это было необыкновенное человеческое братство

О "фондовском" круге 70-х-80-х годов рассказывают Арина Гинзбург и Сергей Ходорович

"Кифа": Н.Д.Солженицына в разговоре с нами как-то сказала, что круг тех "невидимок", которые помогали А.И. Солженицыну, объединял особый дух братства. Можно ли это сказать и о круге людей, связанных с Фондом? Если да, то как это проявлялось?

Арина Гинзбург: Мне совсем недавно, в связи со смертью Лары Богораз и двадцатипятилетием высылки пятерых заключенных, среди которых был Гинзбург, приходилось говорить, что сейчас диссидентов, вообще этот круг, и особенно круг Фонда, изображают совершенно неправильно. Скажем, статья про Лару Богораз называлась: "Она всегда стреляла первой". Подумайте только: они всей своей мощью ввели танки в Чехословакию. Она через пять дней с шестью товарищами вышла на мирную демонстрацию, их схватили, посадили - и это называется "она стреляла первой"! Причем, как выяснилось, этот заголовок - слова подполковника КГБ, который курировал её! Получается, что нас изображают либо этакими сидящими в окопе с цигарками во рту и стреляющими, либо как тех, кто находится на содержании у ЦРУ и т.п.

На самом деле это было, с одной стороны, действительно очень страшное время, потому что слежки, обыски, допросы, беспрерывные угрозы. А с другой стороны - это было веселое и какое-то необыкновенное человеческое братство. Сейчас, когда я стала писать воспоминания, я поняла: мы двадцать пять лет здесь живем, а мне интересно писать про то, что было тогда.

Владыка Антоний (Блум) говорил, что в каждом человеке заложено что-то, к чему он в жизни должен приблизиться максимально. И вот то время было максимально близко к тому, что мне было суждено в этой жизни сделать. А все, что потом - это было отдаление.

Это было время, когда можно было в любое время дня и ночи позвонить и сказать: нужно кого-то проводить в лагерь - и тут же находился тот, кто едет. К кому-нибудь надо было поместить старушку, маму какого-то заключенного - и всегда находилось, к кому. При том, что существовал Солженицынский фонд, люди все равно приносили деньги. Я недавно смотрела наши отчеты (мы же умудрялись их еще как-то писать и пересылать, потому что Солженицыны зарегистрировали этот фонд в Швейцарии и должны были давать ежегодный отчет, а его нельзя же было "с потолка" взять - и были бумажки, где мы записывали: кому, как, сколько и потом с надежными оказиями отправляли), и в этих отчетах написано, скажем: столько-то потрачено денег Фонда плюс 3125 рублей собрано внутри России. То есть люди, понимая, что есть большие деньги - ведь все деньги "Архипелага" пошли в этот фонд, до одной копейки - понимали и то, что это нас не освобождает, что мы должны и сами помогать. Студенты сдавали по трешке, по пятерке...

Дети у меня были еще совсем маленькими, когда Алика арестовали. И все с ними возились. Мой сын Саня как-то сказал мне, когда мы уже жили в Америке: "Мам, у нас же было счастливое детство!" - потому что вокруг было столько любви, столько добра, которое их напитало. Все наши дети были почти ровесниками - 5-7 лет. И вот на санькин день рождения собирались все эти дети - и это было как семья, как братство. В моей жизни больше такого не было. Есть фотография с такого праздника, которую я посылала Алику в лагерь, там детей пятнадцать, наверное. И над головками у всех мы написали, кто есть кто, а то бы он не узнал - они же вырастали тогда очень быстро...

Была какая-то общая среда, где люди понимали друг друга абсолютно. И вот мы с Сережей - не было случая, чтобы поспорили, в чем-то не согласились, а ведь какая страшная была жизнь.

Сергей Ходорович: По-моему, это в общем и понятно. Людей, которые внутренне освободились, это соединяет друг с другом. Главное - это чувство полной уверенности в том, что ни у кого никаких задних мыслей нет, что можно сказать что угодно кому угодно, что можно попросить в любое время любой помощи.

