«Мое дело показать, что цель, указанная Евангелием, оправдывается и доказывается бытием»

14 января 134 года назад Михаил Михайлович Грибановский (будущий епископ Михаил) был пострижен в монашество

Епископ Михаил (Грибановский)

 

Баловень русской культуры

Преосвященный Михаил, епископ Таврический и Симферопольский, в миру – Михаил Михайлович Грибановский, родился 2 ноября 1856 г. в г. Елатьме Тамбовской губернии. Отец его был потомственным священником, благочинным городских церквей; мать – дочерью священника. В семье было одиннадцать детей, шестеро из которых умерли в возрасте до двенадцати лет.

Михаил был самым младшим ребенком. В детстве он «был баловнем не только своих близких, но в известном смысле и "баловнем" русской культуры. Материальный достаток, равно как и, очевидно, не узко-сословные взгляды родителей позволили дать ему все то, что она предлагала тогда образованным людям»¹.

В духовном училище начинается его напряженный путь духовной борьбы, работы над собой в поисках истины. Так, для того, чтобы победить нежелательную сонливость, он ложится спать на сруб колодца: голова – на одной стенке, ноги – на другой; чтобы изучить греческий язык, запирается в своей квартире и в течение целого месяца упорно изучает грамматику Кюнера.

Уроки русской словесности в блистательном изложении Н.Я. Виноградова впервые пробудили в Грибановском сознательную критическую мысль. Позднее он напишет: «Насколько я себя помню, я всегда ощущал непреодолимую жажду разрешиться в один принцип. В семинарской жизни эти поиски единого были главным образом теоретического свойства и выражались во всевозможных отрицаниях, начиная с самых грубо-материалистических (это еще в училище) и кончая самыми утонченно-пантеистическими»². А пока в дневнике он помещает слова Цезаря Барония «философия есть преддверие веры» и неуклонно стремится к обретению этой веры.

Его дневники этого времени наполнены такими записями: «Всякое доброе намерение и желание нужно сейчас же приводить в исполнение. Намерение и желание без исполнения их на деле не более, как пустоцвет», «Лучше шаг, сделанный собственными силами, чем прыжок с чужою помощью». В другом месте, поставив вопрос: «Какой должен быть настоящий человек?», он отвечает: «не должен быть мечтателем, давать воли своему воображению, своей фантазии...»³.

«Нужно общество духовных аскетов»

Уже с раннего возраста для Михаила много значило общение с товарищами. У него было какое-то удивительное внутреннее качество собирания и вдохновения тех, кто был рядом с ним. Все воспоминания друзей по семинарии рисуют Грибановского человеком необыкновенно чутким к интересам ближнего, всегда готовым помочь. «Около него всегда создавалась чистая атмосфера благородных порывов на служение общему благу, с подавлением личных низменных инстинктов, велись пылкие речи о широком, беззаветном служении интересам духовного развития русского народа, о перевоспитании его на началах христианской морали, о перевоспитании и подрастающего молодого поколения. Михаил Михайлович был среди них трибуном, зажигавшим пылкие молодые сердца этими добрыми, благородными порывами»⁴.

В 1880 году Михаил Грибановский поступает на церковно-историческое отделение Санкт-Петербургской духовной академии, где его специализацией стало изучение философии. В те годы он писал в дневнике: «Дело мое следующее: говорить и проповедовать, что Евангелие должно быть нашим руководителем в практической жизни, а оно учит любви... Теоретическое же мое дело следующее: показать, что цель, указанная Евангелием, оправдывается и доказывается бытием, природой в развитии, что цель эта естест­венная, нормальная, долженствующая быть, следовательно, осветить, осмыслить все бытие с точки зрения Евангельской цели»⁵.

Это целеполагание связывается с поиском общего служения и жизни в братской любви. «Трудно, почти невозможно с нашей расслабленностью воли спасать свою душу одному. Постоянно падаешь и спотыкаешься. Невозможно одному устоять против течения океана суеты и низких помыслов. Нужна взаимная братская поддержка. Нужно взаимное воспитание <...> Нужно общество, где бы друг друга не оставляли и возбуждали, нужно, чтобы благодать Божия ощущалась среди нас и в нас, нужно общество духовных аскетов. Нужна школа беспрекословного послушания, нужна работа единственно ради Бога и спасения души» (20 августа 1883 г.)⁶. 

