Жизнь есть сама сущность медицины Исполнилось 230 лет со дня рождения Фёдора Петровича Газа  Памятник Федору Петровичу Гаазу.Москва, скульптор Н.А. Андреев, 1909 г.
* * * По свидетельству справочной и биографической литературы Фёдор Петрович (Фридрих Иосиф) Гааз родился 24 августа 1780 г. в живописном городке Мюнстерайфеле близ Кёльна в большой благочестивой немецкой семье. Его отец был аптекарем, а дед - доктором медицины, и уже сложившаяся семейная традиция привела юношу в Венский университет на курс медицинских наук. Перед этим он - выпускник местной католической школы - прослушал курс философии и математики, что дало будущему медику глубокое знание философии. Недаром много позднее современники отмечали, что митрополит Филарет (Дроздов) любил беседовать с образованным доктором, который был чуть ли не единственным достойным оппонентом просвещённого владыки. В воспоминаниях современников приводятся свидетельства «московской родни» княгини Репниной, которая наняла доктора Гааза в качестве её лейб-медика в 1806 г. «Фридрих Гааз учён не по летам. В медицинских науках всех превзошёл. Латынь и греческий не хуже своего немецкого и французского знает; в математике, физике и астрономии весьма сведущ; по философии, по богословию любого учёного монаха за пояс заткнёт. В Священном писании начитан редкостно, все Евангелия наизусть помнит. А уж богобоязнен, благонравен вовсе беспримерно; не пьёт, ни в карты, ни в кости не играет, никому злого слова не скажет». В становлении профессионального и христианского служения доктора Гааза большую роль сыграла позиция профессора Гуфеланда, утверждающего нравственно-этические основы медицины. Обращаясь к молодым врачам, Гуфеланд писал: «Врач должен жертвовать не только спокойствием, выгодами, удобностями и приятностями жизни, но и собственным здоровьем и жизнью, даже, что выше всего, своею честью и славой, если он хочет достигнуть высочайшей цели своей - сохранения жизни и здоровья других». Человек с такой школой и репутацией просто обязан был сделать блестящую карьеру в России. В Россию Фридриха Гааза привело, как это отмечается, случайное обстоятельство. В литературе это «случайное обстоятельство» описано по-разному. А.Ф. Кони писал, что Гааз был призван в Вене к заболевшему русскому вельможе - князю Репнину - и с успехом его вылечил. Благодарный за выздоровление пациент уговорил молодого доктора отправиться с ним в Россию и поселиться в Москве. Эту версию повторяли и другие авторы. Писатель Лев Копелев на основании писем самого Фридриха Гааза и опубликованного «Договора о найме княгиней Репниной доктора Фридриха Гааза», датированного 3 февраля 1806 г., считает, что Гааз вылечил от болезни глаз именно её и именно она, молодая аристократка, пригласила лекаря-немца в Россию. Однако это приглашение должно было быть подкреплено и желанием самого доктора. И вот здесь причина согласия Гааза поехать в Россию относится к разряду формально «непонятных». В письме к своему дяде в Кёльн Фридрих Гааз так описывает эту «странную» причину: «Ежели этот шаг покарает меня чем-либо добрым, то главное - это то, что он отвечает той вполне неожиданной, неясно желанной возможности, открывшейся как раз в то время, когда совершенно необъяснимое, но невыносимое беспокойство гнало меня прочь из Вены». Иными словами эта «неожиданная, но желанная возможность» называется волей Божьей и примеры её реализации хорошо знакомы по христианской литературе. Это понял и Копелев, отмечая, что «врач и философ Гааз по своему свободному выбору приехал в страну, далёкую от его родных краёв, и с каждым годом он всё уверенней сознавал, что его собственная воля, которая привела его в Москву и побуждала там оставаться, вопреки всем внешним обстоятельствам, всем неблагоприятным обстоятельствам, выражает и волю Провидения». Впоследствии Гааз всерьёз задумается над этим призывом, над ролью долга и совести в деятельности врача. Эти размышления, которым он предавался во время поездки на Кавказские Минеральные Воды в 1809-1810 гг., вскоре оформились в определения медицины не столько как науки, сколько как социального христианского движения, инициатива которого принадлежала лекарю-иноземцу. «Жизнь, за которой она, медицина, наблюдает - это источник, цель и направление всего, что существует, потому что жизнь, наукой о которой она является, есть сама сущность медицины, а другие науки - лишь приложения к ней». Называя медицину «наукой о жизни», Гааз считал важнейшим признаком выздоровления как раз здоровье духовное, нравственное исправление греховного пути, которое человек обретает во Христе. Человеколюбие и милосердие должны стать, по мысли Гааза, не только разовым актом вдруг ожившего сердца, но постоянным долгом каждого служащего. Человек, выбравший это служение, должен принести себя в жертву так, как это сделал Христос. В письме князю Голицыну в 1839 г. он писал: «Я даже сделал правилом для своих подчинённых, служащих комитета, что среди нас не должно произноситься слово «милосердие». Другие посещают заключённых из милосердия, творят милостыню из милосердия, хлопочут за них перед начальством и родными из милосердия - мы же, члены и служащие комитета, принявшие на себя это бремя, делаем это из чувства долга». Такими довольно скупыми, отнюдь не богословскими, словами Гааз чётко разделил часто соединяемые в одном явления. Признавая, что есть дела милосердия, понимаемые как естественная социальная забота, доктор Гааз, понимал милосердие как «милость сердечную». Такое понимание милосердия приходит к человеку только от Христа, а не от общества, ибо «милость сердечная» творится от избытка, когда человек не может этого не делать.  Надпись на пьедестале памятника Федору Петровичу Гаазу в Москве (Малый Казенный переулок, д. 5) во дворе бывшей «Гаазовской» (Полицейской) больницы
