Искусство живёт там, где есть зрители

Интервью с художницей Ефросинией-Ларисой Галкиной и с гостями выставки

Как Вам кажется, какое значение для Вашего творчества имел братский путь, найденный в церкви?

Ефросиния-Лариса Галкина: Если бы его не было, то не было бы и моего искусства. После крещения, а впоследствии и после того, как я вошла в общину, у меня совершенно изменилась и искусство, и мое отношение к нему, и вообще вся я.

А иконопись только после этого и началась?

Да.

Какие имена Вы назвали бы, отвечая на вопрос: на кого Вы внутренне опирались в своём творчестве?

Дионисий, Андрей Рублёв - это для меня самые главные художники. До крещения это были Врубель, Серов, Моне, Сезанн и Кандинский. Но, конечно, Дионисий для меня всегда был примером, даже немного образцом для подражания.

***

Как Вам кажется, что важно увидеть тем людям, которые ещё придут на эту выставку?

Л.И. Блях: Человек воспринимает искусство «в меру своей испорченности».

Люди должны всё пропускать через себя, но беда, наша человеческая беда, что когда мы приходим на выставку, мы проходим кругом-бегом. На любой выставке, в любом музее - сколько мы тратим на просмотр произведения? Одну или две секунды! А если это вас зацепило или это вам дало по морде, или это, наоборот, вас облагородило, вы возвращаетесь, и вот тогда будете стоять и пять, и десять минут, и больше. Вы проходите мимо произведений, не замечая их. Вы видите их, ваш глаз работает, но работает в одну только сторону, он не видит внутренних тем этой картины, он не понимает, зачем человек это сделал. Вот я, например, не понимаю, зачем это сделала Галкина. Я продолжаю говорить: «Галкина, ты зачем это сделала?» Вот висит портрет моей жены на фоне Москвы. Вы на этой картине ни одного конкретного московского здания не найдёте, но зато увидите богатейший образ, который она создает. У неё же ничего срисованного нет! Срисовывать приходится, когда себя делаешь. Когда она была девчонкой 65 лет назад, она срисовывала всё вокруг, но она это делала таким образом, что в её душе сложилось впечатление о природе, впечатление о Москве. И она работает не срисовыванием, она предлагает просто образы того или иного предмета. И это гораздо больше, потому что это через душу прошло, через мольберт проработалось, и она нам всё это выкладывает так, как она видит, не так, как я, не так, как вы, а так, как она. А вы хотите понять так, как она? Пожалуйста. Она действительно большой художник. Но у нас на Руси принято не замечать, а ещё чаще - затаптывать хороших мастеров. Мы человека не ценим, мы художника не ценим, мы ничего не ценим. Убьют двадцать семь миллионов на войне - «да ладно, бабы нарожают»! А то, что среди этих миллионов были изумительные мастера, художники, художники слова, художники театра, художники живописи... Я не говорю о тех, кого посадили, кого выслали, кого расстреляли. У нас с самого начала ХХ века умелые люди погибали первыми. Неважно - крестьяне, слесари, токари, инженеры... Такой человек был первым, потому что он был не нужен, он был расходным материалом, который использовали люди в одинаковых шинелях и ни на что не реагирующие. Ну, что делать?

Так что будем благодарны Господу Богу, что сохранил и донес до нас Фросю!

***

Каков, на Ваш взгляд, итог этой выставки как целожизненного служения?

А.М. Копировский: Смотря на работы Ефросинии-Ларисы Галкиной, можно сказать, что живопись - и её призвание, и её целожизненное служение. Вопрос, правда, в том, кому служить. Художник может посвятить свою жизнь служению музам, то есть искусству, красоте. И если в 85 лет человек продолжает писать, а не собирает по разным местам свои проданные когда-то картины, чтобы утешаться воспоминаниями, значит, и это служение было настоящим, принесло плод.

Но гораздо сложнее послужить своим искусством Богу и Церкви. Ефросиния-Лариса смогла освоить иконопись не как новый вид живописи для себя, т. е. как новую технику, новые формы, новый стиль, а как то, с чем она смогла отождествить себя как человека. Хотя она очень традиционный иконописец (не экспериментирует с формой, идёт в русле канона, не допуская никаких отступлений при этом), для неё каждая икона - событие. Каждая икона создаётся ею по конкретному поводу, в связи с конкретными людьми, в контакте с теми, кто может здесь что-то подсказать, - богословами, историками искусства. Это уже в некотором смысле церковное творчество. У неё есть иконы более совершенные, менее совершенные, но все они - живые, настоящие.

Открыв для себя иконопись, она не бросила живопись, но продолжала писать параллельно, хоть и значительно реже, чем раньше. А сейчас опять больше занимается живописью, чем иконами. И не потому, что захотела вновь послужить музам. Нет, это в некотором смысле миссия, благовестие. И доказательство того, что живописью тоже можно свидетельствовать о Боге. Причём не обязательно это будут «благочестивые» сюжеты, но - портрет, пейзаж, даже натюрморт или полуабстрактная композиция.

