Слово свящ. Георгия Кочеткова после Вечерни в день памяти свт. Григория Паламы

С праздником, дорогие братья и сёстры! Вот прошла ещё одна неделя Великого поста, и теперь мы празднуем со всей Православной церковью память святого Григория Паламы. Святой Григорий был человек очень известный. Он жил в XIV веке в Византии, был очень хорошо образован, происходил из самых высших слоёв современного ему общества, ему прочили самую лучшую карьеру при дворе - и всё же он уходит в монастырь, потом становится архиепископом Фессалоник (одного из крупнейших городов Греции в этой части тогдашней Восточно-Римской империи, т.е. Византии)... И прославился святой Григорий Палама прежде всего как мистик, как учитель молитвы и как богослов - тонкий, изощрённый богослов, который ориентировался на монашеский опыт общения с Богом через облагодатствование человека, который собирает свой ум воедино и объединяет этот ум с Разумом божественным. Ум - по-гречески «нус» - это не просто ум, не «рацио»; это «нус», т.е. дух, духовный ум или, как мы могли бы ещё сказать, «разум». На русский очень трудно перевести это слово, его постоянно переводят по-разному... Так вот святой Григорий учил о том, что этот ум надо объединить с сердцем, «свести в сердце», которое одновременно было и сердцем духовным - т.е. сердцевиной духовной жизни человека, - и сердцевиной жизни человека, живущего во плоти. Православие учит об обожении человека, о том, что человек должен исполнить своё призвание и стать богом - по благодати, по дару Божьему. Но обожиться и спастись должен не только дух, но и человеческая плоть - душа и тело, которые, оставаясь личными, могут, благодаря пришествию нуса - этого «духа» или «ума», - преобразиться, одухотвориться. Человек должен спастись весь. Православной церкви чуждо жёсткое разделение на духовное и материальное, тем более на материальное и идеальное. Это всё пришло значительно позже в европейскую философию, в церкви же никогда так не мыслили, поэтому то, о чём учил святой Григорий, было важно.

Святой Григорий пытался объяснить, каким образом происходит обожение человека -  объединение человека с Богом, богопознание, боговедение и боговидение -- именно так, я не оговорился, - при том, что Бог непознаваем и невидим. Святой Григорий говорил о том, что благодаря определённой суггестии, определённой концентрации духовных и душевных сил, благодаря определённым аскетическим упражнениям, человек может придти к созерцанию божественного Света - Света, который он отождествлял со Светом Фаворским и с нетварным божественным Светом, исходящим от всего Божества, от единого в Троице Бога, и значит, равно от Отца, и от Сына, и от Духа Святого. Этот Свет, божественный и нетварный, святой Григорий отличал от божественной сущности и говорил: сущность Божья непознаваема; мы не можем познать Бога в Его сущности, в Его природе, в Его онтологии. И этого не может сделать никто и никогда, потому что Бог над всеми, Он свят. Он выше всего тварного, и никакое творение стать выше Бога не может, а процесс познания таков, что познаётся лишь низшее - то, над чем можно встать, над чем можно возвыситься.

Итак, сущность Божья непознаваема, Бог невидим и непознаваем, в определённом смысле недоведом - в Своей сущности. Он может быть только описан догматически. И, тем не менее, Он познаётся и становится видимым, благодаря, как он выражался, как бы «второму Богу»... Это было, конечно, условное выражение. Не в том смысле, что существуют два Бога или что их какое-то множество. Естественно, святой Григорий сохранял строгий монотеизм, однако он говорил о божественной энергии, о божественном Свете как о таком «втором Боге» для того, чтобы можно было различать сущность и энергию. В своей энергии Бог имманентен миру, в своей сущности Он миру трансцендентен. Благодаря имманентности Бога миру и человеку Он присутствует в этом мире, присутствует во всём Своём творении и хочет присутствовать в каждом человеческом сердце - и в человеческом уме, и в человеческой жизни, и даже в человеческой плоти, в человеческом теле, потому что Бог не гнушается человеческого тела и не считает, что тело со всеми его телесными потребностями само по себе греховно (если им не злоупотреблять).

Учение святого Григория многим было непонятно, с ним, естественно, спорили, особенно западные люди, воспитанные на античной философии - на Аристотеле, на Платоне, на неоплатониках... И, тем не менее, святой Григорий побеждает, его учение в середине XIV века провозглашается единственно православным, единственно правильным, и святой Григорий становится первым православным святым, которого очень быстро, буквально через пару десятилетий после смерти, объявляют святым на соборе епископов благодаря деятельности его ученика патриарха Константинопольского Филофея, известного православного деятеля.

