Что мешает людям быть милосердными

В течение всего года мы публиковали интервью и выступления людей, которых мы сегодня называем «волонтёрами» а раньше назвали бы, наверное, добровольцами. В этом рождающемся повсюду в нашей стране стремлении самых обыкновенных людей взять на себя ответственность - за жизнь и достоинство незащищенных, немощных, больных, «старых и малых»; за преемственность настоящей памяти, в противовес псевдоисторическим схемам и суррогатам; за сохранение культуры, рукотворенной и нерукотворной - многие видят надежду на возрождение страны и народа.

Все встречи, семинары, обсуждения этого года, посвященные волонтёрским движениям (в «Кифе» мы смогли рассказать лишь о небольшой их части), вели к большой конференции, которая состоится в начале октября. Сейчас, накануне открытия конференции «Люди свободного действия», мы продолжаем цикл предваряющих её публикаций материалами встречи малого православного Благовещенского братства, посвященной деятельному милосердию. Это небольшой фрагмент обсуждения, состоявшегося на Благовещенье 2014 года.

* * *

Валерий Панюшкин

Как Вы начали заниматься помощью другим людям?

Потом я стал писать о больных детях все чаще и чаще. Кончилось тем, что теперь я пишу исключительно о них. И это очень понятно. Когда я работал специальным корреспондентом, я писал про политику, но ни разу ничего не смог поправить. Писал про войны, но ни одну войну ни разу не остановил. Писал про землетрясения, но земля, когда трясется, совершенно не обращает внимания на то, что о ней пишут. А тут вдруг возникает некое дело, которым ты можешь реально сделать мир лучше. Что касается детей, больных раком крови, то в 1995 году, когда я начинал писать об этом, в России умирали 96% таких детей. А сейчас 75% детей с этой болезнью выздоравливают. И я был одним из людей, которые это сделали. Естественно, вокруг нашей клиники сформировалась большая волонтёрская группа, иначе клиника не была бы обеспечена кровью. Есть целая плеяда врачей, которые поехали учиться во Францию, в Германию, в США и увидели, что это, оказывается, лечится. Есть актриса Чулпан Хаматова, на каком-то этапе присоединился Владимир Путин. И если вы поедете в конец Ленинского проспекта в Москве, то там есть красивое разноцветное здание: когда его видишь и понимаешь, что это детская больница, жить как-то становится легче. Особенно когда начинаешь знакомиться с врачами и замечаешь, что это люди, которые по четыре часа в день посвящают чтению научных журналов на английском...

Татьяна Свешникова: Я росла человеком очень холодным. В 12 лет пришла к знакомому священнику поговорить и сказала: «Знаете, я не люблю людей. Вообще никого не люблю, кроме папы. С папой мы дружим, а остальных людей я не люблю. Что мне с этим делать?» Он ответил: «Ты просто их не знаешь. Ты постарайся их узнать». С тех пор у меня этой проблемы нет.

После окончания института я опять пришла к священнику, уже другому, и спросила: что мне делать дальше? Он сказал: «Будешь работать в приюте». И я проработала четыре года в приюте. Там нужно было детей передавать через полгода в другое место, и пришлось бы сначала разлучить двух сестер, из которых младшая была инвалидом, потом других детей...

Мы раздавали детей и видели, как они страдают. И кому-то пришло в голову, что можно брать над ними опеку и жить с ними вместе. Мы устроили квартиру, опять пришли к батюшке и спросили, кто будет с детьми в этой квартире жить. Он спросил ту женщину, которая задала вопрос: «Ты пойдешь?» Она ответила: «Нет». Он и меня спрашивает: «А ты пойдешь?» Я говорю: «Ну, как благословите». Он благословил, и мы с детьми прожили десять счастливых лет. За эти годы у меня было четверо детей из приюта под опекой и еще семь человек жили так. У меня десять «внуков» будет в мае. Одна из моих дочерей (все дети, о которых здесь и далее говорит Татьяна, приемные. - Ред.) умерла, одна в монастыре десять лет уже, инокиня.

Когда у меня выросли эти дети, я опять пришла к священнику и спросила: «Что мне делать дальше?» Он спросил в ответ: «А слабо тебе пойти к беспризорникам?» Я сказала: «Не слабо» - и пошла к беспризорникам. Тогда они были действительно на улице. Это было восемь лет назад. С двенадцати лет они все употребляли наркотики. И на самом деле никому из них помочь не удалось, хотя я возила их в реабилитационные центры, ходила с ними в милицию, сдавала их в интернат. Многие умерли, почти все сели (и это еще слава Богу, потому что те, кто сел, выжили). И я так увлеклась этими беспризорниками, что стала созависимой. Тогда тот священник мне сказал: «Знаешь, Танюха, иди-ка ты отсюда». И я пришла к своему папе - он тоже священник - и спросила, куда мне дальше идти. А он говорит: «У нас в храме нет никакого социального служения. Делай что-нибудь, то, что ты сама считаешь нужным».

А получилось так: когда я занималась беспризорными детьми, много бездомных людей стало обращаться ко мне за помощью. Их нужно было отправлять куда-то, или сопровождать, если это были бездомные инвалиды. Им нужно было делать документы. И я стала этим заниматься. У меня много умерло друзей, близких мне людей среди бездомных. Это были в основном женщины, потому что женщинам жить на улице гораздо тяжелее. Да и вообще сейчас продолжительность жизни на улице сократилась, люди выживают там пять-шесть лет, не больше (девять лет назад умирали те, кто прожил на улице десять-одиннадцать лет). Но много было счастливых историй: я знаю людей, которые изменили свою жизнь и выжили, и живут уже здоровой жизнью, в церкви.

