но он тянулся к культуре, он стал изучать по самоучителю английский (он говорил всегда очень плохо, с неправильным произношением). Написал какую-то смешную работу об искусстве. Её напечатали, потом его послали в Лондон, он там учился. И он всегда был убеждённым сторонником самообразования. Василий Розанов называл его «деревянным человеком, который сам себя на верстаке сделал». Можно сказать и так, потому что он шёл абсолютно от нуля. И уже где-то к тридцати годам он был известным на всю Россию критиком. И дальше, меняя свои жанры, он очень много сделал в литературе. И всего этого он добивался сам. Скажем, увлёкся Оскаром Уайльдом, в 1916 г. в Англии познакомился с его другом Робертом Россом, был редактором первого полного собрания сочинений Уайльда в России (1912 г.), перевёл его сказки - потому что его это интересовало. А если его что-то не интересовало, то он этого и не знал. Он всегда очень удивлялся, что в институте мы учили какие-то предметы, которые потом выбрасывали из головы, а не шли своим путём, выбирая, что нам нужно узнать. Каждый человек, как известно, сам строит себя, круг своих интересов, свои поступки. И так было всегда, это нельзя отнести к нашему времени.

Нам-то всё кажется, что в России в ХХ веке настолько много людей поломали, настолько много цельных людей убили, что вот эта способность к самостроительству, к свободному действию в людях очень сильно подорвана. Я таких людей, о которых Вы говорите, способных сознательно строить себя и создавать себя, среди своих знакомых по пальцам могу перечесть. Обычно все по течению плывут.

Е.Ц.Чуковская

В нашем подъезде живёт Александр Михайлович Мессерер. Ему сейчас 97 лет. Недавно вышли его воспоминания о жизни огромной семьи Мессереров, к которой относится и Плисецкая. Три брата: один погиб на войне от взрыва, один был арестован... Отца Плисецкой расстреляли, а мать с грудным ребёнком (Майиным младшим братом) арестовали и выслали. И в этой придавленности тех лет всё время шла жизнь нормальных людей, которые как-то в ней барахтались. Не все выживали, и не все помогали, конечно, - но этого было очень много. Я видела вокруг, и совсем не только на людях знаменитых, как старались вытаскивать из тюрьмы, и куда-то поселить, и достать прописку, и реабилитировать, когда было можно. Конечно, когда хватали и стреляли в затылок, ничего сделать было нельзя... Но сказать, что тогда никто и никак не помогал, - совершенно неправильно. Я думаю, что просто мы то время ещё не представляем себе как следует.

То стремление помочь, которое Вы упоминали выше, было ведь порой связано с риском для жизни. Когда Вы помогали Солженицыну, Вы понимали, насколько это опасно?

Я втягивалась в это дело очень постепенно. Сначала предложила Александру Исаевичу что-то напечатать. Сидела у себя в комнате и что-то печатала на машинке - ничего от этого не происходило. Я считала, что ничего особенного мне и не грозит. И до тех пор, пока я занималась архивом Солженицына, перепечаткой, даже распространением рукописей, абсолютно никто мной никогда не интересовался.

Был очень поучительный для меня случай на моей работе. У меня была любимая аспирантка Надя из Костромы - очень талантливая, всё у неё прекрасно получалось, - и мы с ней ехали на какую-то конференцию. А в это время в журнале «Москва» опубликовали «Мастера и Маргариту», и вот она мне говорит: «Елена Цезаревна, оказывается, были писатели, которые писали, а их не печатали». И я подумала, что я очень далеко зашла в своей конспирации. Я ведь на работе никаких книг или рукописей никому не раздавала. У меня были на работе друзья, которые хранили запрещённые книжки в физических приборах: «Архипелаг» хранился в каком-то оптическом приборе - это всё было, но так, чтобы вообще направо-налево раздавать экземпляры - этого совершенно не было. У нас был огромный институт, очень насторожённый, пропускной. И я как раз никогда не была общественно-действующим лицом, ни на какие площади не выходила.

К.И.Чуковский

Некоторое время я с ними препиралась и начала раздражаться всё больше и больше. В какой-то момент, когда звонивший сказал: «Нет, я Вам всё-таки советую приехать», я ответила: «Я не скорая помощь и по телефонным вызовам не выезжаю», - и повесила трубку. Я ведь была совершенно не уверена в себе, я - не находчивый человек и не знаю, как бы я себя повела там у них.

После этого наступили нехорошие времена, потому что они звонили и всё время грозили. Потом они сказали, что схватят меня на улице. Помню, я шла на работу, а сзади шёл мой знакомый и меня окликнул. Я как заяц вздрогнула, а он говорит: «Ты что?» - «Меня обещали схватить на улице». - «Почему?» - «Я отказалась идти в Комитет государственной безопасности». Он сказал: «А разве можно отказываться?»

А мне всё звонили и говорили какую-то чушь: «звезда упадёт в полночь»; «эмиру передайте верблюдов»; «уберите из дома все апельсиновые корки, за вами придут»... Вот какие-то такие были разговоры.

Видимо, у них методика какая-то была своя. Абсурдистская. Что-то из Хармса.

Я думаю, что меня спасла, конечно, фамилия, потому что за мной был весь архив Корнея Ивановича, и, может быть, решили на такой большой скандал не идти. Других объяснений нет. Абсолютно всех остальных перетаскали.

Вот, например, девочек-учительниц, которые приехали к Александру Исаевичу поговорить и уехали в Ленинград...Они мне, кстати, недавно писали. Их всех тогда затаскали. Кого-то с работы выгнали. А они только один раз и виделись. Письмо ему написали по поводу «Ивана Денисовича...» Так что здесь были свои «двойные стандарты».

Вы говорили, что многие пошли в диссидентство не потому, что они хотели добиться каких-то прав и возможностей, а потому что они сталкивались с какой-то несправедливостью в том деле, за которое они чувствовали ответственность.

Конечно, большинство так и попадало. Либо попадало, защищая какое-то своё бесспорное дело и при этом входя в контры с начальством. Вот как попал Горлов, например. Другие попадали просто за то, что кому-то посочувствовали, Сахарову, скажем, что-то выполнили по его просьбе, куда-то пошли. И человек уже получал «чёрную метку». Но это всё-таки был выбор. Люди всегда выбирают, как им себя чувствовать и как себя вести. Мне кажется, что каждый человек выбирает.

В этом смысле и у меня, и у мамы было особое положение, ведь выходили книжки Корнея Ивановича. Меня с работы не выгнали, то есть я получала зарплату. Мама получала пенсию. В каком-то смысле мы могли жить, как хотели. А Войнович, например, не мог жить, как хотел. Потому что как только он попал под запрет, запретили все его пьесы, все песни, все книги - и живи как хочешь. А у таких людей, как Алик Гинзбург*, ну и многих других, у них вся жизнь оказывалась под запретом.

Беседовала Юлия Балакшина

------------------------------------------

* Александр Гинзбург - один из руководителей Солженицынского фонда. Из фонда, который пополнялся из гонораров А.И. Солженицына, нелегально оказывалась помощь политзаключённым и их семьям. О судьбе руководителей Солженицынского фонда, которые один за другим оказывались в лагерях, читателям «Кифы» рассказывали в своём интервью Арина Гинзбург и Сергей Ходорович («Это было необыкновенное человеческое братство». КИФА № 4(19), апрель 2004 года. Режим доступа: http://gazetakifa.ru/content/view/296/65/).

КИФА №12(182), октябрь 2014 года