Ощущение церковности как совместного стремления к послушанию Богу, а затем и служению, исполнению своего призвания приводит Грибановского к мысли о принятии монашества, определившего форму его дальнейшего целожизненного служения Богу и Церкви. Постриг был совершен 14 января 1884 г. недавно назначенным ректором Академии епископом Арсением (Брянцевым). Несомненно, сам этот акт сужения христианского пути одним из лучших студентов принес обильные духовные плоды в академической среде. Семнадцать лет до Грибановского никто в Академии не принимал монашества, вскоре же вокруг инока Михаила складывается небольшая, но сплоченная дружина из числа студентов, принявших постриг по его примеру. Среди них известные впоследствии иерархи: Антоний (Храповицкий), Никон (Софийский), Тихон (Беллавин) – будущий патриарх. Целью духовной деятельности кружка стала выработка православной философии и ее практическое воплощение, т.е. осуществление по-настоящему евангельской церковной жизни. Именно в монашеском «братстве» Михаил (Грибановский) впервые высказывает идею необходимости восстановления патриаршества в России.

Направляя живые побеги к норме жизни Христовой

Среди обширного письменного наследия еп. Михаила, обратим здесь внимание на одно замечательное произведение. В том же 1884 году он произнес речь на общем собрании петербургского братства Пресвятой Богородицы на тему «В чем состоит церковность?»⁷, в которой он раскрыл свое понимание церковности не как исполнения внешних предписаний, воспроизведения богослужебных и бытовых форм, а как жизнь в Духе Святом. Звучала там и мысль о том, что мы меньше всего знаем то, что нам открыто Богом в Православии. «Мысль о церковности <...> до сих пор очень мало выяснена и того меньше понятна», при этом «уяснять великую идею церковности составляет нравственный долг ее носителей и защитников». Действительно, ведь за этим понятием могут скрываться совершенно разные вещи, связанные друг с другом лишь внешне. От точного внутреннего определения церковности зависит то, на каких принципах будет строиться церковная жизнь. «Напрасно думают, – пишет о. Михаил, – что церковность есть знамя лишь той или другой общественной или политической партии, и имеет поэтому преходящий интерес. Нет, это – знамя Святого Духа. Это – знамя тех, которые на временное течение личной и общественной жизни смотрят с точки зрения вечности. <...> Она есть единственный проводник божественных зиждительных сил на земле и от нее всецело зависит рост и благоденствие каждого народа. Кто не привьется к этой Христовой лозе, не вберет ее живительного сока во все разветвления жизни и внутренней и внешней, тот нравственно засохнет и погибнет навеки, будь то отдельный человек или целая, даже великая нация».

На опасения того, что внесение церковности во все стороны общественной жизни будет сковывать эту жизнь устаревшими и окаменевшими рамками, автор замечательно отвечает: «Нет такой живой былинки на народной ниве, которая, воспринявши в себя луч церковности, не зацвела бы во всей своей идеальной божественной красе. Церковность убивает не жизнь, а ее несогласия, ее злую борьбу, ее мучительные противоречия. Не полнота жизни сякнет, а ее призрачные, лишь обольщающие нас иллюзии исчезают под светозарным солнцем церковной истины. Не устаревшие, отжившие свой век рамки налагаются церковностью на общество, а рамки идеальные, небесные, вечно юные; они не задерживают, не искажают побегов жизни, а лишь направляют их к их настоящей норме жизни Христовой – во всей полноте и гармонии ее божественных сил».

Удивительно, что о. Михаил призывает вполне благополучное с современной точки зрения христианское общество вернуться к основам, ознакомиться с учением Церкви по Евангелию и постановлениям Вселенских Соборов, отказавшись при этом от предвзятости и субъективности. Он говорит о том, как можно внести церковное начало в самые разные стороны жизни: в свои мысли, мировоззрение, в область чувств, в семейные отношения, в общественную деятельность, которая, по его словам, «вся есть только многоразличный подвиг любви к ближнему во славу Христа».

Совершенно естественно, что для Грибановского образцом и идеалом приходской жизни как основы всех остальных церковных отношений является первоначальная христианская община, описанная в Деяниях святых апостолов (напр., 2:44-47). Именно здесь, в пространстве взаимной братской любви, должна проявиться ответственность каждого члена прихода за поддержание храма, пастырей церкви, воспитание и образование детей, входящих в приход, за взаимное назидание и спасение, за общее святое дело созидания церковности в жизни. Тогда всякий член общины «не может не видеть собственной славы и собственной похвалы в благолепии и чистоте дома Божия, в осмысленности, истовости и красоте богослужения, во всеобщем уважении и почете своего пастыря, в его назидательности и, наконец, в его авторитетном руководстве всеми приходскими делами».

При этом о. Михаил трезво понимает: «Если мы посмотрим на действительное положение дел, то не должны ли будем сознаться, что нам еще весьма далеко, чтобы не сказать более, до церковности, понимаемой в истинном своем смысле? <...> Мы считаемся православными и меньше всего знаем о православии. Мы изучаем все, ищем истину повсюду, кроме себя, кроме своей Церкви. <...> Поистине ужасна эта готовность верить во все, только не в самих себя, не в ту истину, которая вручена нам Богом в православии!..»

