«С нами произошло чудо...»

В прошлом номере «Кифы» мы рассказывали о конференции по истории катехизации, прошедшей в Санкт-Петербурге в начале мая. Сегодня мы, как и обещали, печатаем материалы круглого стола, посвященного 1980-м годам

Юлия Балакшина: Задумывая эту конференцию, мы решили заглянуть в историю того, как оглашение на нашей петербургской земле начиналось, как развивалось, какие формы, какие принципы на разных своих этапах имело. Конференция построена по хронологическому принципу. Мы начнем с середины XIX века, потом поговорим о рубеже XIX-XX веков и, наконец, переместимся в более близкие нам 1980-1990-е годы. И я надеюсь, что в конце у нас будет время и найдется слово и у тех людей, кто занимается катехизацией сейчас. Может быть, не для того, чтобы целостно делиться опытом - для этого есть другое время и другое пространство - но для того, чтобы просто сказать о том, что для каждого является внутренним импульсом, который подвигает сейчас, сегодня заниматься оглашением, катехизацией. В мае этого года исполняется двадцать лет с тех пор, как наше Свято-Петровское малое православное братство стало участвовать в оглашении в Санкт-Петербурге. Этот маленький юбилей стал еще одним поводом для организации конференции.

И еще хотелось бы сказать перед тем, как мы приступим к нашей программе, что сегодня особый день - день рождения владыки Михаила (Мудьюгина) (конференция проходила 12 мая - ред.). Это был человек, который был дорог очень многим, многие из нас его лично знали и хорошо помнят. И он очень трепетно и благоговейно относился к процессу катехизации. Он благословил издание «Катехизиса для оглашаемых» и «Катехизиса для катехизаторов». И я думаю, если мы наше сегодняшнее собрание посвятим его памяти, это будет правильно. 

30 лет спустя. Слева направо: проф. Александр Копировский, проф.-свящ. Георгий Кочетков, прот. Александр Степанов, Юлия Большакова, Лариса Козловская

Сейчас слово «оглашение» стало привычным, понятным и даже для некоторых пугающим. Я обнаружила в интернете список храмов Санкт-Петербургской епархии, в которых можно креститься без оглашения. Оказывается, люди ищут такие храмы. В 1970-1980-е годы было совсем по-другому, стремление к сознательному воцерковлению было движением самого церковного народа. Проходить научение вере в то время было очень опасно, потому что оно преследовалось органами КГБ.

Мне хотелось бы всем вам задать вопрос: что вдохновляло тогда на оглашение? какими принципами люди руководствовались? как это было и что это было для вас в вашей личной жизни?

Александр Копировский: Одно из чудес, настоящих чудес в моей жизни, в нашей общей жизни, было то, что мы с о. Георгием оказались в Петербурге (тогда - Ленинграде) в один год совершенно независимо друг от друга. Он поступил в Духовную академию, а я неожиданно для себя получил приглашение преподавать в ней церковную археологию. Я приезжал для этого раз в неделю из Москвы, а потому присутствовал и на некоторых огласительных встречах. С оглашаемыми и с потенциальными оглашаемыми мне приходилось встречаться также на тему церковного искусства и вообще искусства, водить их, например, в Эрмитаж... Это было очень хорошее живое общение, совершенно естественное. Не просто шли беседы об искусстве, была важна сама атмосфера, в которой что-то открывалось: атмосфера открытости ко всему - к культуре, к искусству, к философии, к богословию. Оглашение было связано с насущными проблемами того времени. И эту естественность общения тогда поддерживала Академия: её ректор владыка Кирилл, преподаватели... Это был процесс, захватывавший всех. Не один человек что-то делал - это касалось самых разных людей, как и должно быть в Церкви. Ведь оглашение - не аналог светского обучения, натаскивания, овладения информацией. Это вхождение в церковную жизнь через все стороны обычной жизни.

Вы ведь и стихи читали на оглашении...

