Бог хочет видеть нас светом мира и солью земли

Интервью с ректором Свято-Филаретовского института профессором священником Георгием Кочетковым

Можно ли предположить, как происходило развитие темы человека именно как темы катехизической в истории богословской мысли и в практике церковной жизни? Что здесь было самым главным, что было трагически утрачено за многие века упадка катехизации?

Нам, конечно, не вполне известна традиция катехизации; она сохранилась только фрагментарно. И это очень жаль. У нас очень мало источников, памятников, связанных с катехизацией, хотя мы точно знаем, что это было общей традицией всей Церкви. Вероятно, было много устного, много личного, и это не фиксировалось, особенно в самые интересные, первые века истории церкви.

Конечно, в древности непосредственно антропологическими темами никто не занимался,  их не выделяли. Людей больше интересовала теология, прославление Бога в Духе и Истине. Но, прославляя Бога, нельзя было забыть о человеке. И в анафорах, и в катехизических текстах речь всегда шла о сотворении человека, о Духе Божьем, который был вдунут в лицо первозданного Адама тогда, когда человек сделался душою живою, т. е. личностью, живущей глубоким, особым, уникальным единством со Своим Господом. И это никогда не исчезало из поля зрения святых отцов, катехизаторов, учителей церкви - начиная с апостольских времён. Ведь апостольские послания тоже содержат довольно мощный антропологический пласт. У апостола Павла это одна  из основных тем, хотя он, может быть, специально и не думал, что это некая «антропология», т. е. особое учение о человеке.

Кроме того, всегда была важна тема грехопадения, понимание того, что человек утратил и с чем связаны грех и зло в этом мире. Это всегда раскрывалось ещё и на христологическом фоне, когда говорилось о том, что Христос восстанавливает и самого человека, и возможность осуществления его призвания не просто ради «возвращения в рай», а для того, чтобы обрести Царство Небесное, которое больше, чем древний, изначальный рай.

Эти темы, безусловно, всегда звучали, пока была катехизация, пока для всех изъяснялось слово Божье Нового завета, а отчасти и Ветхого завета - ведь нельзя сказать, что мы не можем найти в нём ничего интересного по антропологической тематике. Можем. А Ветхий завет в Древней церкви читался значительно интенсивнее, даже, может быть, порой слишком интенсивно, потому что иногда он затмевал собою часть важных новозаветных откровений. Но как бы то ни было, всё это богатство было достоянием церкви на протяжении многих веков. А потом, действительно, наступил упадок - в связи с тем, что возраст крещаемых всё более и более снижался. Общество становилось более стабильным, традиционным, а значит, и менее подвижным, более «кондовым», менее живым в духовном плане, с трудом обновляющимся Духом Святым. Поэтому, конечно, падала и катехизическая, и проповедническая, и богословская традиция в церкви. И это, естественно, не могло не сказаться на представлениях о человеке в целом, я уж не говорю о том, что было принято думать о женщине, о детях, об обществе; это всё действительно подвергалось серьёзным искажениям в историческом контексте христианской жизни. Так что, действительно, было потеряно многое: достоинство человека, уникальное откровение Личностности во Христе, представление о «рождении свыше». Всё это действительно было ослаблено. И только отдельные величайшие святые вспоминали и говорили об этом, особенно мистики: преподобный Симеон Новый Богослов, преподобный Серафим Саровский. Это нам с вами хорошо известно.

Теперь немного о современности. Как происходило становление антропологической темы основного этапа катехизации в Вашей системе? На что Вы опирались, на какие источники, на какие вопросы, обращённые к Вам оглашаемыми? Что появилось раньше и что «наросло» позже?

