Христианство и современность

Вступительное слово священника Георгия Кочеткова на  Открытой (миссионерской) встрече в Центральном Доме журналиста

Ведут встречу священник Георгий Кочетков, председатель Преображенского братства Дмитрий Гасак и председатель Андреевского малого православного братства Сергей Смирнов

Дорогие друзья, сегодня мы с вами продолжаем цикл встреч, которые идут уже много лет. Они начинались еще в конце 80-х годов, и с тех пор мы регулярно проводим такие встречи для всех желающих. За это время сменилось целое поколение, но оказывается, что интерес к внутренней жизни человека, к духовной жизни, нисколько не уменьшается. И он совершенно не связан ни с модой, какая бы она ни была, ни даже с отношением к церкви. Всё это в обществе, в культуре, в сознании людей меняется, само собой, но интерес к внутренней жизни человека и к тому, что относится к области веры, доверия, к каким-то фундаментальным вещам в этой жизни, сохраняется. Более того, сейчас, например, этим стало интересоваться значительно больше молодежи. Хотя это тоже, наверное, естественно, ведь молодежь думает о будущем - и своем, и своих близких, родных - и, конечно, тоже хочет как-то в этом участвовать.

Наша тема сегодня самая общая. Мы не хотели ставить жестких рамок, границ, мы назвали ее просто: «Христианство и современность». Раньше мы иногда называли такие встречи «Что такое христианство?», но сегодня это звучит несколько упрощенно. Сейчас люди считают, что они уже знают, что такое христианство. И может быть, каждый по-своему, в какую-то свою меру, действительно знает, и это очень интересно, потому что эти представления очень и очень разные. Но поговорить о христианстве и современности сегодня нужно, потому что в этой теме людей многое удивляет и заставляет задуматься. Даже такие, кажется, совсем простые вещи, как какой-нибудь метеорит, который упал где-то на Урале... И то людей это очень и очень взволновало. Как это понимать? Это что, какое-то знамение с небес? Или исполнение каких-то пророчеств, древних или современных? Или это просто случайность: ну, упало и упало что-то сверху? Правда, некоторые поэтически настроенные люди говорили, что сверху просто так ничего не падает. Так что мы и к этому готовы: думать, что сверху просто так ничего не падает... Так же как и то, что рукописи не горят, и т. д. В наше время мы к каким-то вещам оказались очень хорошо адаптированы, мы их как-то удивительно хорошо усвоили, и это интересно, это радует. Но скажу вам честно, я не фаталист. Я не думаю, что надо выстраивать слишком короткую цепочку между тем, что где-то что-то сверху упало, и тем, как мы с вами будем жить сегодня, завтра и послезавтра.

Я думаю, что самое главное все-таки то, что происходит в человеке. И не просто в его сознании: мне кажется, ушли безвозвратно те времена, когда говорили о бытии и сознании, решая, что там первично, а что вторично. Все уже давно поняли, что это совсем не основной вопрос философии, а вообще периферия, нечто, ушедшее далеко в прошлое. Но что-то всегда происходит внутри человека, а когда не происходит, люди испытывают большой дискомфорт. Они не хотят опустошения. Это я могу сказать точно, причем независимо от того, какие здесь есть культурные, национальные, исторические корни или психологические предпосылки, - независимо ни от чего, люди не терпят пустоты. И это, мне кажется, некий залог надежды для нас в то время, когда для этой надежды не так много внешних оснований. Мы с вами не можем похвастаться тем, что мы можем опереться на то, другое или третье в нашем обществе - в государстве, в экономике, в культуре, иногда даже, к сожалению, в своем близком окружении, скажем, в коллективе, где мы работаем или учимся, или даже среди своих друзей и приятелей. К сожалению, на такие вещи не всегда удается опираться, и поэтому приходится внутри себя искать что-то действительно подлинное и ценное, что вывело бы нас на какую-то дорогу смысла и духа. Правда, как известно, с духами всё не так просто: разбираться с ними можно, но трудно. Со смыслами, как кажется, немножко легче, ведь мы с этим больше сталкиваемся: с разными смыслами, и внешними и внутренними. Смыслов существует много, как много и смысловых уровнейt. Есть, конечно, наиболее общие, универсальные смыслы, кстати, так же как и духи, хотя о них на русском языке говорить как-то немножко затруднительно. Хотя почему нет, в начале XX века об этом говорили очень хорошо. Но этот язык, мы, к сожалению, немножко подзабыли. Так же как мы подзабыли, честно говоря, и о том, что такое христианство, что такое вера. Мы, к сожалению, забыли какие-то фундаментальные понятия. То есть как забыли: слова-то мы знаем, но мы с вами их употребляем по-разному. И это можно гарантировать, даже здесь, в этом зале, никого еще не спросив, ни с кем не познакомившись, никого еще не выслушав.