Александр Копировский: Читал... Помню, как пришлось говорить о Тютчеве. Все знают, что это был не просто выдающийся поэт, но что у него много глубоких стихотворений о вере. А я однажды наткнулся на его четверостишие - раннее, начала 1820-х годов - совсем другого содержания. И прочитал его на огласительной встрече:

«Не дай нам духу празднословья!»
Итак, от нынешнего дня
Ты в силу нашего условья
Молитв не требуй от меня.

Вот с чего он начинал! Вполне по-хулигански, в соответствии со своим 17-летним возрастом ...

Ну, а после этого, для контраста, я читал его стихотворение 1851 года «Наш век», все его знают:

Не плоть, а дух растлился в наши дни,
И человек отчаянно тоскует...
Он к свету рвется из ночной тени
И, свет обретши, ропщет и бунтует.
Безверием палим и иссушен,
Невыносимое он днесь выносит...
И сознает свою погибель он,
И жаждет веры... но о ней не просит...
Не скажет ввек, с молитвой и слезой,
Как ни скорбит перед замкнутой дверью:
«Впусти меня! - Я верю, Боже мой!
Приди на помощь моему неверью!..»

Юлия Большакова: Мои воспоминания не катехизационные, а докатехизационные - это праистория, когда на почти ровном пустом месте Господь что-то создаёт. Это был 1980-й год, сразу после Олимпиады. У нас с мужем (ныне отцом Львом), как и у очень многих молодых людей в это время, происходило волнение, брожение, поиск, но не было человека для того, чтобы нас подтолкнуть. Произошёл чудесный счастливый для нас случай: мы с друзьями были на юге, и на обратном пути одна из нас оказалась в поезде и даже в одном вагоне с о. Александром Менем. При этом поезд долгое время где-то стоял, и поэтому катехизация произошла. Она приехала совершенно другим человеком и практически сразу познакомила нас с о. Александром. Мы приехали в Новую деревню, и это оказалось для нас счастливой возможностью наконец попытаться войти в мир Церкви. Отец Лев тогда не только не был еще священником, но и не был крещён, и в ближайшее время, на Пасху, о. Александр Мень его крестил в Новой деревне. Для меня это тоже было крещением: хотя я была в детстве крещена, но жила совершенно вне Церкви. Кто жил в то время, знает, насколько это была пустыня в смысле какой бы то ни было христианской информации и общения, поэтому для нас происходившее было совершенным чудом.

У храма в Новой деревне

Вначале всё для нас сосредотачивалось в Москве. Мы знали, что есть христиане в Петербурге (тогда еще Ленинграде), но всё время ездили в Новую деревню, чтобы общаться с о. Александром и с небольшой компанией, с которой мы в Москве начинали молиться и читали какую-то литературу. Первые маленькие протестантские зелёненькие Евангелия на очень тонкой бумаге мы получили от о. Александра - до этого мы их и не видели. Потом о. Александр направил нас к о. Василию Лесняку в Шуваловский приход, и продолжали воцерковляться мы уже здесь, но всё-таки достаточно часто ездили и в Москву, потому что жить без общения было очень сложно. Ведь всё время хочется со своими единомышленниками о Боге говорить. Но мы не знали абсолютно ничего - белое поле, пустое место. Постепенно через приход собралась небольшая компания - нас так ориентировал о. Александр, что мы должны по человечку, по человечку собирать, встречаться как можно чаще, по любому поводу: именины, праздники - что угодно, читать Библию, Евангелие, очень редкие в то время христианские книги, которые всё-таки можно было достать в «тамиздате» и «самиздате»; я помню, как всё это переписывалось, перепечатывалось. Мы это всё читали - это была некая «самокатехизация», потому что мы не имели руководителя в самый начальный момент. И года два мы так просуществовали. А потом Господь послал нам новое утешение - у нас появился будущий о. Александр Фёдоров, а тогда студент архитектурного факультета Академии художеств, и он привёл настоящих христиан. С этого момента началась уже серьёзная работа и катехизация. Стали появляться группы. Однажды мы пригласили всех желающих - удалось небольшую «рекламу» с ними провести, и в нашей двухкомнатной квартире сесть было некуда, все стояли по стойке «смирно». Тогда стало понятно, что надо эти встречи устраивать более доступно. Дальше надо было уже руководить тем, кто этим занимался.