Скажу прямо: всё это вырастало из живой почвы традиции, которую нужно было обновить, исходя из требований времени. Если взрослый человек приходил в церковь, просил крещения, я, даже не консультируясь ни с кем, понимал, что такого человека надо готовить, что ему надо дать какую-то «прививку» к мощному древу Церкви. Пусть это древо имело уже и повреждения, и толстую кору, и каких-то вредителей в своём теле, однако оно было и жило, и нужно было, чтобы люди воцерковлялись реально, а не номинально, не просто на словах или по форме, по обряду. Когда мы начинали в 1970-х годах, я оглашал в основном по программе второго, основного этапа - это было изначальное зерно оглашения, и там сильно звучали вопросы, связанные со Священным писанием Нового завета; как я уже сказал, это очень благодатная почва для раскрытия антропологической тематики. Правда, сначала у нас не было специальных антропологических тем. Надо сказать, что люди вообще с трудом осваивают эту тематику. Никаких особенных вопросов, связанных с ней, я не помню. Думаю, что их просто не было в те годы, потому что «советский дичок» не знал этих вопросов, не умел их задавать, а иногда и прямо боялся. Например, я любил говорить о том, что в нашей стране снизу доверху одни рабы, и о том, как важно обрести во Христе свободу и любовь, не только внешние, но и внутренние; но при этом не только внутренние, а однако всё-таки и внешние. И людям это было немного страшно, боязно: они боялись, что мы будем критиковать имеющуюся ситуацию и в обществе, и в церкви, в государстве нашем, и в народе. А мы действительно её чуть-чуть критиковали, но не ради критики - мы никогда не были диссидентами, - а просто ради правды, той Божьей Правды, знание которой должно быть присуще каждому христианину, даже новоначальному. И только значительно позже, когда мы стали уже практиковать третий, мистагогический, этап оглашения, а потом и первый, подготовительный этап, антропологическая тематика стала занимать значительно больше места. На третьем этапе обязательно нужно было рассказывать о личности, надо было говорить о субъективной сотериологии, о традиции аскетики - а в христианской истории и традиции, в христианском учении это всегда был по преимуществу антропологический материал.

А на первом этапе даже вопросы заповедей, даже вопросы исправления жизни тоже носят антропологический характер. Пришлось отвечать, почему так - хорошо, а вот так-то - нехорошо, почему заповедь такая, а не другая, возможны ли исключения, где здесь границы, где мы должны всё воспринимать буквально, а где учитывать исторический контекст. И всё это на фоне бурного изменения в XX веке самого антропологического типа во всём мире, и особенно в нашей стране, где, с одной стороны, народ был уже совершенно погублен и абсолютно болен духовно, душевно и физически, а с другой стороны, он всё-таки ещё надеялся на возрождение. Всё это имело огромное значение. И поэтому так важна та свобода духа, которая обретается человеком на оглашении - конечно, не сразу; сначала надо говорить о послушании, о терпении, о смирении пред Богом, это, конечно, так. Но после того, как усваивается первое, нужно говорить о цели, о главном: о свободе, о любви, об истине и духе, о том, что Бог хочет видеть нас через Христа в Духе Святом светом мира и солью земли. К этому надо прийти, но начинается этот путь со времени воцерковления.

И всё-таки получается, что окончательно эта тема установиться не может, поскольку меняется...

Никак не может. Я все последние пять лет занимаюсь антропологическими темами. И пока почти ничего не написал, потому что материала прорва, позиций множество, а традиционная православная христианская почва часто у людей - даже священнослужителей и богословов - уходит из-под ног. Конечно, мне здесь очень помогла общинно-братская экклезиология, помогло личностное восприятие человека - это да. Поэтому, скажем, наследие Бердяева здесь оказывается чуть ли не центральным, основным для восстановления полноты церковной традиции во взглядах на человека. Но всё это нужно ведь не просто утверждать на словах, это надо как-то вводить в жизнь, что очень непросто. И мы стараемся это делать, и иногда это получается.

Беседовала Анастасия Наконечная

Начало 1990-х годов. Огласительную встречу в Риге ведёт священник Георгий Кочетков

 

 КИФА №6(176), май 2014 года