Красота как непрозрачность

Дэвид Харт. Красота бесконечного. Эстетика христианской истины. ББИ, 2010, 673 с.

Иногда все же действительность - мудро, в разумных гомеопатических дозах - дает на это томление ответ, позволяя лицезреть не «православие головного мозга», а православие с мозгом - и с сердцем. С тем православием, по отношению к которому уместен тон совершенно иной, чем был только что взят.

Совсем недавняя встреча такого рода - с книгой Дэвида Бентли Харта «Красота бесконечного». Автор - один из ведущих православных богословов, преподававший богословие во многих американских университетах.

Как говорить о христианстве и христианском Боге на языке, имеющем реальные шансы быть понятым? Этот вопрос особенно актуален в тех условиях, когда христианству ничто не гарантирует доминирующих позиций в обществе. Когда ничто не «впитывается с молоком матери», и чтобы принять, требуется именно понять. Однако, для автора книги важна другая сторона проблемы: сегодняшний мир автор определяет как мир господства постмодернистского представления о том, что любой дискурс, любая риторика, обращенная к другому, есть «стратегия власти» - более или менее скрытая форма агрессии и насилия. В основе здесь Д. Харт видит воспринятый постмодернизмом тезис Ницше: миром движет воля к власти.

Трудность задачи опровержения тезиса о первичности насилия в мире проистекает из того, что он нередко подтверждается историей, и христианство здесь - далеко не исключение. «Где встречаются два принципа, неспособные примириться один с другим, их приверженцы непременно объявляют друг друга дураком и еретиком», писал Людвиг Витгенштейн. Именно этот крик: «Еретик!» (а лучше: «Неверный!») и вводит угрозу войны и насилия в религиозный дискурс, констатирует Харт. Все более чем шесть с половиной сотен страниц его книги имеют целью показать, что христианство - это как раз противоположная Весть.

Эрудиция автора, его способность ориентироваться не только в огромном корпусе христианского богословия - как Востока, так и Запада - но и в той постмодернистской философии, с которой он стремится спорить, поражает. Она означает, что игра будет вестись на «половине» оппонента, что само по себе уже немалое преимущество. Смотря из мира, в котором и в богословии бывает способна править бал агрессивная клака, немудрено проникнуться восхищением и, как говорят вне строгого богословского дискурса, «белой завистью»: где-то далеко православие, оказывается бывает и таким.

Но и эрудиция - в определенной степени лишь «дело техники», требуется творчески найти ту основополагающую идею, на которой зиждилась бы аргументация. Что противопоставить идее мира как тотального насилия? Ответ автора - идея мира как красоты. В своем утверждении «богословия красоты» автор близок другому православному богослову Запада - несколько лет назад ушедшему от нас Оливье Клеману. Но красота, конкретизирует Харт, сущностно связана с различием, дистанцией. Она предполагает желание иного, стремление к иному, свободное от насилия - и столь же мирный, исполненный любви ответ на это стремление. Именно неэстетическая позиция, игнорирование или недооценка прекрасного как чего-то второстепенного или субъективного приводят, по мнению автора, к пониманию бытия как в первую очередь поля брани, как познаваемое прежде всего в своих противоречиях. Это, считает автор, объединяет как «классическую» дохристианскую метафизику, так и постмодернизм, унаследовавший свою критику христианства от громогласных обличений Ницше. Известные основания этих обличений, исторические сбои христианства для Харта очевидны. Но все же наиболее убедительный ответ богословия на ницшеанского «Антихриста», на его взгляд на Христа как на «мечтателя» и «беспомощного декадента», патологически (с точки зрения воли к власти как основы всего) не желающего никакой власти, - это, по мнению Харта, обвинить Ницше в том, что у него попросту дурной вкус.

Метод Харта, и это декларирует он сам, по преимуществу нельзя назвать аргументацией - ведь как можно аргументировать красоту? Скорее это вера в то, что само видимое автором в христианской риторике совпадение красоты и мира (присутствующее в греческом слове «космос») обладает убеждающей силой и привлекательностью. В этом «отчете о своем уповании» Харт и обнаруживает свое мастерство разговора на языке секулярного адресата - апеллировать к его понятному и близкому. Красота для Харта есть наслаждение - но при одновременной дистанции, она есть желание - но без насилия. Так блистательно оправдывается им жизнелюбие, вкус к жизни, и сам сакральный лозунг современного потребительства «бери от жизни все» переворачивается своей подлинной стороной, укорененной в сущности бытия как дара - и дара ощутимого, имеющего вес, плотность, присутствие: ту конкретность, в которой и есть его, бытия, глубочайшая истина.

