Терновый венец и митра

или епархиальная жизнь с приходской колокольни

Среди моря литературы, издающейся у нас сегодня под грифом православной, не так часто встретишь глубокие и серьезные размышления о судьбах Церкви, о ее прошлом, настоящем и будущем. Вышедшая совсем недавно книга протоиерея Павла Адельгейма «Догмат о Церкви в канонах и практике» (Псков, 2002) такие размышления, безусловно, содержит. Это книга об одной из «болевых точек» нашей сегодняшней церковной действительности, и хочется надеяться, что она не оставит равнодушным всякого, кто хоть однажды задумывался о том, каковы есть и какими должны быть взаимоотношения между людьми, называющими себя членами Тела Христова - Церкви.

Книга написана автором, осознающим опасность «преувеличения истинного значения своих размышлений», стремящимся «держаться за нить богооткровенного Слова и церковного предания» и расценивающим написанное им не как «истину в последней инстанции», а как приглашение к диалогу.

Однако это не отменяет его убежденности в правоте отстаиваемых им начал церковной жизни, что и понятно - без убежденности невозможен никакой диалог.

Проблема власти является едва ли не самым трудной и мучительной проблемой человечества и человеческого общества. Приходится признать, что далека она от своего решения и в эмпирической, земной церковной реальности, в которой люди часто оказываются лишь формальными последователями Спасителя, запретившего Своим ученикам власть обладания: «Князья народов господствуют над ними и вельможи властвуют ими; но между вами да не будет так, а кто хочет из вас быть большим, да будет всем слуга; и кто хочет быть первым, да будет всем рабом» (Мф. 20:25-26). Церковь не отменяет власти (вспомним, что и Христос учил со властью как с силой, побуждающей размышлять над своими путями и изменять свою жизнь); она лишь понимает ее не по-мирски, но как власть любви, не посягающая на свободу других; как служение этим другим. В частности, дары евхаристического предстояния и управления поместной церковью осуществляются в институте епископства, и поставление на эти чрезвычайно важные служения стало церковным таинством. «Церковь в епископе и епископ в Церкви» - эти слова свт. Киприана Карфагенского выражают два неразрывных признака Церкви согласно Символу веры: единство, личностным выразителем которого на уровне поместной церкви и является епископ, и соборность как неотъемлемое качество этого единства, сохраняющее в нем за каждой личностью свободу. «Церковь, - убежден о. Павел, - не может поступиться ни одним из двух антиномичных признаков, выражающих ее благодатную природу». Эта антиномия единства и свободы, по разделяемому им мнению, преодолевается только чудом любви.

Однако любовь не говорит через уста, изрекающие «Церковь - это я» или «я всегда прав». Когда же любовь оскудевает, на первый план выходит человеческий грех, и тогда феномен власти и в церковной ограде может оказаться соответствующим определению, приводимому автором, - «волей, которая может себя осуществить в чужой свободе с помощью принуждения и насилия над этой свободой».

Уже знакомство с приведенной в начале книги краткой автобиографией о. Павла (ныне - настоятеля двух приходов Псковской епархии) наводит на мысль о его полном нравственном праве говорить на эту и другие темы, трудные для церковного сознания. Оба его родителя репрессированы в годы сталинщины, отец и дед расстреляны. Церковный путь автора начинается с его нелегкой сиротской юности, пришедшейся к тому же на отнюдь не самые благоприятные для церкви, даже по меркам советского времени, 50-е годы ХХ века. На всем своем протяжении этот путь отмечен страданиями за веру, правду и возможность служить Господу своими дарами. Страданиями от неправедной власти, и в том числе, увы, и власти церковной.

Будучи просвещенным и деятельным приходским священником, автор на себе испытал произвол, идущий от забвения и нарушения соборности как принципа церковной жизни. Он однозначно квалифицирует их как грех против догмата о Церкви и Символа веры. Это, по его признанию, было осознано им не сразу и даже неожиданно для самого себя: «Когда епископ усадил меня писать книгу, я начал работу от беспомощности и безысходности, не предполагая, что речь пойдет о подмене веры в «соборную» Церковь верой в «самодержавную» или «клерикальную» Церковь». Как бы то ни было, написанное о. Павлом, безусловно, продиктовано не эмоциями и желанием свести счеты, а твердой уверенностью в необходимости реальных соборных начал в церкви и зрелым осмыслением действительности на основе анализа многочисленных документов и фактов. Приведенные автором документы наглядно свидетельствуют о том, как решения поместного Собора Российской православной церкви 1917-18 гг., во многом возвращающие церковь к ее изначальным нормам, вопреки церковным канонам непрерывно пересматривались на протяжении всех последующих лет вплоть до последнего Архиерейского собора. Факты же сегодняшней епархиальной действительности православной России еще более печальны, чем документы.

Безусловно, в каждой епархии реалии жизни имеют свои специфические черты. Тем не менее, выведенный о. Павлом не без горькой иронии образ Акакия, «епископа Урюпинского и Ангорского», с полным ощущением своих прав неограниченного властелина формирующего жизнь в своей «виртуальной» епархии и вслед за честолюбцем из «Маленького принца» А. де Сент-Экзюпери требующего от окружающих: «Восхищайся мною!», - не псевдоним конкретного лица, а собирательный персонаж, что уже само по себе показательно. С другой стороны, автор не может не черпать материал прежде всего в своей собственной жизни и в жизни епархии, клириком которой он состоит. Здесь и «трагедия инициативы» самого о. Павла - история отстаивания им права на нормальное осуществление своего служения (примечательно, что целенаправленный характер разрушения всего созидаемого им при предыдущем и нынешнем архиереях принципиально на различался), и вроде бы общеизвестное «дело архимандрита Зинона с братией», в котором автор освещает не слишком знакомые церковной общественности подробности: так, немногие знают о том, что жертвой указанного «дела» стал клирик Псковской епархии свящ. Владимир Андреев, выразивший несогласие с указом о запрете о. Зинона в личном (курсив наш - Ред.) письме еп. Евсевию и отправленный последним под запрет в связи с «публичным порицанием в адрес правящего епископа».

Итогом прочтения книги не может не стать (кроме восхищения мужеством автора) углубление размышлений над судьбами церкви, еще более отчетливое осознание того, что дело ведь, в конце концов, не в злой воле «епископа Акакия», а в том, что дает действовать этой воле в церковной ограде. «Константиновский» период, завершившись в церковной истории, все еще длится в церковном сознании, позволяя оставаться и процветать в ней мирским началам, свойственным не Христовой Церкви, но государству и обществу. Сегодня в церковной среде принятно клеймить секуляризм. Только видят его чаще и прежде всего, употребляя выражение из известного анекдота, «где светлее» - в секулярном же мире, а не там, где он уродливее и коварнее - в ограде самой церкви. В конце концов, не должен ли, кроме прочего, являться предметом первостатейной озабоченности православных христиан тот факт, что символизирующая терновый венец архиерейская митра на практике зачастую приобретает образ чего-то совсем другого, а значит, имя Божие по-прежнему хулится среди народов? Одна и та же неприглядная сцена для нас все же куда более неприглядна в святом алтаре, чем в министерском кабинете или на коммунальной кухне.

Дмитрий МАТВЕЕВ

КИФА №3(3), декабрь 2002 года