И ещё это доказательство того, что она сама в Церкви и в Боге переживает не вторую или третью молодость, а настоящую зрелость. Она достигла своей вершины, на которой не холодно, не одиноко. Пусть относительно великих художников вершина совсем невелика, может быть, она крохотная - неважно. Пусть Господь это оценит, и пусть наше братство, церковь, другие люди оценят её работы как произведения церковного художника. Её творчество - прекрасный пример того, как два начала, иконописное и живописное, не смешиваются, не противопоставляются, а раскрываются в той полноте, которая ей как художнику доступна, и даже позволяют подняться немножко «выше себя».

Как Вы думаете, какое значение для творчества Ефросинии-Ларисы Галкиной имел её братский путь в церкви?

Существует природный алмаз. Он сам по себе красив и дорог. Если на него нанести 57 граней или больше, он превращается в бриллиант. Мне кажется, что братская, церковная жизнь для неё - это то же, что нанесение граней на природный алмаз. Она его получила до обращения. Уже первые её работы показывают, что как художник она уже состоялась в начале 1950-х. Но вдруг человек говорит: «нет, и в живописи перейду к другим формам и содержанию, и иконы буду писать». Такое, конечно, без церковной и братской жизни невозможно, потому что художнику для роста нужен в первую очередь не заказчик, а заинтересованный зритель-собеседник. В художественной жизни этого сейчас чрезвычайно мало. С начала ХХ века в искусстве царствуют заказчики. Об этом писал тогда же академик Игорь Грабарь. И, к сожалению, даже значительные художники часто устремляются туда, где больше денег, славы, где известность приносят яркие, но сиюминутные ходы, а не поиски глубины, не поиски себя, тем более - не поиски Бога.

Для Ефросинии-Ларисы глубокая перемена в творческом пути была не самовыражением, а попыткой ответить на общение. Её картины украшают комнаты, где происходят братские встречи, иконы вешаются в красный угол или приносятся в наши часовни. Близкие, лично знакомые ей люди молятся перед этими иконами. Я думаю, многие художники и иконописцы отдали бы всё за то, чтобы иметь постоянную заинтересованную именно в них зрительскую аудиторию, а не просто слышать от кого-то критику или похвалу. Потому что в среде, одинаково родной для зрителей и для художника, его иконы и картины начинают жить новой жизнью.

Если искать опоры для возрождения живописи в эпоху постмодерна, то это должны быть пусть маленькие, но живые «точки», из которых распространяется свет, а не новые концепции или манифесты. С конца XIX века художественные манифесты зачастую интереснее, чем творчество тех, кто пишет эти манифесты. Ефросинию это миновало, как миновала её и проблема многих художников, творивших вопреки, а не благодаря условиям, в которых они жили и работали. У неё после прихода к Богу, в Церковь, а затем и в братство всё получалось «благодаря», а не «вопреки».

Какое значение её творчество имеет для церкви?

Может быть, никакого. Предположим, что никто, кроме нас, выставку не увидит ни в ближайшее время, ни в будущем. И что? Помните, как пел Высоцкий: «Мне есть что спеть, представ перед Всевышним...» У неё тоже есть, что «показать» Всевышнему, потому что она работала не против Бога и не «мимо» Бога, как будто Его нет. И это явно отпечаталось в ее работах. В них - внутренняя тишина, мир, гармония, глубина цвета, хотя часто это достигается художественными средствами вполне современными - в том числе, деформациями, условностями.

Недавно в нашем институте ректор о. Георгий и преподаватели встречались с известными учёными-физиками, и один из них сказал: «Господь Бог благословил человека не учитывать Его в научных расчётах». Но ведь можно, не нарушая своей свободы, и учитывать! Ефросиния-Лариса творит, действительно, с Божьей помощью: ну как в 85 лет писать иконы и картины, когда она по состоянию здоровья, что называется, еле дышит? В Псалтири говорится, что есть люди, которые «...и в старости плодовиты, и сочны, и свежи» (Пс 91:15). Это к ней относится вполне - не по её физической силе, а потому что в её немощи явно действует сила Божья. Пожалуй, в этом значение её творчества для церкви: оно подтверждает, что есть в ней те, на ком исполняются слова Священного Писания.

Впрочем, может случиться и так, что её выставка поедет куда-то в другие города. Её увидят совсем незнакомые автору люди, и им что-то понравится, что-то их удивит или обрадует. Тогда церковное значение творчества сестры Ефросинии будет больше. Мы все - и она, и устроители выставки, и её первые зрители - открыты к такому повороту событий. Мы надеемся на встречу и общение. И примем любое мнение, любое слово, если оно будет живым.

Беседовали Александра и Елисавета Колымагины

Выставка продолжит свою работу до 9 июня 2013 года.
Приглашаем на неё всех желающих. Справки по телефону: 8 (968) 764-52-12. 

КИФА №5(159), апрель 2013 года

Статьи по теме:

Можно ли написать хорошую икону в 85 лет. Слово священника Георгия Кочеткова на открытии выставки Ефросинии-Ларисы Галкиной