Есть ли надежда на диалог?

Среди разных материалов, связанных с темой понятного языка богослужения, следует отметить сочинение активной участницы различных интернет-форумов Н.Е. Афанасьевой. В своей статье «О "певческом" переводе Херувимской песни на русский и украинский языки архиепископа Тульчинского и Брацлавского Ионафана (Елецких)» автор предъявляет претензии церковному иерарху, талантливому композитору и переводчику богослужебных текстов.

Данное сочинение следует читать крайне внимательно, вовремя отлавливая не соответствующие действительности высказывания. Уже в преамбуле автор утверждает, что ректор Свято-Филаретовского института проф.-свящ. Георгий Кочетков якобы считает, что церковнославянский язык «следует вовсе упразднить». Это же мнение автор приписывает и «приверженцам» отца Георгия. Зная отца Георгия лично в течение многих лет, я, конечно, сразу понимаю, что автор выдает желаемое за действительное, но что делать тем, кто готов поверить автору на слово?

Посмотрим же, в чем же суть обвинений (а это именно обвинения) Афанасьевой в адрес архиепископа Ионафана. Оказывается, перевод владыки «во всём противопоставлен кирилло-мефодиевской традиции». Автор конкретизирует, что именно преступает переводчик: принцип пословного перевода, точную передачу корня греческой лексемы в ее буквальном значении и каноны византийской поэтики, выверенные веками.

Далее следует целая статья, призванная пояснить, почему, например, первым словом Херувимской песни должен быть именно артикль мужского рода, который на церковнославянском языке требуется перевести как относительное местоимение «иже»; в каком порядке должны стоять подлежащее, прямое дополнение и другие части предложения в греческом и церковнославянском тексте и т.д. Главный вывод: по-настоящему православными принципами перевода являются только те, что использовали святые братья Кирилл и Мефодий тысячу лет назад. То есть предполагается, что даже их преемники, упоминаемые в обсуждении митр. Киприан и Евфимий Тырновский, активно использовавшие иные принципы перевода, противоречили кирилло-мефодиевской традиции. Еще один вывод из статьи: перевод допустим только в учебных целях, ни в коем случае - не в певческих, т.е. не для использования в богослужении. «И пускай кто-то из молящихся, особенно из новоначальных, поначалу не поймет, что означает слово «дориносима». Достаточно священнику на проповеди или преподавателю в воскресной школе это объяснить. Зато это слово прекрасно и возвышенно, и даже сама его временная «непонятность» в чем-то созвучна непостижимости и таинственности происходящего», - откровенно заявляет автор.

Статья Афанасьевой не вызвала много откликов - почти за месяц высказалось всего 17 человек. Из них лишь двое однозначно согласны с автором. Среди других собеседников - знаток Священного писания и переводчик Андрей Десницкий, автор работы о книжной справе XVII в. прот. Георгий Крылов, свящ. Максим Антоненко, дьякон Андрей из Киева, а также - сам владыка Ионафан. И пусть они не согласны с позицией автора, но ведь произошло то, о чем мечтали многие переводчики в течение столетий: можно жить в разных странах, не быть знакомым со своим собеседником и при этом вместе работать над переводами, обсуждать, критиковать друг друга и находить лучшие варианты из возможных.

Автору было адресовано много вопросов и критических замечаний. Среди них: «Чтобы оценить любой перевод, как и вообще любой плод деятельности рук человеческих, нужно для начала понять, зачем и для кого это было сделано. А потом определить, насколько результат соответствует этой цели. Иначе разговор будет идти на уровне «мне нравится - а мне не нравится», причем оценки будут первичны и бесспорны, а аргументы будут просто подбираться в поддержку этих оценок. Эта статья - как раз пример подобного подхода» (Андрей Десницкий). «Со всем этим можно было бы согласиться, если бы не была очевидна личная и предвзятая позиция автора. Некjторые фразы данной статьи совершенно портят впечатление о работе, призванной быть свободной от собственных весьма спорных убеждений. Дело в том, что подобный мировоззренческий бэкграунд лично меня заставляет сильно сомневаться в объективности всего исследования» (Егор Резниченко). «Когда автор, рассуждая о значении греческих лексем, ссылается не на этимологии и словари греческого языка, а на популярные статьи Н.Д. Успенского, что-то всерьез обсуждать с этим автором остается просто не о чем» (Василий, Москва). «Интересно, а как тогда рассматривать любые переводы? Септуагинту - как искажение смысла Ветхого Завета? Ц.-сл. переводы В.З. - тоже его искажение? (Ибо форма др.-евр. поэзии неизбежно в той или иной мере терялась). И даже «Отцы пустынники и жены непорочны...» Пушкина - это искажение смысла молитвы св. Ефрема Сирина?» (Виталий Койсин). «На каком основании автору надо верить, что существующие тексты точно соответствуют греческому оригиналу? Кто даст гарантию, что сами греки не ошиблись и точно передали смысл Писания при переводе и достоверно переложили в поэтические произведения смысл вероучения, а потом и славяне вслед за ними при всех и всяческих переводах и переписываниях Писания и собственно греческих гимнов? Кто даст гарантию, что автор воспринял без искажения то, что сказали или хотели сказать греки и предыдущие славянские поколения верующих? Почему, судя по всему, автор родился в русскоязычной среде, обучался ему и пишет на столь неподходящем языке на высокие темы? Это ошибка Промысла, которую надо исправить?» (И.К. из Москвы). «Для адекватного перевода некоторых греческих лексем иногда требуется целая славянская фраза - о каком пословном переводе в этом случае можно говорить? Конечно, иногда вводили неологизмы. Но непонятность текста в Средневековой Руси часто переживалась как кощунство. Поэтому редакторы стремились сделать текст понятным. По-разному. Иногда прибегали к пересказу. Чаще жертвовали глубиною изначального смысла текста ради поэтической компактности и стройности (как в случае с дориносима - дароносима). Злоупотребление пословным и поморфемным принципами при книжной справе XVII в. и привело к искажениям и «коллапсам» новообрядческой редакции, высмеиваемым старообрядцами» (прот. Георгий Крылов). «Что делать нам, простым смертным, не имеющим ни лингвистического, ни филологического, ни другого какого образования, связанного со «словесностью»? И это только по поводу одной Херувимской целая научная статья! Возможно ли нам, неучам в лингвистике, такой перевод сделать самостоятельно? Конечно нет! Но ведь мы вынуждены этими т.н. «переводами» заниматься постоянно! Представляете каково «народное творчество» на службах?» (Татьяна, Подмосковье).

Вступив в переписку, владыка Ионафан со всей корректностью пояснил, что помимо «мистической» трактовки Херувимской песни возможна и другая: «Херувимская не живописует Великий вход, а нацеливает верных на принятие Царя всех в предстоящем Причастии. Автор херувимской провел поэтическую параллель между литургическим перенесением Святых Даров - символов Царя-Христа, с историческим шествием-входом византийского Императора - живой иконы Христа, в храм Святой Софии (в эпоху поздней античности) в окружении почётной многосотенной (!) стражи копьеносцев. Этот восточный византийский обычай можно и ныне наблюдать в церемонии встречи Папы, как суверена, в соборе Святого Петра в Риме».

Наталья Афанасьева, поначалу отвечавшая на адресованные ей высказывания, почему-то именно после владыки Ионафана перестала отвечать. Увы, оказалось, что задача автора - не церковный диалог, а только обличение того, чью богословскую и научную позицию она не разделяет.

Анастасия Наконечная

КИФА №12(134) сентябрь 2011 года