Когда мы вспоминаем всю эту историю, мы, конечно, с одной стороны, удивляемся дерзновению, которое имел этот философ и богослов и в то же время исихаст, учитель молитвы - а эта практика стяжания божественного Света, соединённая с определёнными аскетическими усилиями, внешне несколько напоминающими йогу, называлась исихастской практикой, от слова «исихия», т.е. безмолвие, безмятежие, внутреннее умиротворение, которое позволяет человеку увидеть Бога и услышать, познать Его в сердце своём... Святой Григорий не родоначальник исихазма; это была древняя монашеская практика, которую начинали ещё аж за тысячу лет до него, с VI-VII века, некоторые монахи, типа святого Иоанна Лествичника. С этой практикой был знаком и другой величайший православный мистик, преподобный Симеон Новый Богослов, и многие другие... Так вот, когда мы вспоминаем эту историю о святом Григории, мы, с одной стороны, чувствуем, что он ввёл нечто дерзновенное, новое, а с другой стороны, мы признаём традиционность многовековой монашеской практики, которая приводила к видению Света, Света невечернего, Света божественного, к восприятию силы и энергии этого Света и через это к богопознанию - к боговедению и к боговидению, как я уже говорил. Мы ощущаем это и, наверное, особенно в наше время, задаёмся многими вопросами: прежде всего, как соотносится эта монашеская практика достижения обожения, связанная с духовным деланием каждого отдельного человека, с усилием церкви, с жизнью церкви, общины, братства, с аскетикой не индивидуалистической, которая была во времена святого Григория практически единственной возможной, а церковной, общинной, братской? С той аскетикой, которая строится, с одной стороны, на тех же личных и личностных началах, а с другой стороны, распространяется на всех и поддерживает всех в некоем новом единстве, в новом даре любви, в новом даре свободы и познания истины. Этот дар не воспринимается лишь отдельным человеком, он может быть воспринят только тогда, когда двое или трое - т.е. некая община - объединяются и собираются во Христе. Где двое или трое собираются во имя Христово, там и Он посреди этого собрания, а где Христос присутствует, там присутствует и благодать Святого Духа в её полноте, и открывает Свои объятия Отец наш Небесный, наш Бог. Это вопрос довольно сложный. В истории он не был разработан, он стал актуальным именно к нашим временам, т. е. после окончания константиновской эпохи церковной истории, когда церковь стала обращать внимание на личностные качества каждого христианина и стала ощущать необходимость возрождения соборности как гаранта и главного признака церковности.

Наверное, непросто ответить на такой вопрос. Конечно, в наше время понимать православную христианскую аскетику только в индивидуалистических терминах, воспринимать её только в индивидуалистических её направлениях нельзя, во всяком случае, этого крайне недостаточно. Но как соединить задачу обожения, стоящую перед каждым человеком, с обожением Народа Божьего, Церкви, и с задачей обожения, стоящей перед всеми людьми - через Церковь, через свидетельство Церкви, через её откровение? Наверное, мы не можем отрицать суть учения святого Григория Паламы... Как отдельному человеку нужна исихия для стяжания Духа Святого Божьего и божественной энергии, так и любому христианскому, церковному собранию нужна такая же исихия: нужно примирение с Богом, нужен мир и жизнь без разрывов, без мятежей в сердце, - это нужно всем. Как отдельному человеку нужно стараться объединять ум, разум и сердце, то же нужно делать и общине, братству, церкви, у которых как бы тоже есть одно сердце и одни уста, одни уши и глаза. Помните знаменитый литургический возглас: «И даждь нам едиными усты и единым сердцем славити и воспевати пречестное и великолепое имя Твое...»

У церкви есть одно сердце; в общине или в братстве тоже сердце должно быть одно. И в это единое сердце должен снизойти божественный Дух и Смысл, тот самый Разум, который от Бога, который есть воплощение божественных энергий, божественной Силы и Света, и который, конечно, может быть отличен от божественной сущности, ибо действительно Бог есть океан этой сущности, Он до конца неисчерпаем, поэтому до конца непознаваем никем и никогда, что нас с вами может только радовать, постольку поскольку мы никогда не скажем: «Остановись, мгновение, ты прекрасно, ты дало всё, что только можно человеку взять!»

Практическая трудность такого толкования заключается лишь в том, что люди разучились жить так, чтобы у них было одно сердце и одна душа. Люди разучились жить так, потому что слишком много перегородок стоит между ними, и современный мир воздвигает всё новые и новые перегородки между людьми. Происходит страшная индивидуализация: люди боятся друг друга, они не открываются друг другу, они не доверяют друг другу, даже при самом хорошем характере, при самом светлом уме, при самых больших духовных способностях! Люди замыкаются на себе и, входя внутрь своего сердца, уже не хотят или не могут из него выйти навстречу ближнему; не могут полюбить так, чтобы потом не разлюбить. Это самая большая беда современного человека. Человек остаётся человеком: он хочет любви, он её жаждет, он готов любить и иногда любит - но он мгновенно теряет любовь, он не готов её удерживать на протяжении всей своей жизни, потому что он не готов жертвовать собою и своим. Ему хочется всё своё носить с собой, причём всегда. Если бы современный человек научился любить так, чтобы не терять любовь, но возрастать в любви, возгревать её дары - веру и доверие, свободу и истину, - то люди бы быстро вспомнили, что значит жить одним сердцем и одним умом, что значит подлинное общение и возрастание в нём, что значит братство - жизнь, основанная на братолюбии, во всех её проявлениях, а не только в религиозной сфере, которая является лишь частью жизни современного человека. А Бог хочет быть всем во всём, как говорит нам Писание Нового Завета, апостольское учение.