Люди приходили к вам - это были встречи перед началом оглашения?

Отец Александр Мень говорил: будьте просто таким «бульоном», в который человек приходит и ему есть о чём поговорить с людьми. Так у нас и было: кто хотел, тот приходил. У нас не было научного подхода к этому. Была очень тёплая атмосфера. Сначала мы встречались один раз, потом стали встречаться два раза в неделю - и нам не было скучно.

Чем вы занимались на этих встречах?

Мы читали Библию - маленькими кусочками, с комментариями. Читали Евангелие, тоже маленькими кусочками, по очереди, с комментариями, читали какую-то духовную литературу, ту, что удавалось достать - например, «Исповедь» блаженного Августина.

А вы чувствовали на себе какое-то пристальное внимание советских органов, или в молодости было не до того?

Мы были привычные, поскольку жили в этой среде (смех), но мы старались беречься. Отец Александр Мень говорил: когда вы разговариваете по телефону, имейте в виду, что вы втроём. Помню, однажды мне позвонила одна девушка и спросила по телефону: «У вас тут читают в квартире Евангелие?» Я сказала: «Нет, у нас не читают Евангелие, если хотите, приходите просто на чашечку чая» (смех). Мы никогда не упоминали никаких фамилий. Скажем, кому-то понадобилась книга о. Александра Меня «Истоки религии». Он звонит и говорит: «Слушай, у тебя нет книги "Реки Ленинградской области и их истоки?"» Сразу всё ясно становится (cмех). Или: «Я в прошлый раз тебе давала пирожок, ты его уже съела?» - «Какой, синенький? - отвечает товарищ. - Да, спасибо. Пришли мне что-нибудь зелёненькое - мне очень надо» (это значит, Евангелие).

«Большой тюбик зелёной краски» означал Библию, «маленький тюбик зелёной краски» - Евангелие (они в зелёных обложках были - «тамиздатовские»). Про какого-нибудь человека спрашивали (это о. Александр Фёдоров ввёл): «а он - хороший человек?» (Это значило: он верующий?)

Как долго группы встречались?

По-моему, такая праистория до начала катехизации у нас была года два или три. Потом появился о. Георгий - и сразу это превратилось во что-то на другом уровне. По воскресеньям после службы он приходил - это была агапа. В общем, это уже был другой уровень.

Появлялись ли среди вас некрещёные, те, кого потом крестили?

Это случалось постоянно. Например, муж за женой зашёл. Ему говорят: сейчас мы закончим, ты останься. Он остаётся подождать жену и потом остается с нами насовсем. И таких случаев было очень много. «Бульон»- он был такой, крепкий.

Какова судьба тех людей, которые входили в ваш круг? Знаете ли Вы, что сейчас с ними стало?

О многих я знаю. Пятеро стали священниками, двое из них, два отца Николая, уже умерли. Кто-то регентует, кто-то в хоре поёт. Когда ситуация изменилась и стало возможно участвовать в служении церкви открыто, то практически все из нас разъехались и разошлись по этим служениям. Но мы собираемся, общаемся.

Многие ли из тех, кто тогда в этом бульоне варился, потом сами стали заниматься катехизацией?

Конечно. Когда эта «праистория», эта стихийная катехизация закончилась, нашим активным молодым людям стало ясно, что это надо делать серьёзно и всё как-то структурировать - слишком много людей уже появилось (вначале это была небольшая группа). Они разошлись по другим квартирам, по другим приходам, и эта работа расширялась всё время.

Вы сказали, что о. Александр Мень отправил вас к о. Василию Лесняку. Мы знаем, что между ними была взаимосвязь еще и из воспоминаний о том, что монахиня Елена (Казимирчак-Полонская) устраивала в Петербурге тайные богословские общества под председательством владыки Кирилла, тогда ректора. А ваше общество участвовало в этих встречах?

Нет, мы слишком просты были для больших тайных заседаний. Мы просто друг друга блюли под покровом о. Василия и были счастливы, что можем вместе друг с другом общаться и самообразовываться. Мы про эти встречи слышали, но в них не участвовали.