Жизнь и дела доктора Гааза важно рассмотреть в контексте церковного предания, которое зафиксировано в воспоминаниях людей, свидетельствах и признании современников и потомков. Такой контекст позволяет увидеть перспективу начатого дела и ещё раз опровергнуть нехристианскую пословицу: «Один в поле не воин». Гааз, может быть, один из первых среди мирян в истории России попытался жить по Евангелию. Он не был православным христианином, но его иная конфессиональная принадлежность не помешала православному русскому народу назвать его «святым доктором». Его книга «Азбука христианского благонравия», распространяемая среди заключённых, - людей для общества конченных и отвергнутых, лучше всего свидетельствует о нём как человеке евангельского духа. «Тот, кто соблюдает только гражданские законы, может назваться не более, как только честным гражданином. И язычники исполняют естественные добродетели, например, кротость с кроткими, любовь к любящим, ласковость с послушными; но истинный христианин и в обращении со строптивыми кроток, любит и нелюбящих и, по-видимому, недостойных любви, ласков со всеми». «Терпение служит выражением и мерою любви нашей к ближнему, которая является в настоящем своём виде, когда с терпением соединяешь кротость и готовность к благодеяниям». Начатое Гаазом дело можно смело назвать движением, ибо оно возбудило и взволновало русское общество, в котором социальное служение стало нормой христианской жизни, евангельским долгом каждого христианина. Он впервые на своём примере преуспевающего врача и обеспеченного человека выразил главный лозунг диаконических движений века уже двадцатого - Церковь с бедными, а не Церковь бедных, как это было в его время. Гааз, как Христос, умывающий ноги ученикам, обмывал холерных больных, целовал и гладил неизлечимых заразных, утешал обиженных и помогал страждущим. Живя как Христос, он показал, что именно диаконические движения могут быть устроены только по образу Христа, центр жизни Которого был среди бедных и обездоленных людей. Вероятно, стоит подумать и ещё об одном значении жизни Фридриха Гааза в истории православной церкви, связанной с проблемой конфессиональных различий. Гааз был католик, причём католик практикующий. Имел друга - врача и химика Фердинанда Рейса, набожного лютеранина-евангелиста. Служил в тюремном комитете под председательством митрополита Филарета, очень сдержанно относившегося к инославным. Стоит вспомнить о богословском невежестве значительной части русского духовенства, подозрительного ко всяким католикам и протестантам. В этой атмосфере, чтобы стать «святым доктором» для православных, католиков и протестантов, нужно было совершить экуменический подвиг свидетельства о Христе, в котором нет ни эллина, ни иудея. Лев Копелев приводит в своей книге шутливый диалог Рейса и Гааза о спорной конфессиональной принадлежности последнего. «Право же, дорогой мой Гааз, если бы Папа узнал обо всём, что Вы тут себе позволяете, он бы Вас отлучил, экскоммуницировал». В этом подвиге католика Гааза, чуждого духу прозелитизма и взявшего на себя ответственность за христианское единство, усматривается начало подлинных экуменических движений XX в. Таким образом, жизнь, труды и служение Ф.П. Гааза имеют непреходящее значение для судеб православной церкви. Богатые духовные дары, чуткое сердце и обладание «наукой о жизни» - медициной - сделали этого человека известным всей России. Его неутомимое служение «сердечного милосердия» позволило снискать признание в очах Божьих, в глазах общества и конфессионально чуждой церкви. Уникальный случай в истории православной церкви, когда традиции православных служений и движений заложил католик, ставший святым для многих людей ещё при своей жизни. Основатель Тверского музея и бессменный председатель ТУАК А.К. Жизневский, хорошо знавший Гааза, видел его незадолго до смерти и описал духовное состояние святого доктора: «Он сидел в своей комнате за ширмами, в вольтеровских креслах; на нём был халат. Его лицо, как и всегда, сияло каким-то святым спокойствием и добротою; благоговение к этому человеку охватило меня, и я хотел поцеловать его руку, но удержался, боясь его расстроить». Трогательно описано вполне достоверное прощание умирающего Гааза со своим оппонентом, митрополитом Филаретом, как свидетельство признания русской церковью его дел и святой жизни. Владимир Лавренов г. Тверь Фото Татьяны Тыртыш КИФА №11(117) сентябрь 2010 года |
