Заметки переводчика

Что значили произведения С.С. Аверинцева в жизненном пути тех, кто переводил их¹

Оглядываясь на прожитое и передуманное, каждый раз вынуждена констатировать: мое (и вообще моего поколения) в какой-то мере запаздываемое и лишенное нормальной исторической нагрузки и информационной свободы интеллектуальное развитие привело к тому, что немало существенных основных духовных ценностей, связанных с родной - да и не только родной - культурой вошли в мое сознание довольно поздно, и это наложило отпечаток на мое/наше становление. Приходилось не раз в жизни «открывать велосипед» и включать новые знания в уже сформированную систему мышления, перестраивая то, что вначале следовало бы строить иначе.

И в этом запаздывании, наверное, есть и своё очарование, и свои позитивы: в зрелых летах острее видишь, причем, как метко заметил поэт, видишь «не только видимое», можешь постигнуть величие и масштаб фигуры, узнать ее настоящую цену - потому что, как писала в письме ко мне Надежда Суровцева² , «под осень оно виднее»...

Среди наиболее весомых открытий, которые подарила мне судьба, - имена Юрия Шевелёва и Сергея Аверинцева. Интеллектуальные встречи с литературным наследием Юрия Шевелёва (его блестящая литературоведческая эссеистика, к изданию которой в Украине я имела честь быть причастной, работы из истории и социологии украинского языковедения, воспоминания) имели и имеют для меня как человека и литературоведа огромное, экзистенциальное значение. С Сергеем Аверинцевым по-настоящему, глубоко я познакомилась, переводя его произведения на украинский язык. А поле перевода - очень признательная почва для познания, ведь нужно проникать в сокровенные глубины авторской мысли, углубляться в текст, чтобы не пропустить важного, постигнуть целостность.

В чем же уроки этого интеллектуального общения? В чем ценность феномена Аверинцева в нашем пресыщенном знаниями, изъязвлённом цинизмом, морально беззащитном мире?

Марина Новикова в статье об опыте Аверинцева упоминала свою первую телевизионную встречу с ним в весьма популярном когда-то «Клубе путешественников» на специфическую тему: «Пещеры Каппадокии и пещера как символ вообще». Аверинцев тогда включился в беседу с ведущим Юрием Сенкевичем со слова «итак» - как во что-то давно известное, продуманное, осмысленное. Автор отмечает, что она знала к этому времени лишь одного человека, который мог так же естественно включиться в разговор на любую тему со слова «итак», - это Юрий Лотман.

Эрудиция бывает разная. Холодная и эгоистическая, которую держат «для себя» как орудие самовозвеличивания себя над обществом и не растрачивают на других. Неструктурированная и аморфная, и вместе с тем поверхностная, обо всем понемногу - будто эффектный фейерверк, который, вспыхнув, гаснет и не способен согреть окружающую среду. Эрудиция Аверинцева - теплая и динамическая, максимально открытая для других. Вдобавок, при всей широте и энциклопедичности, глубоко структурированная, обращённая к жгучим моральным и интеллектуальным проблемам, преисполненная прямых и потенциальных ответов на вызовы времени.

В статье «Онтология правды как внутренняя пружина мысли Владимира Соловьёва» Аверинцев утверждает: «Правду можно искать, правда может сойти, потому что во внутреннем опыте Соловьёва она не идеал, не "ценность", а реальность». Твердое спокойное философское убеждение - без менторского тона и громких инвектив - в реальности правды, в её, пусть и незримом, всеприсутствии, часто вопреки безобразной реальности - как внутреннего закона, неотвратимого, как изменение времён года, как восход и закат солнца, закона, благодаря которому мир не провалился в тартарары, а человек продолжает оставаться человеком. Об этом эпиграф к статье из стихотворения Владимира Соловьёва, который мне удалось воссоздать на украинском языке почти дословно:

Якщо бажання не кличуть нікуди,

Якщо обітниці - марні слова,

Жити нестерпно в лещатах облуди,

Доти живу, поки правда жива³.