Лариса Козловская: Я была в числе той молодёжи, которая во второй половине 1980-х годов волей Божьей пришла в церковь. Меня крестил сам о. Василий, и я сразу попала в ту удивительную небольшую общину, о которой говорила Юлия. Каждое воскресенье мы собирались после богослужения; у нас была трапеза - либо просто в лесочке, либо мы ехали домой к о. Льву и матушке Юлии и там продолжали встречу, беседовали, читали какие-то произведения - я помню, о. Иоанна Мейендорфа читали вслух и обсуждали. У нас обычно воскресенья были очень долгие, мы расходились только к вечеру. Евангелие мы вместе читали по будням, собирались в среду или в четверг. Потом начались катехизические встречи. Они проходили на моей квартире, и на них собиралось много народа, а наши два катехизатора конца 1980-х - о. Александр Фёдоров, который тогда ещё не был отцом, а просто был Сашей Фёдоровым, и замечательный Володя Шнейдер - сначала что-то рассказывали (о Евангелии, о Символе веры, о молитве Господней, о заповедях блаженства; самое главное, что я помню, - в центре всегда был Христос), а потом было чаепитие. За чаем шли очень жаркие беседы, ответы на вопросы, потому что темы затрагивали духовную жизнь людей. Что касается каких-то страхов, конспирации, то в конце 1980-х это казалось уже абсолютно неважным делом. Важно было собираться, говорить о Боге, молиться.

Юлия Балакшина: Кто-то из тех, с кем я говорила, готовя эту встречу, рассказывал: три раза в неделю все бывали в храме - сейчас так часто не бывают.

Александр Копировский: В субботу вечером в Академии было всенощное бдение, а по четвергам был акафист иконе Божьей Матери «Знамение», на котором ректор, владыка Кирилл, всегда проповедовал. Это были большие проповеди, рассчитанные на оглашаемых, и это было не только огласительным моментом, - на эти проповеди приходили многие прихожане других городских храмов. Это был, можно сказать, общегородской праздник.

Что же касается огласительных встреч, то на них атмосфера была именно такая, о которой сказала Лариса Викторовна - не учительная («мы говорим, а они слушают»), а был живой разговор, и иногда, действительно, какие-то споры. Была разность потенциалов, зато было интересно и живо.

Лариса Козловская: Отца Александра Меня я в последний раз видела живым на таком катехизическом собрании у меня дома в самом конце 1980-х годов...

Потом, действительно, все разошлись по своим служениям, но того, что было тогда, в 1980-е, я думаю, не забудет никто из нас. Замечательными были контакты с Москвой - и о. Георгий Кочетков приезжал, и Александр Михайлович. Все были счастливы друг друга видеть и молиться вместе Богу. Хотя в социально-экономическом плане конец 1980-х - начало 1990-х - это было что-то ужасное, но мы это время пережили очень светло.

Сколько длилось оглашение?

Наверное, как учебный год. Потом было крещение тех, кто у нас оглашался.

Юлия Балакшина: Отец Александр, а как это происходило у Вас?

Прот. Александр Степанов: В 1982 году я уже считал себя церковным человеком, но по-настоящему многое понял, уточнил и выверил в своей жизни уже в общине, о которой рассказывали Юлия Олеговна и Лариса Викторовна.

Первые мои катехизаторские опыты относятся к 1989 году. Получилось так, что я был приглашен через знакомых в качестве проповедника или просто христианина в тюрьму. Тогда это было еще очень ново, интерес к церкви на волне перестройки и празднования тысячелетия крещения Руси был огромен, и совершенно не надо было никаких специальных ухищрений, чтобы битком набить квартиру любого размера людьми, желающими хотя бы что-то вообще узнать о церкви, понять о христианстве и т. д. В тюрьме эти процессы шли более или менее параллельно, хотя и со своими особенностями. И совершенно случайно получилось, что у одной участницы нашей общины сосед по коммунальной квартире, молодой парень, сидел в тюрьме. И до нее дошел запрос от него: хорошо бы кого-то из верующих пригласить в тюрьму (он узнал, что такая сумасшедшая в квартире живет, что в семинарии на регента учится и вообще в церковных кругах вращается). Священников тогда было очень мало, и были они нарасхват - их и на телевидение, и туда, и сюда приглашали, поэтому заключенные как-то и не рассчитывали в тот момент, что приедет священник, но хоть кто-нибудь приехал бы. И это было озвучено на нашем очередном собрании: кто пойдет? Ну вот я и вызвался: «Давай, я готов попробовать». Что это будет - я не знал.

