Может ли современная цивилизация выжить без христианства?

Практически все громкие имена русских мыслителей связаны с особым прочтением христианства. Поэтому они оказались не услышанными в Европе. Об изгнании русских философов из России мы говорим с членом Межсоборного присутствия РПЦ, профессором Давидом ГЗГЗЯНОМ

Давид Гзгзян

- В этом году скромно, несколькими публикациями в СМИ отметили 90-летие «философского парохода», на котором Россию покинули Бердяев, Булгаков, Сорокин и другой цвет интеллектуальной элиты. Говорили, что Россия понесла невосполнимую утрату в лице этих мыслителей с мировыми именами. 

- Боюсь, что когда мы с экранов телевизоров слышим подобные высказывания, то имеем дело с очередным мифом. Я бы даже не стал утверждать, что высылались люди с мировым именем. Знать их, конечно, знали, но сказать, что интеллектуальный мир Европы (в Штатах тогда интеллектуального мира почти не было) замирал с придыханием, услышав фамилию Булгакова, Бердяева или даже Питирима Сорокина, такого не было. Ни один крупный немецкий мыслитель не знал этих имён. Так что уже в этом отношении мы до сих пор имеем дело с такой воспроизводящейся легендой, что, с моей точки зрения, неадекватно и даже вредно. При всём том, что персонально я исхожу из того, что в лице этой плеяды русских мыслителей и Россия, и весь мир понесли абсолютно невосполнимую утрату, к сожалению, абсолютное большинство не особенно сознаёт, что именно потеряла Россия и мир в лице этих людей. В этом смысле вопрос, как вернуть «пароход», то есть наследие этих людей, является не таким уж простым. Хотим ли мы его принять?

- В каком-то смысле «пароход» возвращен: работы почти всех покинувших тогда Россию сегодня можно купить в каждом книжном магазине. Николая Лосского довольно рано стали переиздавать.

- Это было бы здорово, если бы соответствовало действительности. Если вы посмотрите на тиражи этих изданий, станет понятно, что широкие массы ничем не зачитываются. Даже категоричнее: Лосского, как и всех поименованных авторов, почти никто не читает. Есть много людей, которые слыхали о том, кто это такие и даже могут рассказать, что Лосский - это философ, а Сорокин - социолог. Но если вы такого человека спросите: ну, и что там нафилософствовал Лосский или Карсавин - дальше повиснет тягостное молчание. Я в этом смысле говорю, что никто не читает.

- Это какой-то общий уровень падения образования?

- Думаю, речь идет о более глубинном процессе. Возможно, это какое-то частное проявление того исторического успеха, которого большевики таки достигли. Потому что при всей изуверской сущности слов «эксперимент над человеческим материалом», при всей дикости тех затей, которые они осуществляли, большевики своей цели достигли. И когда мы хотим всерьёз говорить о преодолении наследия мрачных времён, нам следует исходить из того, что мы не очень понимаем и не особенно тонко чувствуем, в чём это состоит.

- Возвращаясь к событиям 90-летней давности: почему, на Ваш взгляд, с этими людьми была выбрана такая странная по форме расправа, как высылка?

- Дело в том, что накануне, в 1921 году, был объявлен НЭП. Это обозначало послабление, окончание массового террора. Иначе кто же поверит, откроет лавки, будет торговать? Значит, массовый террор надо прекратить и начать избирательный. В этом свете совсем иначе выглядят все кампании, начиная с изъятия церковных ценностей, и в том числе «философский пароход». Церковь действительно сильно мозолила глаза, так как была какой-никакой организованной структурой в государстве, которая с государством никак не соотнесена. И Троцкий ещё до кампании по изъятию церковных ценностей предлагал план по расчленению церкви. Именно Троцкий, самый толковый член ЦК, самый волевой, самый дальновидный, был подлинным идеологом обновленческого раскола, хотя технически все осуществлялось уже не им.

Автором же идеи высылки интеллигенции за границу был В.И. Ленин. Он лично передал предложение наркому юстиции Курскому 15 мая 1922 года дополнить уголовный кодекс правом замены расстрела высылкой за границу по решению президиума ВЦИК на срок или бессрочно. Если возвращался раньше - расстрел. Правда, прецедентов, чтобы человека высылали на срок, а не бессрочно, вроде как не обнаружено. Выезжать нужно было срочно, в течение двух недель. Так что эти два парохода увозили людей навсегда, вернуться сюда ты мог только «к стенке».

Николай Лосский

- А в чем была такая большая опасность философов? Чем они могли навредить советскому строю?

