Камень Церкви Исполнилось 150 лет со дня кончины А.С. Хомякова  Пленительно в Хомякове его рыцарское отношение к православной Церкви, его верность. Хомяков отрицательно относился к западному рыцарству, но сам был настоящим рыцарем православия, одним из немногих у нас рыцарей. Рыцарское отношение к Церкви редко можно встретить у нас и среди русского духовенства, и среди русского интеллигентного общества. Не хватает русским чувства церковного достоинства и чести, и слишком легко русские предают свою святыню во имя всяких идолов и кумиров. Хомяков, по словам Герцена, «подобно средневековым рыцарям, стерегущим храм Богородицы, спал вооруженным». В любой момент дня и ночи готов он был во всеоружии стать на защиту православной Церкви. В его отношении к Церкви не было ничего расслабленного, колеблющегося, неверного. Он прежде всего верный и твердый, в нем был камень церковный. Хомяков родился на свет Божий религиозно готовым, церковным, твердым, и через всю свою жизнь он пронес свою веру и свою верность. Он всегда был благочестив, всегда был православным христианином. В нем не произошло никакого переворота, никакого изменения и никакой измены. Он единственный человек своей эпохи, не подвергшийся всеобщему увлечению философией Гегеля, не подчинивший свою веру философии. Ясность церковного сознания сопутствует ему во всей его жизни. Всю свою жизнь он соблюдал все обряды, постился, не боялся быть смешным в глазах общества индифферентного и равнодушного. Это высокая черта характера Алексея Степановича. Он соблюдал все посты и обряды, когда служил в конногвардейском полку, и носил мурмолку и зипун, когда путешествовал по Англии. Цельность своей природы Хомяков вложил в свою религиозную жизнь, и жизнь его была органической. Религиозность его была бытовая. Он бесконечно дорожил русским православным бытом, всем душевным обликом этого быта, вплоть до мелочей и подробностей. В нем не было религиозной тревоги, религиозной тоски, религиозного алкания. Это был религиозно сытый человек, спокойный, удовлетворенный.
В типе его религиозности священство преобладало над пророчеством, обладание своим градом над взысканием Града Грядущего. Этим Хомяков глубоко отличается от Достоевского, от Вл. Соловьева, от нас. В нем нет устремленности, нет муки алчущих и жаждущих. Спокойно, твердо, уверенно пронес Хомяков через всю свою жизнь свою веру православную, никогда не усомнился, никогда не пожелал большего, никогда не устремил взора своего в таинственную даль. Он жил религиозно в Церкви каждый день, жил каждым днем, без чувства катастрофичности, без жути и ужаса. Он жил настоящим, освященным православной верой, жил органически. Последующее поколение стало жить будущим и исполнилось жуткой тревоги. В жизни Хомякова тщетно было бы искать внутреннего трагизма. Было у него и большое горе, когда умерли дети, было и малое горе, когда всем славянофилам циркуляром министра внутренних дел предписано было сбрить бороды. Но прочтите его известное стихотворение на смерть детей. Какая примиренность, религиозное преодоление ужаса, победа над трагизмом. И так во всем и всегда. По единогласному отзыву современников, Хомяков играл центральную, руководящую роль в славянофильском кружке. Хомяков - признанный глава школы и, уж во всяком случае, первый её богослов. Другой славянофильский богослов Юрий Самарин, по собственному признанию, был лишь учеником и последователем Хомякова. Из переписки членов славянофильского кружка ясно видна центральная роль Хомякова в вопросе о Церкви. У Хомякова искали другие славянофилы разрешения своих религиозных сомнений, своих колебаний в вопросе о Церкви. И все колеблющиеся, сомневающиеся, ищущие находили в Хомякове неизменную твердость, каменную веру, камень Церкви. Из книги Н.А. Бердяева «Алексей Степанович Хомяков» * * * О поэтах писать трудно. Когда-то св. Григорий Чудотворец сказал: только тот может понять пророка, кто сам пророк. Алексей Степанович Хомяков хорошо знал эти слова. Точно так же можно сказать про поэта: понять, оценить поэта может лишь тот, кто сам немного поэт. Тем более что служение настоящего поэта часто обретает пророческие черты. Два из трех знаменитых христианских «тайнозрителей», которым церковь даровала именование «богослова», были также и поэтами. Хомяков может - дерзновенно - быть назван кандидатом в этот редкий церковный чин, следующим за Григорием и Симеоном. И богословие, и поэзия, казалось, прорастали в нем «неслиянно и нераздельно». Знаменитые слова из Послания к евреям, на которых утверждается христианское памятование и почитание своих духовных учителей, гласят: поминайте наставников (греч.: игуменов) ваших, которые говорили вам слово Божие: взирая на исход их жизни, подражайте их вере (Евр 13:7). «Взирание и подражание» не есть просто этическая задача. Это также - благодаря мистическому измерению церкви, koinonia - путь и возможность приобщения. Приобщения к тому опыту, который исторически, эмпирически уже может быть и недоступен. Но отец Иоанн Мейендорф указывал, что подлинное предание всегда больше истории. Поэзия Хомякова здесь особенно ценна. Она не просто сообщает увиденное пророком-поэтом величественное устроение творения и его незримых путей («...