Известно, что среди непосредственных слушателей иером. Михаила на собрании братства были и архиереи, и светские сановники достаточно высокого ранга. Бескомпромиссность высказанных оратором суждений не могла всем понравиться. Речь задела за живое, вызвала толки, абсурдные обвинения оратора то в папстве, то в протестантизме⁸. Все это не могло не оставить в душе о. Михаила горького осадка при сознании правоты своих взглядов и убеждений.

Но речь была настоящим свидетельством о глубине духа и смысла церковности. Молодой иеромонах с необыкновенным вдохновением сказал о самых главных, основополагающих вещах, о самой сути жизни Церкви. Здесь проявилось очень важное качество духовной жизни Грибановского – способность быть в самом эпицентре, а не распыляться по периферии. Именно поэтому речь остается актуальной до сих пор.

«То был дух великий, дух апостольский»

Последние полтора года своей земной жизни Михаил был епископом в Симферополе, сначала викарным, а затем правящим. Здесь Владыка, прежде всего, заботится о духовных школах и просвещении народа. Многое было сделано за короткий срок и в отношении хозяйства. Неизлечимая болезнь не дала этому великому человеку продолжить то, к чему он стремился всю свою жизнь и во что вкладывал все силы, – содействие возрождению церкви через осуществление евангельской жизни.

Владыка уходил как настоящий христианин. Нам остались подробные свидетельства о последних днях его жизни. Незадолго до смерти он попросил приехать к нему его лучших друзей по академической монашеской «дружине»: Антония (Храповицкого), тогда, еп. Чебоксарского, ректора КДА, и Никона (Софийского), еп. Вольского, викария Саратовской епархии. Их прибытие стало отраднейшим для еп. Михаила событием. После соборования 6 августа 1898 г. владыка, испросив прощения у всех, сказал: «Слава Богу, слава Богу! Я теперь спокоен, желаю от души и вам дойти до такого состояния, когда сознаешь, что сделал, что мог. Меня любили в течение всей моей жизни; любили в Полтаве и здесь. Благодарю Бога моего за это! Любил и я, но подвиг любви не совершил: для меня это было удовольствием, а не подвигом. Мало я сделал в благодарность за эту любовь...» На это еп. Антоний заметил, что «истинная любовь в этом-то и состоит, она не сознается как тяжесть, а именно как удовольствие, как отзвук полной гармонии духа». 19 августа после причастия Святых Тайн еп. Михаил сказал: «Сегодня умру». Последние слова его были: «Прошу, передайте друзьям, чтобы не удалялись...»

В знаменитом надгробном слове епископ Антоний (Храповицкий), озирая всю жизнь почившего, говорил: «То был дух великий, дух апостольский, который распростирался далеко за пределы своей личной жизни и, в стремительном порыве любви и сострадания, желал всех людей, всю вселенную охватить собою и, очищая всех молитвенным пламенем, вознести ко Христу.

<...> Он умирал, как святой подвижник, которому "смерть приобретение", ибо давно "томился желанием уйти и быть со Христом". Он улыбался среди мучительных страданий, он приобщался с радостью Св. Таин, ежедневно обновляя дух свой этим блаженным общением со Христом. Задыхаясь за несколько минут до смерти, он шептал друзьям своим свой последний завет о самоотверженном служении Апостольской церкви. Не смерть его сразила, но он победил ее, и мы, ее ближайшие свидетели, можем воскликнуть при воспоминании о ней: "Да не страшится никто смерти, ибо освободила нас Смерть Спасителя!"»⁹.

* * *

Епископ Михаил явился прямым свидетелем того, как Божья сила совершается в немощи. Он прожил всего 42 года, но, сумев за это недолгое время глубоко проникнуть в тайны евангельской жизни, он задает всем нам духовный тон для подлинно православного возрождения церкви.

--------------

¹ Хондзинский П., свящ. Над временем // Вст. ст. к: Епископ Михаил (Грибановский): сочинения, письма, жизнеописание. М. : ПСТГУ, ИМП. 2011. С. XXXVII.
² Письмо к П. А. С. // Епископ Михаил (Грибановский): сочинения. С. 652.
³ Л[еонтьев] А[лександр]. Жизнеописание преосвященного Михаила, епископа Симферопольского и Таврического // Епископ Михаил (Грибановский): сочинения. С. 733.
⁴ Там же.
⁵ Там же. С. 744.
⁶ Там же. С. 745.
⁷ Церковный Вестник. Спб. 1886. N№ 51-52. С. 827–830.
⁸ Письма к митр. Антонию (Храповицкому) // Епископ Михаил (Грибановский): сочинения. С. 584.
⁹ Антоний (Храповицкий), митр. Слово при погребении преосвященнейшего епископа Таврического Михаила (22 авг. 1898 г.) // Епископ Михаил (Грибановский): сочинения. С. 820–822.

КИФА №14(136) ноябрь 2011 года