ОПК, ДНК и другие

Интервью  с директором Института религиозной педагогики Ф.Н. Козыревым

Закончился первый учебный год, начиная с которого предмет «Основы религиозных культур и светской этики» (ранее - Основы духовно-нравственной культуры народов России) был включён Министерством образования и науки Российской Федерации в школьную программу 4-5-х классов в качестве федерального компонента во всех регионах. Предмет включает шесть модулей («Основы православной культуры», «Основы исламской культуры», «Основы буддийской культуры», «Основы иудейской культуры», «Основы мировых религиозных культур», «Основы светской этики»), из которых ученики или их родители (законные представители) выбирают для изучения один. Мы попросили одного из авторов новых образовательных инициатив Федора Николаевича Козырева прокомментировать опыт введения этого предмета в контексте мирового опыта педагогики.

* * *

Фёдор Николаевич, религиозная педагогика обращается к неким универсальным надконфессиональным религиозным потребностям каждого человека. Но христиане хотят вырастить христиан, мусульмане - мусульман, секулярному обществу религия не нужна в принципе. На кого тогда рассчитан этот курс?

Я бы хотел начать с секулярного общества. Есть статистика, согласно которой в Европе порядка 50-70 процентов верующих людей. Здесь не надо смешивать религиозность человека и посещение церкви. Посещение церкви на Западе действительно резко упало. А там была очень развита дисциплина посещения храма раз в неделю и регулярное причастие. Сейчас специалисты говорят о трансформации религиозных форм, о приватизации религиозной жизни, которую в целом нельзя трактовать как рост безрелигиозности. Поэтому если половина всего населения в Европе делает такую «странную» вещь, как исповедует некие вероучения, то это уже представляет интерес для всех. И неверующая часть должна знать, что же такое там происходит, во что они на самом деле верят.

То есть курс «Духовно-нравственная культура» рассчитан на неверующих?

Он и для тех, и для других. Знаете, есть классические определения, что такое школьное образование. Поль Херст, представитель крупнейшей в ХХ веке англо-американской аналитической школы философии образования, говорил, что в содержание образования должны входить дисциплины, которые раскрывают все формы мышления. Одна форма мышления присуща человеку, когда он работает в сфере естественных наук, другая - гуманитарию, третья - человеку искусства, четвёртая даёт о себе знать в вопросах веры. И ребёнок должен, как говорил Поль Херст, пройти инициацию, войти в некоторый строй мысли. То есть школа должна приоткрывать учащимся разные двери. Представлять, что религия - это что-то совершенно неважное для человечества, - полная дикость. Поэтому в абсолютном большинстве стран религия так или иначе входит в состав школьного образования. Именно потому, что это особенная форма мышления, а также культурный и социально транслируемый социальный опыт. Если мы придерживаемся этой точки зрения, то убирать религию из школы можно только по каким-то не педагогическим соображениям. К сожалению, когда в СССР религию убрали из школы, советские руководители брали в расчёт вовсе не педагогические, а идеологические соображения. Это касается не только России, но и Мексики, и Франции, которая до последнего времени удерживала линию на строгую секуляризацию, что привело к необратимым последствиям для французской культуры, о чём было сказано в докладе 2002 года, составленном для Министерства образования учёным Режи Дебре. Дебре говорил, что французские дети потеряли символические коды, необходимые для того чтобы прочитывать культуру.

Наблюдается ли спад интереса к религиозному образованию в Европе?

Наоборот, мы фиксируем резкое повышение спроса на религиозное образование. Приведу два примера. Я участвовал в программе Фулбрайта (программа образовательных грантов, основанная в 1946 году в США - ред.) В 2007 году темой этого исключительно научного мероприятия впервые за полвека стала религия.

В той же Франции после доклада Дебре был учреждён специальный институт при Сорбонне, который занимается исключительно вопросами религиозного и теологического образования. Так что если в начале ХХ века мы видели массовое движение за отлучение церкви от школы, теперь всё происходит с точностью до наоборот. США здесь стоит некоторым особняком, там совершенно иная ситуация. Там секуляризм удерживается не потому, что это наиболее безбожная страна, а потому, что она наиболее религиозная.

С чем связан такой всплеск интереса?

Всё очень просто: со взрывами в Нью-Йорке, и радоваться тут особо нечему, потому что этот воспалённый интерес государства к религии, с одной стороны, влечёт к финансированию неких проектов в религиозной сфере, с другой - к повышению контроля.

Курс, подготовленный в рамках религиозной педагогики, рассчитан на школьников 4-6-го классов. Почему выбран именно этот возраст? Может быть, имеет смысл начинать раньше?