Утверждая таким образом богословие как выявление красоты, автор вовлекается в спор не только с анти- и нехристианской мыслью, но в немалой степени и с коллегами-богословами. Так, в ХХ в. целый ряд выдающихся христианских богословов, прежде всего протестантских (Р. Бультман, П. Тиллих и др.) ставили творческую и требующую мужества задачу, схожую с той, что ставит Харт: сделать Весть о Христе понятной миру, все менее приемлющему ставшие традиционными способы разговора о Боге, отвращающемуся от разговора о Боге вообще. Выход эти богословы видели в переносе акцента с внешнего по отношению к человеку, «сверхъестественного» Бога в глубины внутреннего мира самого человека, где, перед лицом экзистенциальной бедственности мира и человека, вызревает вопрос о Боге. Человек, «озабоченный Предельным», этой своей заботой становится настроенным на «волну» Предельного, оказывается способным воспринять те или иные проявления бытия как свидетельства неиссякающей силы последнего, говорящие о его вечном Основании - Боге. Это, в такой логике, и есть Откровение... Харт почти с самого начала декларирует прямо противоположный базис своей богословской стратегии: богословие - вообще «совсем о другом». Парадоксально, но вовсе не «глубина» является его предметом. Все самое важное происходит на поверхности, в богатстве и «танце» явлений бытия. Стремление же раскрыть «глубины внутри глубин», извлечь символ методом абстракций из множественности своих контекстов делает мир «чистой прозрачностью», в беспомощном блеске которой теряется истинный свет красоты. И ничего, убежден Харт, не сообщает распятие и воскресение Иисуса из Назарета об «общих истинах человеческого опыта» - напротив, сами эти истины должны отсылать к отдельной и особенной истине Христа. И если бытие - дар, то в некоем смысле оказывается излишним поиск оснований: когда речь идет о даре, вопрос «на каком основании» и правда неуместен.

 Но если дар, то чей? Здесь Харт и переходит к догмату о Троице, «едином, но не одиноком» и потому ни от чего не зависимом, ни в чем не нуждающемся Боге, тем не менее, сотворившем этот мир в свободном акте преизобилующей любви. Мир возникает из открытости Троицы как «бесконечной инаковости и бесконечного подобия», он есть изливающийся избыток этой инаковости вовне. Мир - это обращенный к человеку как к любимому созданию и образу Бога Его «нарратив» (повествование). Так, используя популярный постмодернистский термин, раскрывает перед современниками сущность традиционного учения о творении Харт. Таким образом, тринитарный догмат является для него тем надежным метафизическим основанием, на которое могло бы опереться обоснование инаковости как вечного мира и красоты, а не того запрограммированного насилия, которое с подачи Ницше кладется в основу мира философами постмодерна.

Конечно, как бы ни были привлекательны благородство цели, блистательность изложения и богословский эстетизм книги, остаются и проблемы. По ходу чтения постоянно возникает желание представить, что сказали бы по этому поводу богословы, с которыми не согласился сам Харт. Кто-то из современных теологов, особенно на Западе, быть может, найдет его подход недостаточно христоцентричным, аргументируя это тем, что, тринитология в христианском богословии и по сути, и исторически не самодостаточна, а поставлена на службу христологии. Можно предвидеть и вопрос в духе Тиллиха, с позиций, в своей основе кантианских: не произволен ли этот переход от красоты мира к тринитарному догмату? Можно ли вообще делать Троицу (как и любой метафизический постулат, в силу его неукорененности в непосредственном опыте) базовым аргументом для всех? Но Тиллих уже лежит в глубоком нокдауне: автор расправился с ним одним ударом в самом начале книги (видимо, так считает сам Харт, больше нигде к Тиллиху нигде не возвращающийся).