И гад морских подводный ход...»). Хомяковская поэзия оказывается способной приобщать к подлинной силе - покаяния и прощения, милости и благодарения, ликования и хвалы - человека, живущего пред лицом Бога. Бога, запредельно далекого и непознаваемого, но и одновременно трепетно близкого, пребывающего к сердцу человека теснее, чем часто он сам. Разные стихотворения Хомякова не всегда обладают равно высоким художественным качеством. Это касается и приведенной подборки, на что читатель, без сомнения, обратит внимание. Однако нам хотелось опубликовать не только совершенные с точки зрения формы произведения, но и те, где на первое место выходят мысли, которые волновали этого замечательного человека, и его пророческие предвидения. Думаем, что эти стихи пошатнут устойчивый миф о славянофильстве как совершенно некритичном отношении к своему земному отечеству. И помогут всем нам задуматься о подлинном патриотизме. МД Поэт Все звезды в новый путь стремились, Рассеяв вековую мглу, Все звезды жизнью веселились И пели Божию хвалу. Одна, печально измеряя Никем не знанные лета, Земля катилася немая, Небес веселых сирота. Она без песен путь свершала, Без песен в путь текла опять, И на устах ее лежала Молчанья строгого печать. Кто даст ей голос? - Луч небесный На перси смертного упал, И смертного покров телесный Жильца бессмертного приял. Он к небу взор возвел спокойный, И Богу гимн в душе возник; И дал земле он голос стройный, Творенью мертвому язык. 1827 Вдохновение Лови минуты вдохновенья, Восторгов чашу жадно пей И сном ленивого забвенья Не убивай души своей! Лови минуту! пролетает, Как молньи яркая струя; Но годы многие вмещает Она земного бытия. Но если раз душой холодной Отринешь ты небесный жар; И если раз, в беспечной лени, Ничтожность мира полюбив, Ты свяжешь цепью наслаждений Души бунтующей порыв, - К тебе поэзии священной Не снидет чистая роса, И пред зеницей ослепленной Не распахнутся небеса. Но сердце бедное иссохнет, И нива прежних дум твоих, Как степь безводная, заглохнет Под терном помыслов земных. 1831 *** Не говорите: «То былое, То старина, то грех отцов, А наше племя молодое Не знает старых тех грехов». Нет! этот грех - он вечно с нами, Он в вас, он в жилах и крови, Он сросся с вашими сердцами - Сердцами, мертвыми к любви. Молитесь, кайтесь, к небу длани! За все грехи былых времён, За ваши каинские брани Ещё с младенческих пелён; За слёзы страшной той годины, Когда, враждой упоены, Вы звали чуждые дружины На гибель русской стороны; За рабство вековому плену, За рабость пред мечом Литвы, За Новград и его измену, За двоедушие Москвы; За стыд и скорбь святой царицы, За узаконенный разврат, За грех царя-святоубийцы, За разорённый Новоград; За клевету на Годунова, За смерть и стыд его детей, За Тушино, за Ляпунова, За пьянство бешеных страстей, За сон умов, за хлад сердец, За гордость тёмного незнанья, За плен народа; наконец, За то, что, полные томленья, В слепой терзания тоске, Пошли просить вы исцеленья Не у того, в Его ж руке И блеск побед, и счастье мира, И огнь любви, и свет умов, Но у бездушного кумира, У мёртвых и слепых богов, И, обуяв в чаду гордыни, Хмельные мудростью земной, Вы отреклись от всей святыни, От сердца стороны родной; За всё, за всякие страданья, За всякий попранный закон, За тёмные отцов деянья, За тёмный грех своих времён, Пред Богом благости и сил Молитесь, плача и рыдая, Чтоб он простил, чтоб он простил! Мечта О, грустно, грустно мне! Ложится тьма густая На дальнем Западе, стране святых чудес: Светила прежние бледнеют, догорая, И звезды лучшие срываются с небес. А как прекрасен был тот Запад величавый! Как долго целый мир, колена преклонив И чудно озарен его высокой славой, Пред ним безмолствовал, смирен и молчалив. Там солнце мудрости встречали наши очи, Кометы бурных сеч бродили в высоте, И тихо, как луна, царица летней ночи, Сияла там любовь в невинной красоте. Там в ярких радугах сливались вдохновенья, И веры огнь живой потоки света лил!.. О! никогда земля от первых дней творенья Не зрела над собой столь пламенных светил! Но горе! век прошел, и мертвенным покровом Задернут Запад весь. Там будет мрак глубок... Услышь же глас судьбы, воспрянь в сияньи новом, Проснися, дремлющий Восток! 1835
КИФА №13(119) октябрь 2010 года |