Это как раз такая вещь, которую нам с вами придется сразу как бы зафиксировать. Если вы не согласитесь, то мы потом можем подиалогизировать на эту тему, но может быть, вы сразу и согласитесь, что у нас основные понятия, означающие эту самую внутреннюю, духовную жизнь, несколько «поплыли». Русский язык потерял свою определенность, однозначность. Нет почти ни одного важного понятия - во всяком случае, важного для христианства, - которое бы не раздвоилось или не растроилось. Все эти понятия в наше время употребляются так, что нет никакой уверенности, что тебя понимают правильно, когда ты называешь все правильные слова, то есть что тебя понимают так, как ты ожидаешь, как ты сам считаешь правильным.

Это касается всего, в том числе и веры. Я особенно люблю эту тему, потому что вера все-таки для человека вещь очень важная. У меня есть глубокое убеждение и опыт - а я ведь уже тридцать лет в священном сане и кое-что в своей жизни в этом смысле и видел, и слышал, и читал, и испытывал - и скажу вам (хотя, может быть, вас это удивит), что человек, потерявший веру, умирает. Умирает не просто внутренне, не просто как бы застывает в каком-то столбняке, он по-настоящему умирает, и внешне тоже. Есть вещи, без которых человек не может жить в принципе. Другой вопрос, какая у него вера. Она может быть хорошей или нехорошей, совершенной или несовершенной; она может быть детской, младенческой или взрослой, искушенной, - всё это разные вещи. Но я уверен, что все вы, здесь присутствующие - люди, имеющие веру. Абсолютно все, даже те, кто считают себя атеистами (уверен, что такие здесь тоже есть). Сейчас снова стало как-то даже немножко модно быть неверующим, настроенным анти-, то есть против того, другого, третьего... Тем не менее, я рискую утверждать, причем еще никого из вас сегодня не услышав, что у вас у всех есть вера, и вера настоящая, которая позволяет вам жить. Вы все живые души, здесь нет мертвых душ, нет смертников, которые до вечера не доживут. И это уже кое-чего стоит, это уже кое-что значит.

Для меня, например, это значит одну важную вещь (ну, по крайней мере, для начала одну): человек, имеющий веру, способен на доверие, на что-то такое, что предваряет эту веру, что вокруг нее существует и ее, собственно, конституирует. Мы все не только имеем веру, мы имеем еще и какое-то доверие к кому-то и к чему-то. И без веры, и без доверия человек, повторяю, жить не может, совсем. Так же как он не может жить без какой-то внутренней свободы, пусть минимальной, пусть даже эфемерной, пусть даже выродившейся в произвол, но хоть какое-то ощущение свободы у человека быть должно. Если отнять у человека этот дух, эту сторону его жизни, то человек жить не может - никакой, даже воспитанный как раб и живущий как раб. Доверие - вещь великая. Если мы открываем свое сердце чему-то или кому-то, если мы проявляем свое доверие, то мы имеем шанс что-то в своей жизни изменить. А это оказывается очень важным. Человек должен быть способен к этой внутренней динамике. Он должен меняться, он не может не меняться, это одно из проявлений жизни. Думаю, вы с этим легко согласитесь.

В христианстве вера имеет принципиальное значение. Тут можно вспомнить Тертуллиана с его знаменитым высказыванием: «Верую, потому что абсурдно». То есть это звучит абсурдно, это абсурдно с точки зрения формальной логики, как мы бы с вами сказали на более современном языке. Но потому и верую, что не могу доказать как дважды два четыре. И в человеке есть эта внутренняя способность доказательства недискурсивного, нерационалистического, неформального, и это здорово. Мы можем сказать, что всё это относится к области экзистенции, экзистенциализма, и будем правы. Собственно, экзистенциализм вышел на поверхность именно за счет такого рода вещей. Он стал улавливать в жизни человека какие-то глубокие пласты совсем не рационалистического и не практически-утилитарного свойства. Хотя никто, конечно, не отрицает важность практических вещей. Они существуют в жизни всех людей, даже самых-самых небожителей по характеру - всё равно эти житейские, практические вещи в их жизни существуют. Христианство помогает человеку открыть некий путь к таким внутренним, глубоким вещам, которые могут явить себя в некотором совершенстве, в определенной полноте. Любой христианин скажет вам, что он связывает это, во-первых, с познанием Бога, а во-вторых, с тем путем, который был открыт Иисусом Христом, что наиболее адекватно отразилось, скажем, в текстах Нового завета и прежде всего в Евангелии. Я думаю, что здесь ни у кого споров не будет, к какой бы конфессии человек ни принадлежал. Да и вообще любой человек это просто знает, даже если он совсем и не думает о христианстве по отношению к себе.