Самим ироническим образом подобного рода мы, кажется, невольно признали трудности представления красоты как исключения насилия. И дело даже не только в том, совершенно не праздном, вопросе, возможна ли опора на догматы, полностью избегающая «догматизма» как навязывания убеждений. Не сводится проблема и к одним только полемическим неудачам автора (так, бьет мимо цели и попытка тем же методом парадоксального «переворачивания» приписать Бультману... гностицизм). Очевидно, что разрабатываемого, в том числе и тем же Тиллихом, вопроса, как вообще возможна «теономия» без «гетерономии», ни Харт, ни кто-либой другой из богословов в одиночку закрыть не может. Дело, помимо прочего, и в том, что само разрешение противоречия между православной богословской мыслью и мыслью критического протестантизма - мыслью столь же глубокой и устремленной к Богу, но опирающейся на иные философские предпосылки, иную парадигму мышления - представляет огромную проблему. В одном случае исток богословия лежит в созерцании - с постулируемой умопостигаемостью той Реальности, что стоит за созерцаемым. В другом - за основание взят внутренний опыт переживания себя в мире, приводящий к вопросу об этой Реальности, по большому счету, так и остающемуся постоянным вопросом. В философском аспекте за одной стоит Платон, за другой - Кант... Каждую из этих двух предпосылок можно защищать, к каждой можно предъявить и претензии. Харт, как бы ни открещивался он от всяческого платонизма, стоит на первой - но ведь с его уровнем мышления совершенно исключен тот вариант, что он не отдает себе отчета в обозначенной нами проблематике. Здесь крайне важен именно тот уровень, на котором ведется разговор. И пусть, тем не менее, несовершенство неотъемлемо ни от чего, что делает человек, и о данной книге будет еще немало дискуссий. Они будут плодотворны, если искомое ненасилие станет принципом и «категорическим императивом» каждого из их участников. Не убеждать в своей правоте, но делать себя понятным другому - вот, пожалуй, тот путь к ненасилию и примирению, который может быть общим для всех, независимо от взглядов, вкусов и позиций, поверх всяческих барьеров.

Дмитрий Матвеев

Вскоре выйдет из печати седьмой выпуск серии «Православное богослужение»

В сборник войдут переводы богослужений суточного круга - часов, повечерия, полуночницы. Переводы выполнены группой филологов под руководством проф.-свящ. Георгия Кочеткова с греческих и славянских источников. Как и во всех остальных выпусках серии, приведены также тексты на церковнославянском языке и комментарии, позволяющие использовать книгу как учебное пособие.

В течение последнего года уже вышли в свет исправленные и дополненные издания трёх первых выпусков серии.

Кого и чему учит история

В издательстве Свято-Филаретовского института при поддержке Ассоциации выпускников и студентов вышел второй выпуск альманаха, посвященный церковно-исторической тематике.

Альманах представляет работы кафедры церковно-исторических дисциплин и включает в себя более десятка докладов и статей, трудов членов попечительского совета, преподавателей и студентов СФИ.

В числе приоритетных тем исторических исследований СФИ - опыт общинно-братских движений и наследие новомучеников и исповедников российских, наиболее ярко свидетельствующие о действии Божьем в самые непростые периоды истории Русской церкви.

В настоящее издание вошли исследования, посвященные новейшей истории церкви. Научный подход в соединении с внимательностью христианского взгляда делает их не просто интересными, но и духовно важными как для оценки современных явлений, так и для дальнейшего устроения жизни церкви.

Отдельного внимания заслуживает впервые опубликованный доклад протопр. Виталия Борового о свт. Филарете (Дроздовe), митрополите Московском, и его времени. Сам свт. Филарет говорил о своей эпохе как о «тесном времени, времени, которое заставляет зорко смотреть за каждым шагом». В сборнике также представлена работа преподавателя СФИ, д-ра ист. наук М.В. Шкаровского о новомученицах и исповедницах - женщинах, подвиг которых за редким исключением остается неизученным.

Альманах и другие издания СФИ можно приобрести в книжном киоске Института или в интернет-магазине по адресу: http://predanie.org/

Информационная служба СФИ

Открылся сайт сборника «Богословские труды»

Начал работать сайт сборника «Богословские труды». Журнал является ежегодным центральным научно-богословским рецензируемым изданием Русской православной церкви, объединяющим под своей обложкой труды отечественных и зарубежных ученых из различных церковных и светских институций. Выпускается с 1960 года Издательством Московской Патриархии. На сайте планируется разместить полный комплект журнала, начиная с 1-го выпуска.

Адрес сайта: www.btrudy.ru.

КИФА №15(121) ноябрь 2010 года