К катехизации я тогда уже приближался; Саша Федоров, Володя Шнейдер уже занимались этим, когда я пришел, правда, даже на наших встречах это были еще только первые опыты и обсуждения, как все это делать. Я уже тогда один раз присутствовал на таком цельном цикле, уже была идея, что я тоже этим буду в ближайшее время, наверное, заниматься, и надо понять структуру. Структура, конечно, была - трехчастная структура: предоглашение, оглашение, таинствоводство. С самого начала от о. Георгия мы переняли его опыт; о. Александр общался с ним очень много. Схема эта и до сих пор прекрасно работает, мы продолжаем заниматься катехизацией, и я вижу и здесь тех, кто катехизацию проходил у нас на приходе.

Так что какая-то идея, о чем я там в тюрьме буду с народом говорить, у меня была, но практики еще не было никакой. Когда я пришел, меня просто засыпали вопросами. Я не знал, будет эта встреча первой и единственной или потом будет еще продолжение. Во всяком случае, после первой встречи было совершенно очевидно, что вопросов осталось гораздо больше, чем успели задать. Желание, энтузиазм у них был огромный, и я решил попробовать приехать еще раз, и дело пошло, я, так сказать, втянулся¹.

А параллельно с этим были встречи нашей общины, и они уже не помещались в одной квартире (чаще всего мы встречались у о. Льва). Мы стали разбиваться на разные квартиры и только иногда устраивать отдельные встречи тех, кто старше, потому что в каждой квартире уже образовывалась новая, можно сказать, катехизическая группа, которую уже кто-то вел из «первого состава». И у меня тоже появилась такая группа на Петроградской стороне; в ней я и осуществил в первый раз катехизический опыт уже в более или менее завершенном виде. Потом мы начали немного литургикой заниматься, служить вечерню мирянским чином и т. д., как и другие в то время делали. Когда это стало возможно, мы помогли в Академии художеств в 1991 году открыть храм: о. Александр Федоров там служил и катехизировал, а я был старостой. Через полгода меня тоже рукоположили. Потом о. Александр перешел в Духовную академию, а я продолжал вести группы по квартирам, пока у нас на Васильевском острове не появился собственный храм святой Анастасии, куда, естественно, перешли все эти встречи. Так что все эти годы, с конца 1980-х, так и не прерывалось дело катехизации. Сейчас у меня на приходе уже есть помощники, которые тоже это делают, так что я не один.

Юлия Балакшина: Не говоря о формах, которые, естественно, изменились с 1980-х годов, какой-то внутренний импульс, внутреннее наполнение, дух катехизации изменился ли по сравнению с 1980-ми?

Прот. Александр Степанов: Я думаю, что в целом всё осталось примерно тем же самым. Хотя есть и различия. У нас были опыты, когда мы по радио объявляли о наших беседах, и приходило очень много людей, 80-100 человек. Приходили и те люди, которые уже воцерковлены, слушают радио уже несколько лет и просто хотят с удовольствием еще что-то послушать, как на просветительских курсах, где рассказывают об иконах или о золотом шитье. Но то, что мы предлагаем, всё-таки не просто «для расширения кругозора» предназначено, а для введения людей в церковную жизнь. Поэтому бывают даже и трудности с этими людьми, у которых сложились какие-то свои представления о православии, иногда очень узкие и специфические. Поэтому я с некоторых пор перестал делать широкие объявления, и на встречи приходит гораздо меньше людей, потому что храм маленький, мало кому известный. Но все-таки до 20 человек в катехизическую группу набирается. И здесь, конечно, важно общее прохождение вот этих этапов.