Конечно, стать христианином в наше время стало необыкновенно трудно, значительно труднее, чем это было в прошлые века. И не только тогда, когда всё общество, семья, общий порядок вещей приводили людей к этому, когда этому способствовало и воспитание, и определенная государственная организация и т. д., но, возможно, даже и в первые века христианства, когда всё было против христиан, когда велась бесконечная война против христианства со всех сторон - и со стороны языческого мира, и со стороны мира иудейского, который тогда не принимал Иисуса как Христа, как Божьего Помазанника. Шла такая духовная брань, духовная война. И сейчас тоже идет эта духовная брань, духовная война. В прошлом году это было очень ярко видно, это связывалось с определенными политическими обстоятельствами в жизни нашей страны. Хотя, конечно, это всё несводимо просто к политике, экономике, психологии - к вещам такого рода. Нет, здесь всё-таки действует какая-то внутренняя потребность идти вглубь, действительно познавать вещи истинные, реальные, не просто символические, даже не просто культурные в самом широком смысле слова. У людей выявилась эта потребность понять что-то такое - раньше бы сказали, что это что-то, связанное со смыслом жизни или с чем-то подобным. Вплоть до начала, даже до середины XX века об этом говорили бы в таких терминах. А сейчас не знаю, как люди сами себе это объясняют, но они явно захотели подлинности.

Надоели подделки, надоела эта постоянная ложь, внутренняя и внешняя. Я сейчас говорю не просто об официальной лжи, я говорю о той лжи, в которой живут простые люди, мы с вами. Это всё страшно надоело. Не хочется никаких потемкинских деревень. Ведь даже театр находится в тяжелом кризисе, потому что в итоге он должен быть или маскарадом, или как-то выходить на подражание живой жизни, но у него это не очень получается или получается некрасиво; вроде даже если и подлинно, то некрасиво, а если красиво, то неподлинно. И мы с вами имеем большой-большой кризис, собственно, всех областей искусства - и театра, и кино, и чего хотите. И живопись, и архитектура - всё, абсолютно всё выветрилось, потеряло свои четкие критерии качества. Поэтому мы сплошь и рядом сталкиваемся с безобразием, я говорю не в поведенческом смысле, а с без-образием, когда нет красоты, когда нет целостного образа в человеке и в его жизни и в соответствующих ее плодах.

И вот, подлинность, напротив, стала трогать современных людей. Отсюда возникают всякие инициативы у тех, кто хочет выглядеть, пусть хотя бы только в своих глазах, прилично, кто хочет, чтобы их жизнь не проходила впустую, в погоне лишь за почетом, славой, деньгами, удобствами, комфортом, удовольствиями и т. д. Почему-то эти вещи, которые еще так недавно всех очень увлекали, вдруг стали людям надоедать. Одна из самых сейчас знаменитых и лучших поэтесс страны Ольга Александровна Седакова как-то сказала, что это и есть новая интеллигенция. Старая интеллигенция, как она считает, умерла, совсем умерла - и, к сожалению, с этим приходится согласиться, - но появилась какая-то новая интеллигенция, только другая, совсем другая. Интеллигентным человеком можно назвать не просто того, кто получил диплом о высшем образовании или какую-нибудь степень кандидата или доктора наук, а того, кто чувствителен к тем вещам, которые связаны с подлинностью жизни. Это несколько неожиданно. Это может быть любой простой человек, который просто способен жить своей совестью (а для христианина совесть - это голос Божий внутри человека), который способен на эти вещи обращать внимание и способен побеждать все трудности своей жизни, именно выбирая эту самую совесть, - вот такой человек и может быть назван сейчас интеллигентом, интеллигентным человеком. А кто не способен жить по совести, хотя бы в самых принципиальных вещах, тот не интеллигентный человек, будь он кто угодно - композитор, художник, писатель, - кем бы он ни значился в метриках. И это очень интересно, это совершенно новые вещи. Это то, чего еще пять-десять лет назад в нашей стране не было, а может быть, и не только у нас. Люди нашли какие-то новые пути к объединению. Для современной постсоветской России это особенно важно, потому что мы до сих пор еще не совсем народ, до сих пор еще не совсем страна. Почему? Особенно потому, что еще слишком мало вот таких связей, объединяющих всех бескорыстно изнутри. Какие-то связи есть, но их недостаточно, существует огромный их дефицит, и поэтому не хватает того самого доверия друг к другу, не хватает всего того, что нужно человеку, чтобы опереться на что-то реальное.