У меня осталось от того времени ощущение как от самого счастливого времени в жизни - от тех нескольких лет, когда можно было друг на друга полагаться полностью, знать, что твой собеседник тебя понимает. Иногда бывает, что, начиная говорить, чувствуешь: то ли тебя не понимают, то ли чего-то боятся, то ли еще что-то. Тут этого не было. Когда все это спадает, человек чувствует себя легко, свободно и очень комфортно. Ни у кого не было никаких ни должностей, ни зарплат. Люди где-то работали, а все свободное время отдавали этой помощи.

"Кифа": Те люди которых сейчас прославляли здесь, в Париже, и весь их круг - они являли собой внутреннюю свободу. Они могли в чем-то быть несогласны друг с другом, но они всегда сохраняли уважение к свободе другого. Часто это бывает трудно сохранить в условиях как бы "обрушившейся" внешней свободы. Как из этой ситуации выходить?

Арина Гинзбург: Мы это испытали первыми, оказавшись в эмиграции. Для нас наши годы в эмиграции были очень трудными и, если бы я не встретила владыку Антония, непродуктивными.

Мне кажется, лучше всего о том, что здесь главное, сказал Пастернак -

...ни единой долькой

Не отступаться от лица,

Но быть живым, живым и только,

Живым и только до конца.

Вот и все. Самые простые вещи. Как Вы сказали: свобода предполагает уважение к свободе другого. Мне кажется, что в этом залог всего - чтобы душа осталась живой.

Париж, 5 мая 2004 г.

________________________________________

Распорядители Солженицынского фонда, получившие лагерные сроки:

Один из ведущих диссидентов-правозащитников. В 1959-1960, будучи студентом Историко-архивного института, основал один из первых самиздатских литературных журналов "Синтаксис" (вышло 3 номера). Вскоре был арестован и осужден на 2 года лагерей. В 1966 издал сборник материалов по делу А.Синявского и Ю.Даниэля под названием "Белая книга". За это был повторно арестован в 1967 году вместе с тремя другими издателями сборника (процесс "четырех") и осужден на 5 лет лагерей. Вскоре после своего освобождения в 1972 году становится распорядителем "Русского Общественного Фонда помощи преследуемым и их семьям", учрежденного А.И.Солженицыным, и вновь активно включается в разностороннюю правозащитную деятельность. В 1976 году Гинзбург стал одним из основателей Московской Хельсинкской группы. В 1977 году вновь арестован и осужден на 10 лет лагерей и ссылку, но в 1979 году в числе пятерых политзаключенных был выслан из СССР в обмен на советских шпионов. Сначала жил в США, а с 1980 года и до своей смерти - в Париже.

«Я могу сказать, что он - один из самых светлых людей нашего поколения. Истин­ный христианин, он жил в сознании, что вера без дел мертва. Тяжело больной, он никогда не отказывал тому, кто нуждался в нём. Он находил для всех время, теплое слово, участие. Он обла­дал редкой памятью, и в памяти держал адреса, имена сотен за­ключённых. Вы могли разбудить его среди ночи, и он точно знал, кому срочно нужны деньги для поездки к мужу, какой мальчик, сын зэка, болен, и какое лекарство ему нужно, какая девочка выросла из теплой одежды - а зима приближается...» (Из речи Н.Д.Солженицыной 29 ноября 1978 г. перед членами Христианского содружества и студентами Дартмутского университета (Новая Англия))

В конце 60-х годов сблизился с кругом правозащитников. Под влиянием романа Солженицына «В круге первом» принял решение не участвовать в несправедливостях и бессмыслице советской действительности («это оказалось крайне трудно, почти невозможно»). Вскоре после ареста Александра Гинзбурга становится распорядителем Солженицынского фонда, сначала вместе с Ариной Гинзбург, а после ее отъезда к мужу в США - фактически один.

Арестован в 1983 г., подвергнут страшным избиениям в так называемой «пресс-камере». Следствие проводилось с особенной жестокостью, т.к. незадолго до этого одного из местных распорядителей Фонда удалось принудить к публичному самооговору, и московским «следователям» не хотелось ударить в грязь лицом перед провинциальными коллегами. Не поддался давлению, был осужден на три года северных лагерей (Норильск). В лагере получил повторный срок. Освобожден досрочно под условием немедленной эмиграции. С 1987 г. живет в Париже. 

КИФА № 4(19) апрель 2004 года