Потом у нас в храме повесили объявление про лагерь в Давыдово, где особые дети. Я позвонила; очень волновалась, возьмут меня или нет, но сказала на всякий случай, что у меня педагогическое образование. Меня взяли. И я оказалась там в тот год единственным волонтёром. Остальные волонтёры были мамы. Потом я пошла, подучилась в Центре лечебной педагогики, и какие-то семьи остались со мной в течение года, т. е. я как-то сопровождаю их. Есть и маленькие дети, которым пять-шесть лет, есть и взрослые ребята, которым за двадцать. И мы настоящие друзья.

А пока я кормила бездомных, познакомилась с одной девочкой, которую зовут Лиза Олескина*. Она тогда тоже кормила бездомных, и мы с ней подружились. И когда у меня умерла бабушка, я стала ездить с Лизой по домам престарелых. Это было шесть лет назад. Теперь у меня, наверное, шесть или восемь областей, в которые я езжу каждые три месяца вместе с ней. Сейчас она уже поставила меня просто в старшие в некоторые области. Езжу уже без нее.

Откуда взять силы, чтобы заниматься этим постоянно?

Валерий Панюшкин: Этот вопрос кажется мне странным. Что дает силы постоянно заниматься любимой работой? Ты что-то делаешь, видишь результаты, тебе очень сложно. Если ты знаешь, как поправить и что, к тебе обращаются люди, и совершенно непонятно, почему бы им не помочь, если ты можешь. И еще - это дает беспрецедентные возможности знакомства с какими-то прекрасными интересными людьми.

Я никакой большой сложности в этой работе не вижу. Мне довольно часто говорят: как же ты можешь каждый день видеть больных детей? Меня это совершенно не пугает. Ну да, больные. Но дети же!

Татьяна Свешникова

Татьяна Свешникова: Понимаете, в моей жизни все время происходит какая- то перемена. В прошлом году я закончила курсы церковной помощи наркозависимым. И сейчас в храме у нас я веду группу созависимых, т. е. родителей. Поскольку я сама прошла через такую созависимость, мне немножко легче. С другой стороны, человеку, находящемуся внутри этой ситуации, очень трудно объяснить, что к чему. Мне бы кто сказал, что я была созависимой, когда я бездомных ребят из милиции вытаскивала и у бандитов выкупала! У меня такая была жизнь беспризорная, и я была поглощена ею. Потихонечку на этой группе мы всё-таки друг друга убеждаем, что в такой ситуации делать правильно, а что неправильно.

И вообще, просто у меня много друзей и многие люди обращаются за помощью. И как социальный работник при храме я не могу отказывать людям в помощи, если она действительно им нужна.

Какие трудности Вам приходится преодолевать?

Валерий Панюшкин: Главная трудность заключается, по-моему, в некоторой человеческой трусости. Около Киевского вокзала есть школа, в которой директор приняла программу по интегративному обучению детей с аутизмом, и это все прекрасно работает, они учатся, эти детки. Но тут приходит комиссия из РОНО. Ходят довольно обалдевшие: как это - ребенок не говорит, при этом он учится по обычной программе! Его успехи по математике сильно лучше, чем у всех остальных, кто учится с ним рядом. Потом эти проверяющие запираются с директором и говорят: «Послушайте, Вы сделали прекрасную вещь, но мы должны как-то отреагировать. Давайте мы Вам выговор вынесем». Они же не могут объявить, что дети с аутизмом могут учиться в обычной школе: это стоит миллион рублей на ребенка в год. Тогда надо будет заменять школьные программы, увеличивать бюджет и т. д.

У нас есть очень маленькая детская правозащитная организация. Она состоит из меня, координатора и юриста. Мы занимаемся тем, что пытаемся защищать права детей в тех случаях, когда они нарушаются. Самая распространенная история - это когда государство не предоставляет жилья ребенку после детского дома, после школы-интерната, хотя обязано это делать. Такие дела мы выигрываем в судах в 100% случаев. Однажды я пообщался с одним чиновником в Туле. Спрашиваю его: «Почему ты не даешь квартиры детям? Я у тебя уже 10 случаев выиграл. Почему ты продолжаешь им отказывать?» Он говорит: «Понимаешь, какое дело... Из ста детей, которым я отказываю, пятьдесят говорят: "ну, ладно!" и идут жить к каким-нибудь дальним родственникам или поступают в милицию, потому что там дают общежитие. Еще тридцать пишут жалобу, но не могут ее толком составить, не понимают, кому ее отдать и что с ней делать. И только двое-трое обращаются к тебе. Вот им я и даю».

Есть такие люди - у них свои представления о том, что «бюджет нужно как-то экономить». Это действительно большая трудность. Люди, работающие на государство, как-то быстро перестраивают мозг в сторону «государственного мышления», когда соблюдение государственного бюджета является более важной вещью, чем лечение или обучение тех самых детей, на которых этот бюджет выделен. Понятно, что если бы они честно признавали проблему, то выяснилось бы, что размер бюджета здравоохранения в России надо поменять с военным...

Татьяна Свешникова: Главные трудности, мне кажется, во мне самой заключаются, в моей лени. Потому что иногда хочется поваляться, помыться лишний раз. Просто на самом деле иногда не успеваешь... Младшая дочь у меня живет в Бутово, и когда надо ехать к ней, я в шесть часов встаю легко (я просто «жаворонок»). А покормить бездомных и приехать в двенадцать в Бутово - меня всю ломает. Но ничего. Главные трудности побеждаются любовью. Если ты любишь людей, тогда чего уж, делаешь, что нужно. В другой раз помоешься. Вот и все.

-------------------

* Читатель «Кифы» знаком с Лизой Олескиной по её большому интервью «"Старость в радость" - движение молодых» (КИФА №3(173), март 2014 года)

КИФА №11(181), сентябрь 2014 года