У нас есть группы для людей уже воцерковленных, они тоже, естественно, хотят собираться. Мы не делаем специальных собраний по домам, мы все-таки центрируемся на храме прежде всего, тем более, что у нас помещений достаточно много. Так, скажем, группа моих помощников проводит беседы по Ветхому Завету. Я тоже провожу разные беседы - о культуре христианской, о храме.

Юлия Балакшина: Отец Георгий, хотелось бы попросить Вас поделиться своими воспоминаниями.

Священник Георгий Кочетков: Для меня большая радость - быть здесь сегодня. Я многие годы был связан с Петербургом, и не только в годы учебы в духовной академии. Начиная с 1975 года мы с Александром Михайловичем Копировским регулярно приезжали в начале ноября на литургию апостола Иакова. В 1975 году она совершалась в Троицком соборе митрополитом Никодимом (Ротовым). Был там и архимандрит Кирилл (Гундяев). С тех пор мы не могли её пропустить, какие бы ни были трудности, и Господь нам в этом всегда помогал. Поэтому я не случайно попал в ЛДА (хотел поступать в семинарию, а поступил в академию): меня приглашал сюда еще митрополит Никодим; и хотя я довольно скептически к этому отнесся в беседе с ним, но владыка Кирилл продолжал меня приглашать, и в конечном счете в 1980 году я оказался здесь, так же как и Александр Михайлович. К тому времени у нас были друзья, знакомые, свой круг в Питере, где всегда были какие-то философские кружки. Я немного участвовал в этих кружках, но это были совсем потаенные встречи по домам, по квартирам. У нас был и свой довольно большой кружок. В Ленинграде всю нашу группу ежемесячно принимал у себя владыка Кирилл.

Митрополит Никодим (Ротов) возглавляет литургию св. ап. Иакова в храме Ленинградской духовной академии. 1969 г.

***

В Академии было известно, что я уже много лет, с начала 1970-х, оглашаю взрослых, а с конца 1970-х мы ведем огласительные группы при приходе одного нашего знакомого священника, что для этого я перевел молитвы чина крещения². И в начале Великого поста 1981 года (я тогда учился на 1 курсе и был иподиаконом вл. ректора) владыка сказал: «Есть у нас молодой человек, он привел студентку, которая хочет креститься. Надо её к этому подготовить». И вот весь Великий пост шло оглашение этой девушки, Светланы, а на Пасху произошло - уже в храме - крещение. Архиепископ Кирилл не проводил само оглашение, но он сам читал молитвы над нею в начале и совершал крещение. Это было чрезвычайно важно: архиерей не только поддерживал этим катехизацию, он показывал пример семинаристам и академистам, как надо это делать. Потом времена стали меняться к худшему, и владыка Кирилл уже не решался крестить и читать чины над оглашаемыми в академическом храме. Он стал это делать у себя в архиерейских покоях. Я там ему помогал, конечно, но, к сожалению, это было уже не на глазах людей. Семинаристы, академисты этого уже не видели, а может быть, об этом даже не знали. Тучи сгущались. Моя статья в Журнале Московской Патриархии³, в которой об этом рассказывалось, прошла через сильную цензуру; от моего текста остались «рожки да ножки», и все-таки осталось самое главное: упоминание о совершающемся в ЛДА оглашении. О том, что у нас реальные живые взрослые люди крестятся после оглашения, пусть еще очень краткого, полтора-два месяца.

Если переводить на общепонятный язык святоотеческой традиции, тогда была только вторая часть оглашения; не было еще ни первой, ни третьей. Здесь нужно сказать, что когда еще в Москве началось оглашение в группах, у нас не было возможности сравнивать этот опыт с чем бы то ни было. Но позже мы увидели удивительные совпадения и со святоотеческим, и с современным нам опытом. Скажем, с тем, что тогда делали о. Александр Шмеман и о. Иоанн Мейендорф в Православной церкви Америки. И это естественно, ведь Церковь одна, и она напоена одним Духом, от чего и рождаются подобные друг другу или даже тождественные смыслы.