Святой Григорий Палама ставит перед нами новые антропологические проблемы: каким должен быть современный человек, чтобы достичь обожения; каким должно быть и современное человечество, чтобы стремиться к той же цели и чтобы не остаться посрамлённым? Если на теоретические вопросы мы так или иначе ответить можем, хотя это непросто, то на практические вопросы отвечать стало значительно труднее. Что сломалось в современном человеке, что как только он прикоснётся к тайне божественной Любви и к тайне божественного Света, он тут же оказывается вне этого дара? Только человек прикоснётся к вере, только он полюбит Бога и ближнего как самого себя, как тут же возникает в нём недоверие, охлаждение, отторжение - объективация духа. Как сделать так, чтобы этого не происходило? Какие нужны аскетические средства для этого? Пока ответов на эти вопросы нет.

Надо пробовать, надо стараться, надо накапливать этот новый опыт в церкви каждому христианину, независимо от его положения, возраста, образования, внутреннего и внешнего состояния. Каждый христианин должен искать выход из этого почти тупикового на сегодняшний день положения! Только вера наша позволяет нам говорить, что тупиков не бывает и что Бог всегда приходит на помощь Своему народу, Своим людям. Но то, что мы видим сейчас своими глазами, свидетельствует об обратном. Даже церковь Божья во Христе и в Святом Духе - и та в этом отношении живёт как весь мир, как все остальные люди - ни лучше, ни хуже. Не хуже - но и не лучше. А должна жить лучше! Чтоб вести за собой людей, надо идти впереди, а не быть наравне с ними. Здесь равенство не подходит. Кто бы мог соединить откровения, данные неоправославному экзистенциализму, с откровениями, данными в XIV веке таким святым как Григорий Палама? Наверное, что-то здесь поняли наши новые мученики и исповедники, в первую очередь, российские, но и не только российские. Наверное, надо искать, ведь не случайно они, наученные исихии и учению святых отцов, потом, благодаря изменениям в своей внешней жизни и по внутренней необходимости, вспомнили об общинно-братской жизни. Не случайно они устремились именно сюда, говоря, что именно эта жизнь есть самая православная, самая церковная, самая христианская, что Церковь только и воплощает себя реально в такой жизни и никак иначе и нигде более! Так говорили они. Под этим знаком стоит вся наша церковная история XX века, как теперь нам стало известно, буквально в самые последние годы, в веке XXI. Но тайна остаётся тайной, и пока сказать, что она нам открылась, нельзя.

Будем же, дорогие братья и сёстры, углубляясь в тонкости и глубины святоотеческого опыта, помнить и об этой задаче: о том, как надо соединять этот наш святоотеческий традиционный церковный опыт с опытом времён святых последнего времени, времён недавних. Не будем стесняться того, что у нас есть вопросы, ответов на которые мы не знаем. Не будем стесняться того, что Господь продолжает нас привлекать к Себе, чтобы мы продолжали познание Его тайн. Бог не обещал нам в пределах истории раскрыть всё. Всё откроется лишь в Небесном Царстве, но жить в полноте дара Божьего, в божественном Свете, питаясь Хлебом, который мир сей не познал, нам надо, и надо это делать уже сейчас. У нас не будет на земле ни второй жизни, ни третьей. Мы не можем поддержать безличностную теорию перевоплощения, теорию языческую, поэтому ответственность на нас лежит здесь, в пределах нашей земной жизни. И по тому, как мы проживём эту нашу жизнь, мы будем судиться Богом в перспективе Жизни Вечной. Конечно, мы знаем, что предыдущие поколения достигают совершенства с помощью поколений последующих, как сказано в Послании к Евреям апостола Павла. Это нас утешает, однако давайте всё-таки хотя бы во время Великого поста сугубо стремиться к тому, чтобы найти ответы на недоуменные вопросы, чтобы раскрыть все тайны, которые нам ещё неведомы. Давайте жить, не просто повторяя прошлое, не оглядываясь назад, не просто оперировать цитатами, но жить так, как нас призвал апостол Павел: «Забывая прежнее, простираться вперёд к почести высшего звания Божьего во Христе Иисусе» (Флп 3:14). Будем, дорогие братья и сёстры, помнить, что есть тайны духовной жизни, которые не открываются людям по отдельности, которые могут быть открыты, просветлены лишь для соборного разума Церкви, лишь тогда, когда этот разум соберётся воедино, лишь тогда, когда наша церковность, наша любовь победит всякий человеческий индивидуализм, человеческую обособленность и человеческую хладность.

Аминь.

Информационная служба Преображенского братства