Так же чиста, незаилена, несовместима с пользой и конъюнктурной реальностью для Аверинцева вера. Негромко и убедительно, на колоссальном историческом и этическом материале Аверинцев показывает гримасы несоответствия между духовностью и политиканством, приспособленчеством к религии. Ведь для общего духовного климата опасен не столько честный и неагрессивный (без воинствующего безверия, без претензий на абсолютную истину) атеизм, сколько вера как мода, вера без веры в веру, без экзистенциальных поисков и понятий, без моральной почвы, вера как рычаг для утверждения в новой реальности, когда, по точному выражением В. Гомбровича, «Бог становится пистолетом, из которого мы стремимся застрелить Маркса». Это оборачивается упрощенчеством и лицемерием, а также бездуховностью, причем бездуховностью специфического сорта - с мимикрией «под веру», что, к сожалению, находит признательную почву в нашем истощённом, вечно переходном обществе.

В статье «Слово Божие и слово человеческое» Аверинцев размышляет над ответом на вопрос «что такое веровать?» Возможный отрицательный ответ атеиста, возможные сомнения скептика имеют в основе «ту же грамматику», что и вопрос. Но в условиях недавнего прошлого вопрос вместо требования ответа означал скорее запрет отвечать. Любой ответ заранее оказывался блокированным модальностью вопроса и представал в силу этой модальности невозможным и до идиотизма бессмысленным: «когда самый глагол «веровать» словно бы разлагается на чисто вещные, уже более не значащие, не читаемые фонемы и буквы - «что такое "ве-е-эр-о-ве-а-те-ь"?» - только тут мы имеем перед собой шедевр Ада: послеатеистическую ситуацию». Имеем распад значащего слова. Пропасть между историческим значением слова-понятия и его удешевленной ипостасью, когда от слова остается пустая оболочка. Фатальное умственное смещение, которое ведет к интеллектуальному повреждению. Аверинцев призывает к «восстановлению структурности мысли»: «дело жизни - всему давать место, все как-то совмещать в своем широком лоне, спутывая при этом нити, но дело мысли -  распутывать нити, разбирать их в аналитическом усилии, давать отчет и ответ» («Надежды и тревоги»).

Отчет и ответ... Как сориентироваться в этом неуютном, жестоком, временами абсурдном мире, который окутывает нас, не растеряться от столкновения полярностей, найти адекватные (по крайней мере для себя) ответы? Прежде всего - по капле выжимать из себя опасное и искусительное качество сознания, которое, вслед за Аверинцевым, определяю как «одноклеточность» (мутную и хаотичную стихию «одноклеточных» умонастроений, подготовленных десятилетиями, известное железобетонное «так и только так») и ощущаю как чуть ли не наибольшую угрозу.

Проявлений такой «одноклеточности» множество - пестрый спектр оценок, критериев, ценностных ориентаций, мотиваций, требований и лозунгов. Они выпестованы десятилетиями воинствующей черно-белой пропаганды, искоренением инакомыслия, культивированием «туннельного видения» и «примитивного существования» (термин Домонтовича) как первейших добродетелей «простого советского человека». Основная мысленная операция здесь - упрощение, кастрация явления. А упрощение, неадекватное реальной сложности и многоликости мира, так и не дает возможности его постигнуть. Отсюда прямой путь к крайней поляризации и конфронтации, взаимной ксенофобии, абсолютному непринятию другого.

Недаром Марина Новикова назвала свою уже упоминавшуюся статью «Инакомыслие: опыт Сергея Аверинцева». Это, действительно, ключевое слово: «Встреча с Аверинцевым, - пишет автор, - стала нашей - и моей - встречей с другим.... Открытие иудея. Открытие христианина. Открытие Другого как Ближнего». Не могу не присоединиться к этим словам.

Этот опыт Аверинцева не мог не вдохновить наше сознание. Не возбудить ощущения моральной ответственности, потребности моральной выработки того, что так афористически определил Василий Стус: «... самосохранение разрядов человеческой души - ручательство и спасение всеблагое». Потребность внутренней свободы, которая помогает выработать в человеке прямохождение и прямостояние, нормализовать дыхание. Вместе с тем возрастает и общественная ценность индивида, развиваются его творческие потенции, изменяется гражданская дееспособность. Такая «погруженная в себя» личность не утрачена для общества, а, наоборот, обращена к нему (не буду говорить «к народу» - не потому, что отбрасываю, как теперь модно, такую категорию, а потому, что она крайне скомпрометирована и девальвирована спекуляциями, когда слово «народ» употребляют как псевдоним «власти»).