Конечно, говоря о христианстве, я не могу снова не сказать то, что и так понятно: что без Бога, как и без Христа, христианства не существует. Так же как не существует его без правды и совести. Об этом, правда, христиане как-то иногда забывают. Не существует его и без способности выбора. Жизнь дает людям разные возможности, открывает разные пути, и вопрос в том, какой выбор человек делает, насколько он вообще способен к выбору, причем к такому, о котором он бы потом не пожалел, который потом сам бы не предал. И это всё имеет прямое отношение к христианству. Я принципиально не хочу сейчас начинать ни с обрядовой стороны, ни с догматической, ни с чего из того, что хотя и имеет важное значение, но что укоренено в далеком прошлом. Мне кажется, что христианство для нас с вами ценно в первую очередь потому - по крайней мере, может быть ценно, - что оно как раз отвечает на вопросы современного человека, современности. И отвечает на них значительно лучше, чем на вопросы о прошлом или будущем. Впрочем, это понятно. Христианство предполагает, что Христос Своим Духом Любви, Своей реальной жизнью может присутствовать посреди нас в любом месте в любое время, что Он не просто когда-то был, когда-то что-то говорил, когда-то с Ним что-то произошло на Голгофе, а потом, кажется, еще и в Воскресении, как утверждают верующие в Него, а потом Он дал обещание Царства Небесного, условием которого является только одна маленькая деталь: должно кончиться историческое время, должна кончиться история. Просто потому, что в ней слишком много лжи и зла, страданий и греха, вот поэтому она и должна кончиться. А то, что наступит после этого, и называется Царством Божьим, потому что в этом мире, если он сотворен Богом, есть способность к обновлению.

Конечно, всё это существует, но главное, что христианство может нам дать - это я говорю из опыта, не из книжек, - это такую платформу, которая обладает всеми свойствами подлинного фундамента, подлинного основания жизни. Дальше стройте на этом основании то, что вы хотите, то, что можете, каждый по-своему, со своими способностями, со своими талантами, со своим усердием, со своей внутренней целостностью или нецелостностью и т. д., - то есть со всеми теми качествами, которыми разные люди обладают в очень разном сочетании. Может быть, даже каждый человек обладает ими в каком-то уникальном варианте, и это замечательно. Откровение личности, как известно, было принесено Христом. До Христа никто не знал, что такое личность, да личности еще и не было. Были яркие или неяркие индивидуумы, были талантливые, способные, иногда гениальные люди, но это еще не означает, что они были личностями. Они могли быть знаменитыми философами или какими-то выдающимися деятелями, в том числе и в религиозной, духовной сфере, но этого еще было мало для того, чтобы стать личностью. Для того, чтобы ей стать и оставаться, надо было научиться жить, не противореча своей совести, т. е. голосу Божьему и Самому Богу. Если ты противоречишь Богу в вещах принципиальных, то не думай о себе, что ты стал личностью, или что ты родился ею, или что ты возродился как личность. Может быть, ты даже когда-то и имел это качество, да потерял. А потерять его можно; всё духовное можно и обрести, и потерять.

Наша жизнь полна такого рода вопросов, которые волнуют нас всерьез, без решения которых мы не можем нормально существовать, не можем нормально думать ни о дне сегодняшнем, ни о дне завтрашнем, ни о себе, ни о своих близких и родных, ни о своих друзьях. А подвергать всё время себя и других опасности мы все-таки тоже не хотим, нам это тоже надоело. Надоела эта мясорубка XX века, когда человек всё время сравнивался с какой-то щепкой, которая постоянно должна была куда-то безумно улетать, в некое небытие. Вот этого безумия не должно быть. Ему надо поставить предел, его надо остановить ради каждой такой щепки, которая при большем и лучшем внимании и рассмотрении оказывается живым человеком с совершенно уникальными свойствами, способностями, которых никто до конца, без остатка заменить не может, никто!