Впервые третий, мистагогический этап оглашения я проводил здесь же, в Петербурге. Это произошло уже после того, как меня выгнали с 4-го курса академии (по требованию уполномоченного Совета по делам религий и органов КГБ в ноябре 1983 года). Мы проводили мистагогический этап с 4 по 10 декабря 1983 г. по совершенно новой программе. Это оказалось потом чрезвычайно актуально и важно, потому что опыт восприятия догматов, таинств, аскетики коренным образом связан с возможностью воцерковления человека. Если человек этого не усваивает, ему воцерковиться очень трудно. Он легко может отпасть, уж не говоря о том, что может и заблудиться. В духовной жизни это нередко бывает. Первый же этап оглашения как некая программа, пусть и очень простая, сложился еще позже, через несколько лет уже в Москве. Мы и сейчас, как о. Александр Степанов рассказывал, придерживаемся очень строго этой структуры, совершенно традиционной для церкви. Поэтому оглашение у нас довольно долгое.

То, что владыка Кирилл с таким пониманием и с такой настойчивостью, несмотря на опасности, поддержал нас, стало причиной того, что он тоже как-то пострадал. Нас-то (меня и еще одного студента) просто исключили из академии, Александра Михайловича тоже убрали через полгодика, а владыку Кирилла через полтора года перевели в Смоленск. В одном из своих интервью он прямо говорит, что это была опала, связанная с нашей катехизической деятельностью.

Но, несмотря на все сложности, этот период был для всех нас замечательным и плодотворным. Это было действительно создание духовной среды, которая за советское время была насильственно разрушена практически полностью. Матушка Юлия говорила об этой пустыне, и я думаю, что те, кто постарше, помнят именно духовную пустыню, причем во всей стране. Но благодаря катехизации - делу благодатнейшему, хотя и не очень простому - действительно получалось эту пустыню победить. Очень интересно, что тогда, несмотря ни на какие опасности и трудности, все хотели общаться. Общение же - это прежде всего доверие, открытость. И христианская вера связана с таким доверием. Сейчас часто бывает так, что люди воцерковляются, а доверия не возникает, общения, и даже тяги к общению, нет. Сама потребность не то что три раза в неделю ходить вместе в храм, но вообще поддерживать такие отношения иногда (и довольно часто) не формируется, даже если крещение происходит с оглашением в той или иной форме.

У стен Александро-Невской лавры. В центре студент ЛДА Георгий Кочетков. 1982 г.

В последующие годы мы все, конечно, старались поддерживать отношения, хотя это становилось довольно опасным делом. Ведь всегда были люди, которые совсем не хотели, чтобы в церкви кто-то что-то знал и понимал и за что-то отвечал. И сейчас есть такие люди, которым это совсем не нужно и которые с этим сознательно борются.

Тем не менее катехизация здесь, в Петербурге, конечно, продолжалась в разных формах. О преимуществе тех или иных форм можно спорить, но эти различия естественны, ведь это все творческий процесс, и он будет всегда, как и разномыслия будут всегда, чтобы открылись искусные. И здесь я должен вспомнить еще один хороший момент, когда в 1996 году митрополитом Санкт-Петербургским стал владыка Владимир (Котляров). Я пришел к нему на прием, и он, к моему большому удивлению, благословил нас вести катехизацию во всей Петербургской епархии. Я об этом говорю потому, что этот факт прежде нигде не был опубликован, сегодня я его впервые озвучиваю. Раньше я об этом нигде не писал и не говорил; но сейчас владыка на покое и в епархии другой правящий архиерей. И теперь об этом уже можно сказать публично.

Вопросы участникам круглого стола задавали члены Свято-Петровского братства и другие гости конференции

--------------------

1. Отец Александр Степанов в течение многих лет возглавляет братство св. Анастасии Узорешительницы, которое занимается благотворительным (в том числе тюремным) служением.

2. Подробнее об этом см. в приложении к настоящему номеру «Язык Церкви».

3. Кочетков Юрий. Первая седмица Великого поста в Ленинградских Духовных школах. ЖМП №6 за 1981 год. С. 26.

КИФА №7(177), июнь 2014 года