Такая «внутренняя свобода», согласно Аверинцеву, это единственная гарантия, что мы не будем выть с волками ни одной из конкурирующих стай. Состояние постоянной внутренней готовности к сопротивлению тому, что навязано тебе, не освоено экзистенциально и интеллектуально, к сопротивлению «покорному энтузиазму толпы» (Герцен). Держаться твердой - нескользкой («скользящей», по Аверинцеву) позиции, отстаивать только то, что стало внутренним убеждением, а не нашёптано в ухо, какие бы последствия это ни имело. Уметь «стоять себе самому», как писал Стефаник: «...пусть ему говорят, что продался и "исподлился", лишь бы он стоял себе сам, так как так ему надлежит». Не из таких ли «одиноких» ячеек и совершается гражданское общество?!

И еще одно ключевое слово в человекообразующих и человекотворческих концепциях Аверинцева - выпрямиться.

В своем обращенном к молодежи слове «Надежды  и тревоги» он писал: «...разогнуться - на поверку не одна только безоблачная радость, но испытание. И это еще если дадут: а то начать разгибаться и встретить помеху - куда больнее и обиднее, чем привычно ходить не разгибаясь. Мы, люди, в этом отношении неисправимо неблагодарны - никак не хотим радоваться тому, что разогнулись отчасти. Не признает наш хребет никакого «отчасти». А единожды разогнешься - и снова уже не пригнуться, даже если захочешь. (По правде говоря, только на такое свойство человеческой натуры - вся надежда)».

В самом деле, вся надежда - на способность человека самовозрождаться. И в этом Аверинцев перекликается с заветным кредо Василия Стуса, которое вытекает из его экзистенциальных формул «прямостояния» и «самособоюнаполнения» -

То не провина - мати гріх,

Ще успадкований од мавпи.

Гріх - не боротися за себе

I не випростувать себе⁴.

...Летом 2004 г. я выступала во Львове перед выпускниками Украинского католического университета с лекцией «Моральный императив и вызовы времени». Приведя эти высказывания Стуса и Аверинцева, закончила так: «Итак, "распрямить себя". Эффективнейшего кредо я не знаю». После торжественной церемонии вручения дипломов ко мне подошла девушка-студентка и сказала, что хочет поблагодарить меня: «У меня в жизни очень ответственный момент - мне нужно сделать выбор. И я решила - выпрямлюсь!» Думаю, что эта искренняя душа через меня поблагодарила Стуса и Аверинцева.

Михайлина Коцюбинская, кандидат филологических наук, доктор honoris causa Киево-Могилянской акакдемии, переводчик многих произведений С.С. Аверинцева

-------------------------

1. Доклад в НаУКМА 13.09.2004 на Первых международных Аверинцевских чтениях. Опубликован в альманахе «Дух i лiтера». 2004. - N 13-14. - С. 8- 12. (на украинском языке). На русском языке публикуется впервые. Перевод  А.Я. Наконечного.

2. Суровцева Надежда Витальевна -  первый доктор философии с Большой Украины (Украины без Галичины). В 1925 г. возвратилась из Вены на Украину. В конце 1927 г. осуждена по статье «польско-немецкий шпионаж». Провела почти 30 лет за решёткой. С 1954 г. жила в Умани до кончины в начале 90-х годов. Её называли «уманской бабушкой», а её дом превратился в своеобразный духовный центр, посещаемый известными писателями, ее старыми друзьями (Тычиной, Бажаном) и шестидесятниками, включая и Михайлину Коцюбинскую.

3. В оригинале стихотворение звучит так:

«Если желанья бегут, словно тени,

 Если обеты - пустые слова, -

 Стоит ли жить в этой тьме заблуждений,

 Стоит ли жить, если правда мертва?»

4. Это не вина - иметь грех,

  Еще унаследованный от обезьяны.

  Грех - не бороться за себя

  И не выпрямлять себя.

КИФА №11(101) сентябрь 2009 года