В христианстве очень важно то, что оно никого не осуждает. И даже не судит. Раньше на подобных встречах мне иногда, а в какие-то годы и часто, задавали вопросы: а как церковь относится к Толстому? Или, скажем, к Михаилу Булгакову? К Бердяеву? В общем, было огромное количество таких вопросов по отношению к каким-то явлениям или к каким-то людям. А я говорю: никак церковь к ним не относится, просто как к людям, как к чадам Божьим, и всё. Но они же писали, они же говорили, они же то-то и то-то делали... Да, писали, да, говорили, и это имеет значение. Но церковь не спешит кого-либо судить, и это принципиально. Когда я сейчас смотрю по телевизору или в Интернете, как иногда выступают даже церковные люди, даже люди, облеченные духовным саном, мне подчас бывает стыдно, именно потому что забыты эти основы основ, потому что спешат судить. То есть делают то, что делают все. Но, простите, может быть, всем это и не слишком предосудительно, потому что не все же считают себя христианами, но христианам это безусловно предосудительно. В Евангелии говорится: «Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить» (Мф 7:1-2). И уж это знают все, даже самые недалекие из верующих людей. Очень важно, что христианская церковь за две тысячи лет своего существования вынесла крайне малое количество суждений и осуждений. Их можно пересчитать чуть ли не по пальцам одной руки, ну, может быть, двух или чуть-чуть больше. Но за две тысячи лет это уж очень скромно.

Иногда при этом вспоминают историю западного христианства, скажем, какого-нибудь Галилея, Бруно или инквизицию и прочее. Но мы с вами, слава Богу, живем в XXI веке и уже хорошо знаем, что католикам пришлось на самом высшем уровне за всё это просить у всего человечества прощения, и надо сказать к их чести, они это сделали. Хотя эти жесты и были символическими, но эти символы что-то да значили. Просили прощения у евреев за антисемитизм, просили прощения у греков за разгром Константинополя, просили прощения за те самые псевдонаучные споры, просили прощения за инквизицию... Конечно, инквизиция - очень малое явление по отношению, скажем, к тому, что происходило в XX веке. Далеко ходить не будем, вспомним хотя бы нашу историю, нашу страну. Хотя вы прекрасно знаете, что в XX веке было и множество других трагедий, не только в нашей стране. Но в нашей стране было то, чего не было нигде. И тем не менее, католики просили прощения, а мы нет.

Я думаю, что имело бы смысл людям об этом подумать и как-то применить к себе. Вот мы до сих пор не попросили прощения за то, что было у нас в XX веке. Я считаю, что это для нас очень негативно. Мы как бы отрубаем себе возможность нормальной жизни в будущем. А кто должен просить прощения? Да вот весь народ и должен, все, кого народ сочтет представителями своей совести. Это может быть любой человек: если патриарх, пусть патриарх, если президент, пусть президент, если какой-нибудь министр, пусть министр, если какой-нибудь монах, пусть монах, если какой-нибудь коллектив или круг друзей, тоже пожалуйста. Но пока этого не делает практически никто. А без очищения невозможно возрождение. Надо обратиться к силе Божьей, к силе Божьей Любви - уж будем говорить более конкретно, чтобы всем было понятно, что имеется в виду. Надо к ней обратиться, и только тогда эта черная пелена сойдёт с наших глаз, с нашего сердца, уйдет из нашей жизни. В нас укрепится радость, которой нам всегда так не хватает, и поэтому мы всё время ищем бесконечных суррогатов. В нас укрепится любовь и та же самая свобода. Ну, пусть хотя бы только эти основоположные вещи. Мы сможем снова познавать истину, а не просто то, что высчитывается по формулам. Это принципиально, и до сих пор этого нет. И это есть ответственность всех, кто живет на нашей земле, кто бы кем ни был, пусть даже те, кто сами страдали от системы, а такие люди еще пусть единично, но живут. Существуют и те, кто прямо, лично страдал в советское время, но и те, кто страдал позже.