Надо посмотреть, как курс пойдёт в начальной и средней школе. Но вообще я думаю, это мудрое решение - остановиться на возрасте 4-6-го класса. Это возраст, когда с детьми можно начинать говорить о чем-то серьёзном. До этого школа ставит совсем другие задачи: научить их прямо сидеть за партой, писать, слушать, сосредотачивать внимание. Это время, когда дети чрезвычайно восприимчивы, когда они готовы слушать старших, когда ещё не начинаются подростковые протестные явления. Василий Зеньковский, например, считал, что в 13-14 лет религиозное воспитание надо сводить к минимуму, потому что это возраст подростковой самососредоточенности, и здесь можно скорее навредить процессу. Так что если бы я выстраивал это образование, то, может быть, сделал бы небольшой перебой в 8-9-м классах, чтобы вернуться к нему в 10-11-м классах на другом уровне.

Раньше начинать страшно, не имея серьёзного опыта. Вопрос дошкольного образования - очень трудная задача. Особенно спорен вопрос о возможности изучения в этом возрасте разных религий. Известен опыт англичан, которые начинают изучение разных религий с детьми очень маленького возраста и уверяют, что «вавилонского смешения» религий в головах у детей не происходит, но эти вещи ещё надо проверять.

Как Вы относитесь к методикам, когда маленькие дети участвуют в различных спектаклях на библейские темы, а потом начинают играть в Христа, изображать Деву Марию, ангелов и так далее? Насколько это правильно?

Ну, здесь все зависит от педагогического такта и от религиозного вкуса, от чувства меры. Я знаю, что есть жёсткие противники таких методик, и не только среди верующих. Со стороны психологов звучат предостережения в отношении злоупотребления в работе с подростками сценическими постановками любого содержания, не обязательно религиозного. С другой стороны, мы знаем, что очень консервативные традиции, такие, как русское православие, не исключают возможности постановок на евангельские темы. Здесь большое поле для методической работы. У нас в Петербурге мы недавно провели первую школьную олимпиаду по основам религиозной культуры и этики для 5-7-х классов. И я видел, с каким удовольствием дети занимались устройством вертепа. Чем разнообразнее формы игровой деятельности, тем лучше в педагогическом отношении. Но надо находить и отбирать правильные формы. Не думаю, что играть в Христа - это хорошая затея.

Фёдор Николаевич, ваш институт разрабатывал курс не один год, была ли какая-то эволюция идей внутри него, менялись ли акценты?

Нет, мы практически не пересматривали концепцию. Были неожиданные находки и довольно интересные результаты. Например, совершенно неожиданной оказалась степень восприимчивости детей к религиозной сфере. Об этом, конечно, в потрясающе сильных выражениях писал Зеньковский. Он говорил, что детская душа впитывает всё, что связано с верой в Бога, как засушливая земля влагу. Это мы видим и наблюдаем. Действительно, у детей потрясающая восприимчивость к схватыванию некоторых богословских идей. Например, кеносиса Божьего. Идеи того, что всемогущий Бог может предстать в образе раба. Это довольно непростая идея. На неё мы натолкнулись не специально. Мы вообще стараемся избегать богословской этимологии.

Так вот, речь идёт о притче о самарянине. Мы показываем детям икону и говорим, что милость, оказываемая путнику, рассматривается в христианстве как прообраз Христа спасающего. А до этого мы проходили притчу о богаче и Лазаре. И здесь, показывая картину Васнецова «Лазарь», на которой совершенно явно изображён лик Христа, мы спрашиваем, почему художник изобразил нищего Лазаря в образе Христа. Дети отвечали, а потом запутались уже, Кто такой Бог - Тот, Который жалеет или Которого надо жалеть? Я сделал вступление о всемогуществе Божьем и о намеренном умалении Бога. А в итоге произнёс, что вообще-то Бога не надо жалеть. И вот после урока прямым шагом, буквально бегом ко мне подлетает девочка и говорит: «Вы знаете, я догадалась, зачем Он пришёл к нам. А затем, чтобы проверить, умеем мы любить или нет». Такое открытие у неё. Пятый класс.

Когда мы говорим о религиозной педагогике, не очень понятно, что именно преподаётся. Можно, например, говорить только об этике, догматике и так далее, то есть неизбежно о какой-то части...

Когда в общественной дискуссии зашла речь о концепции духовно-нравственного образования, я изначально был против. В журнале «Педагогика» № 9 за 2008 год есть статья, где я высказываю опасения насчёт связки религии и морали, религии и этики. Стоит ли так фокусировать программу на этических вопросах? Это большой вопрос. Но раз программа принята, хорошо, пусть будет так. Для себя я её внутренне называю «Религиозная культура и этика». Точно таким образом этот предмет называется, например, в Турции. И это правильно, потому что у слова «духовность» в России есть своя история. Начиная с Синодального периода слово «духовность» означает принадлежность к духовному ведомству. А Константин Ушинский, например, понимал это слово так: «Духовность - это все, что отличает человека от животного». То есть значение слова колеблется от предельной узости до предельной широты. Кроме того, есть определённый флёр вокруг этого слова и в плане оккультизма.