- Ну, какую реальную опасность могли представлять эти люди? Никто из них не был агитатором против советской власти, никто не занимался политической деятельностью. Тогда, с точки зрения властей, всё ещё были гораздо более опасные в этом отношении люди. Мы же с вами помним, что с конца 1920 годов начнутся коллективные политические процессы, которые открываются «делом промпартии». Вот, представьте очередное «дело философов», и 200 человек «в расход» - и всё! К слову говоря, те, кто остался, практически все этим и закончили. В частности, о. Павел Флоренский был оставлен по личному ходатайству Каменева, потому что они были то ли однокашниками, то ли просто некоторое время учились в одной школе в Тифлисе. Потом о. Павел дважды арестовывался и в 1937-м был расстрелян, «как положено». Ну, и оттого, что о. Павел остался, что, устои советской власти поколебались?

Эти люди, которые высылались, не образовывали никакой тесный круг. Кто-то знал хорошо кого-то, кто-то не очень знал, кто-то вообще другого не особенно видал. Так что реальной-то опасности не было.

 - Все-таки в это время - перед революцией - в России существовала какая-то необычайная гражданская консолидация. Люди очень часто объединялись по совершенно разным признакам. Тогда по количеству добровольных общественных организаций, не санкционированных свыше, мы опережали Европу...

- Да, иногда это связывают с тем, что в 1922 году так называемая «недобитая интеллигенция» стала о себе довольно громко заявлять. Прошло несколько съездов профессионалов - врачей, инженеров и так далее. Вузовская профессура стала говорить о необходимости возвращения вузам автономии. И большевистские лидеры, дескать, взбесились и на это вот так отреагировали. Ленин в мае 1922 года написал статью, которую мы все изучали. Думаю, что никто не помнит её фундаментального содержания, кроме красноречивого названия - «О значении воинствующего материализма». Май 1922 года. Вы понимаете, против кого она направлена?

- Так почему большевики так ненавидели философов?

- Лично у меня есть ощущение, что это была такая инстинктивная реакция. Всё, что не в жилу, надо давить. Особенно в ситуации, когда нельзя тотально прикончить. С профессурой повода стрелять нет, кроме самого факта, что вот, бродят люди, которые говорят, чего хотят. А уже прошла Генуэзская конференция, и Советский Союз признал ряд европейских государств. И «пулять», как было в 1921 году, когда было сфабриковано очередное так называемое «дело Таганцева», по которому проходил и был расстрелян, в частности, Николай Гумилёв, уже нельзя, надо выждать. Сколько ждать - не очень понятно, потому что в 1922 году мало кто представлял, сколько может НЭП продлиться. А поскольку большевики чувствовали себя несколько неуверенно, то они, судя по всему, именно так нервно и реагировали. Конечно, у них были мысли ликвидировать интеллектуальную элиту. Тем более что Владимир Ильич был, как мы все знаем, чрезвычайно «высокого» мнения об интеллигенции и её роли в жизни народа. Помните, чему он её уподоблял - что она не мозг нации, а <...>. Но вот эта почти инстинктивная реакция оказалась невероятно действенной: Россия действительно потеряла то, что восполнить уже едва ли возможно. Всё что угодно, так или иначе, можно было компенсировать. А вот эту утрату - нет.

о. Павел Флоренский

- Почему так категорично?

- Я долго думал, почему нет. Вообще говоря, компетентные философы в Советском Союзе были. Даже невзирая на то, что, как вспоминал Мераб Константинович Мамардашвили, в 1947 году курс истории философии на философском факультете МГУ читался в течение полугода без семинарских занятий. А о том, чтобы обращаться к первоисточникам, вообще не шло и речи. Тем не менее, на этом курсе учился он, который плавал в истории европейской мысли, как рыба в воде. Бывало такое. Но и он, и другие компетентные люди уже не представляли собой продолжения традиции русской мысли. Это были добротные философы европейского образца, которых узнавали на Западе и диву давались, говоря «откуда у вас такие персонажи берутся?» Исключение составляет, пожалуй, С.С. Аверинцев, который одинаково хорошо чувствовал и русскую мысль, и европейскую. Но он был уникум. К слову говоря, ни в одном кругу поэтому не вращался.

Так вот, эта традиция оказалась невосстанавливаемой на сегодняшний день, по крайней мере, без церкви. И судя по всему, когда Борис Аверин в своем фильме о «философском пароходе» сказал, что русский религиозно-философский ренессанс возник благодаря высылке за границу, это исторически очень неточно, потому что русский религиозно-философский ренессанс начинается во второй половине XIX века. И Бердяев, и Булгаков к моменту высылки - уже сложившиеся мыслители, которые этот ренессанс осуществляют.

- Можно как-то кратко обозначить суть этого ренессанса?

- Вы знаете, парадоксальная вещь: если мыслитель европейской школы будет знакомиться с трудами поименованных людей от более похожего на европейского мыслителя С.Л. Франка до очень непохожего на них Н.О. Лосского, он, скорее всего, придёт в недоумение. Их тексты занятные, но какие-то странные. Европейский философ так не изъясняется.