Нам нужно вернуться к зову совести, к этому голосу Божьему внутри себя. Нам нужно понять, насколько это связано с тем, что сказал нам Христос. Именно нам с вами. Не просто древним евреям, или древним грекам, или древним римлянам, или кому бы то ни было еще, а нам с вами. Я думаю, что это прямо относится к той тайне жизни, которая в каждом из нас есть, которая нас призывает к какой-то ответственности, а значит, к каким-то границам, за которые нам, живя по совести, переходить нельзя в принципе. Как раньше, допустим, было много людей, которых воспитывали так, что они в принципе не могли соврать, хоть убей; или в принципе не могли взять чужого, хоть он умрет с голоду. Мы потеряли ключ к такого рода воспитанию. У нас всё стало относительно. Мы всё время абсолютное делаем относительным: «нельзя, но если очень хочется, то можно». Или если очень нужно, то можно. И мне кажется, именно от этого нам надо уходить, если мы хотим возродить свою внутреннюю жизнь, если мы хотим при этом друг друга увидеть в лицо и не пугаться взгляда, если мы хотим встретиться с людьми лицом к лицу, глаза в глаза, как с близкими, знакомыми, так и с незнакомыми, не близкими нам, а может быть, иногда даже и несимпатичными, может быть, даже когда-то сделавшими нам какое-то зло. В жизни каждого человека есть такие люди, их можно называть врагами, а можно и не называть, это сейчас не важно.

Ну вот, я думаю, что пока, для первого слова, «для затравки», того, что я сказал, достаточно. Конечно, я не описал всего христианства, это понятно. Но мне кажется, что я сказал о христианстве самое главное. Я только должен предупредить, что для меня сегодня, как и всегда в таких случаях, христианство тождественно - условно говоря - православию. Я не из тех, кто не знает разницу между конфессиями, я ее хорошо знаю, но не надо ее переоценивать. Да, разница есть, да, она часто бывает довольно существенной в каких-то аспектах, в каких-то сторонах нашей христианской жизни. Но сегодня пусть для нас это будут синонимы. Мы будем говорить христианство или православие, чтобы не вызывать здесь каких-либо конфессиональных споров, они практически всегда бесплодны. Давайте условно договоримся, что мы не будем в эти внутриконфессиональные вещи сегодня входить, не будем их обострять, не будем на них акцентировать внимание, просто потому что не о них речь. Нам всем сейчас не до жиру, быть бы живу. Нам сейчас важно то, что нас объединяет, а с различиями мы разберемся. Там, где есть любовь между людьми, там люди умеют и договариваться, и решать проблемы между собой.

Нужно сначала открыть двери любви, нужно открыть свое сердце и не бояться давать авансы любви и доверия всякому человеку, с которым ты столкнулся, пусть даже случайно. Это правило не только для священников, хотя без этого священником вообще быть нельзя. Об этом, мне кажется, надо сейчас заявлять громко, это надо распространять на всех, даже на тех, кто себя верующим и христианином, скажем, на сегодняшний день не считает. Надо давать авансы любви и доверия каждому человеку, начиная с маленького ребенка, которому это тоже надо - поверьте мне, мне много приходится работать самыми разными с людьми, - и кончая седовласым старцем. Это нужно и людям адекватным, и неадекватным, людям с добрым и светлым прошлым и с совсем иным прошлым или настоящим. Это нужно всем.

Мы разучились жить вместе, мы разучились давать авансы любви и доверия друг другу без условий, как раньше говорили, без аннексий и контрибуций. Мы настолько разучились это делать, что иногда теряем человеческий образ, человеческий облик. На нас действительно бывает трудно положиться. Вот всему этому и надо положить предел, всё это надо остановить!

Конечно, человек не может жить только отрицательными ценностями: это не делай, туда не ходи. Человек так не может, он должен хорошо знать, куда же он движется, к кому он идет, на кого он смотрит, с кого он берет пример. Христианину здесь легче, ему заповедано в этих случаях смотреть только на Христа и больше ни на кого. Поэтому он никогда не впадет в уныние, никогда в жизни не разочаруется, не расстроится. Всякий унывающий человек в каком-то смысле еще не совсем христианин, потому что уныние - это не то, что зависит лишь от внешних условий жизни, от состояния здоровья, благополучия и т. п.

Будем же стараться не унывать и давать друг другу бескорыстные авансы любви и доверия!

24 февраля 2013 года

После вступительного слова ведущего участники встречи задают свои вопросы о вере и Церкви

КИФА №3(157), март 2013 года