Но, так или иначе, мы сделали программу, сознательно выдвигая на первый план этические аспекты. Отчётливо над этим работали. Когда же я взглянул на учебник, изданный «Просвещением», то увидел, что по европейским меркам это типичное религиозное образование, почти не сфокусированное на нравственной составляющей. А я видел книги многих стран, так что мне есть с чем сравнить.

Можно тогда определить, чем духовно-нравственное образование отличается от религиозного?

Эти понятия существуют в контексте. В Англии идёт сейчас борьба за духовность. И предмет есть такой - «духовность». Это авангардное движение. Это раздел антропологии. И религиозность только часть всех духовных проявлений. А у нас духовность - непонятно что. До революции, если почитать даже уставы духовных академий, говорилось о религиозном образовании. А в Большой советской энциклопедии религиозное образование - это уже подготовка клириков и вербовка населения в религиозные организации. То есть деятельность явно не педагогическая. И потом это перекочевало с некоторыми добавлениями в постсоветские издания. Видеть это очень печально.

Религиозное образование как педагогический термин кажется мне более адекватным, чем духовное образование, по нескольким причинам. Во-первых, оно несёт более конкретный смысл. Во-вторых, это термин международный. Хватит уже нам строить свои особенные рельсы, чтобы к нам не пробрался враг. Во всём мире пользуются термином «религиозное образование», а у нас почему нельзя? У нас религиозное образование понимают очень узко, только как конфессиональное обучение и воспитание, поэтому и пришлось выдумывать другой термин: «духовно-нравственное». Он тоже неплохой, если принять, что речь на самом деле идёт о религии и этике. Лично я для нашей школьной практики воспринимаю «духовно-нравственное образование» как нравственное воспитание средствами духовной культуры.

Насколько вообще возможно говорить с ребёнком о религии, если родители при этом атеисты?

В течение трёх лет я каждую неделю посещаю определённый класс, знаю детей, но до сих пор не знаю, верят ли их родители в Бога, и никогда этого не спрашиваю. Этого и не надо делать, тем более что мы находимся в светском пространстве. Но мы говорили с учителями, с классными руководителями, которые знают ситуацию в семье.

Был такой случай во время одного из занятий. Мы проходили историю Иосифа и рассматривали гравюру, где он, уже прославленный фараоном, едет на колеснице. И у него большой мешок пшеницы и такие вот просфоры-хлебцы. Мы начали говорить, что это значит - раздаватель хлеба. И один из детей провёл аналогию с евхаристией: «А это тот, который в церкви раздают».

Я подошёл после этого к учительнице и спросил: «Андрюша из верующей семьи?» Она не знала, но тут же при мне спросила мальчика, часто ли они ходят в церковь. А он ответил, что не ходят совсем, но он был один раз на экскурсии в храме Спаса-на-Крови. И вот там рассказали, что есть такое причастие. И он запомнил и смог провести аналогию. То есть восприимчивость, как я говорил, фантастическая, а также способность делать выводы и проникать в глубины.

Как можно оценить качество религиозного образования? Есть ли внутренняя цель сделать человека верующим?

Здесь мы снова обращаемся к вопросу, который Вы задали мне в начале. Что же такое религиозная педагогика? Когда люди хотят принять к себе в общину как можно больше людей, это миссионерство, но не педагогика. Эти вещи перекрываются, но их надо различать. У нас за учителями закрепился образ, что они - сеятели. Но это не совсем так. Учителя, особенно в духовном образовании, - пахари. В притче о сеятеле сказано, что одна земля приняла семя, а другая отторгла. Так что наша главная задача - улучшение природы, или, как сказал великий немецкий педагог Иоганн Гербарт, - развитие религиозной восприимчивости.

Мы открываем двери в новый мир. Снабжаем первичными знаниями, семантическим аппаратом, чтобы человек мог непринуждённо войти в эту сферу. Современный английский педагог Майкл Гриммит тоже замечательно сказал, что цель - научить ребёнка воспринимать религию в категориях личного плана и воспринимать себя в категориях религиозного плана.

И, может быть, я скажу крамольную мысль, но здесь даже не столь важно к какой религии ты принадлежишь. Главное, чтобы создалось представление о том, что существует сфера веры, упований человеческих, которая выражается в традиционных формах. И, конечно, нам удобнее это показывать на своей культуре. Мы это и делаем.

То есть православный компонент в вашей программе превышает остальные?

В программе около половины христианского содержания. И бороться за квоты - это неправильно. Есть принцип культуросообразности обучения. И этот принцип говорит, что мы должны интегрировать личность в национальную и мировую культуру. Это почти две равнозначные задачи, а поскольку интегрировать в национальную культуру без православия невозможно, мы и отводим ему столько места. Вне зависимости от того, кто сидит в классе - православные, мусульмане или иудеи.

Беседовала Елена КУДРЯВЦЕВА

Материал из ленты ИА «КИФА»

КИФА №8(162), июнь 2013 года