Проблема в том, что европейская мысль давно существовала в пространстве, которое не было связано с церковью. А практически все эти громкие имена русских мыслителей были связаны с особым прочтением христианства. Начиная с Владимира Соловьёва, это была мощнейшая попытка, судя по всему, последняя в истории Европы, соединить светскую, секулярную мысль, свободную, не ограниченную ничем, с христианским Откровением. И вся эта публика уже именно поэтому не могла иметь выдающегося мирового значения де-факто, потому что, как я уже сказал, европейский мыслитель, за очень редким исключением, себя так не позиционирует.

Скажем, единство христианства и философии для Мартина Хайдеггера, самой крупной фигуры философии ХХ века, было нонсенсом - или то, или другое. Для русских мыслителей это «и то и другое», причём каким-то образом ещё соединённое. Если, скажем, словосочетание «христианская философия» с точки зрения Хайдеггера - это «деревянное железо», т.е. несовместимые вещи, для всех русских мыслителей это - самое естественное, что может быть. Причём Европа хорошо знала, что такое христианская философия в их европейском варианте и на любую такую попытку отреагировала бы подозрительно. А вот российский вариант оказался очень вдохновенным. Настолько вдохновенным, что Бердяев на Западе сделал себе имя на том, что благодаря христианству по-своему открыл экзистенциальное измерение в религиозном опыте человека. И не просто человека, а человека верующего. То есть это такой особый чрезвычайно значимый путь, но, к сожалению, может быть, именно в силу этого не востребованный ни на Западе, ни у нас, за очень редким исключением.

- Что это за опыт, можно его как-то конкретизировать?

- На «философском пароходе» уплыли люди, которые фактически определяют выбор верующих людей: или верующий человек оказывается «в хвосте», так сказать на обочине жизни, или он без страха погружается в толщу жизни, не боится ничего, потому что он готов всё понять, во всём разобраться. И, разобравшись, не просто сохранить верность Христу и церкви, а найти совершенно особый потенциал в себе для того, чтобы эту жизнь осуществлять в форме опыта, ранее не особенно известного, за вычетом апостольского века.

Николай Бердяев

- Так как же нам вернуть «философский пароход»? 

- Меньше всего под этим надо понимать возвращение книг в книжные магазины. Да, их печатают, но не читают. Никого искусственно читать не заставишь, хоть закидай вообще все московские и немосковские магазины книжками Карсавина и Бердяева. Для верующих людей важно уметь осваивать это наследие, каждому в ту меру, в какую он может. Правда, никто не знает свою меру. Это, действительно, ситуация принципиальная. Потому что это

как раз то измерение, где, как выражался Митя Карамазов, Господь Бог с дьяволом борется. И если для нас это серьёзно, эта борьба, это противостояние, то в этом ключе и стоит смотреть на эти события, иначе они у нас размоются.

- Что, на Ваш взгляд, нужно делать для освоения наследия?

- Оно должно иметь какое-то неожиданное, особенное значение для нашей повседневной жизни, надо делать его своим таким естественным достоянием, потому что иначе историческую церковь ожидает никакое не возрождение, а провалы. Важно не то, чтобы всем засесть за книги с завтрашнего дня, хотя вообще книги читать нелишне, но важно понимать, что это был совершенно потрясающий прорыв. Настолько потрясающий, что он, по существу, остался недооценённым никем и нигде. К Бердяеву на чашку кофе заходили именитые французы, которые, вообще говоря, понимали, с кем имеют дело. Но они не понимали самого главного, потому что сами не были христианами.

Эти люди, которых мы сегодня перечисляли, могли прочувствовать, что является самой злободневной задачей для церкви, для её оживления. Они выдающимся образом поняли, что такое в наше время быть полноценным христианином. Именно понять и инициировать соответствующий опыт, как делали Булгаков и Бердяев. Восхищает-то в них вот эта выдающаяся цельность. И при этом они не были яйцеголовые, на которых пальцем показывают - смотрите, смотрите, какие умные люди бывают. Они вообще были не такого склада. Я не случайно прошелся по европейской философии. Такого явления не было со времён Аристотеля, который прогуливался со своими учениками по саду. И то это был маститый человек, по отношению к которому существовала дистанция. Здесь это был совсем другой мир. Это была мысль, погружённая в жизнь, и жизнь, которая вдохновляла на то, чтобы понимать, внимать, углубляться. Это было торжество единства мысли и жизни.

Я думаю, что для жизни церкви и, в конечном итоге, для будущего христианства в Европе, России и мире в целом без понимания и осмысления этого опыта русского религиозно-философского ренессанса обойтись просто невозможно.

 Материал подготовила Елена КУДРЯВЦЕВА