Обыкновенный атеизм

Из тем политических наиболее остры - религиозные и школьные. С известными  оговорками можно было бы сказать, что Россия охвачена сейчас борьбой начал веры с началами знания, именно борьбой, потому что они противопоставлены друг другу. Над всем этим лежит, конечно, материальная нищета...

(Из дневника Н.Н.Пунина, 25 августа 1925 года)

Разрушение храма Христа Спасителя. 1931 г.

Комплекс документов, составляющих «Дело 52» (ф. 4, оп. 2), носит общее название «Автобиографии безбож­ников»¹ . Он не является единственным в своем роде и может быть включен как составляющая в целый ряд мас­совых источников, отражающих взгляды «простых лю­дей» на религию, атеизм и политику государства по этим вопросам в 1920 - 1930-e годы. В пользу необходимости изучения данного и подобных источников свидетельствует отсутствие работ, посвященных «рядовому безбожнику». <...>

Большинство опрошенных являются мужчинами в возрасте до 40 лет, со средним образовательным цензом, постоянные жители города в течение ряда лет, социально активные. Высокий процент выходцев из деревни, адаптировавшихся в городе, свидетельствует о резком разрыве с прежней средой. Эта перемена социального статуса отразилась на мировоззрении опрашиваемых: с религией порвали 96% опрошенных, родители которых были религиозны в подавляющем большинстве (86%). Несмотря на 17 лет тотальной антирелигиозной пропаганды, разница в количестве порвавших с религией до и после революции незначительна. Видимо, эти данные явились неожиданностью для лиц, обрабатывавших результаты анкетирования: это единственная графа таблицы, имеющая исправления. <...>

Разговор по душам

Круг проблем, затрагиваемых в источнике, довольно широк. Обычным представляется наличие в нем бытовых проблем, касающихся конкретных материальных интересов респондентов. В их числе есть конкретные просьбы, адресованные именно обследующей инстанции: «И прошу вас о том, чтобы вы посодействовали моей просьбе насчет школьниц, нельзя (ли - И. Д.) сделать бесплатным учение их» (л. 308); «И просим вас, чтобы улучшили жилищные условия, т. к. у меня дети учатся, а уроки делать негде» (л. 323). Но есть и просьбы, писанные явно «на авось», авторам которых безразлично, куда они обращаются: «Дорогие товарищи, войдите в мое положение, как отстоять мое помещение, комната одна - полторы сажени, в подвале, сырое помещение» (л. 308). Наличие таких обращений показывает вынужденное социальное иждивенчество определенной части рабочего класса как сложившуюся черту общественной психологии конца 1920-х - начала 1930-х годов.

В большей степени меняют сложившиеся стереотипы о том времени абстрактные сетования респондентов «на жизнь». Это странно хотя бы потому, что на вопросы отвечали люди, относительно удачно адаптированные новым строем. Они имели конкретную профессию и благодаря ей - социальный статус, который официально был довольно высок. В отличие от множества других, они были трудоустроены, т. е. хотя бы минимально гарантированы в завтрашнем дне. Действительно, о безработице респонденты упоминали крайне редко, только в связи с проблемами родственников. Но общее ощущение безысходности существования характеризует многие ответы.

«Живем для того, чтобы работать, кое-как питаться» (л. 283); « ... жизнь скудна, бедна, не имею слов для выражения» (л. 94); «Провожу время в очередях и стирке ... Всегда расстроена как собака» (л. 174). На вопрос о проведении досуга многие респонденты отвечают так: «Свободного времени нет, праздника тоже нет, никуда не хожу, все время провожу дома» (л. 220); «Сво6одное время проводим так: день отдыха - стирка белья, остальное время в очереди по магазинам за продуктами» (л. 215). «Сами никуда не ходим, и у нас никто не бывает» (л. 283).

Разумеется, при любом социальном строе найдется определенное количество пессимистов, по высказываниям которых судить о чем-либо будет неправомерно. Более симптоматичным представляется «оптимизм» сравнительно небольшой части респондентов: «Но мы привыкли и хуже переживать, и переживают еще хуже нашего» (л.133). Характерно, что неудовлетворенность жизнью представлена очень «материалистично»: «Жизнь моя протекает в настоящее время очень плохо, частенько сижу и бываю голодная, потому что моего заработка не хватает для моего семейства» (л. 132); «...расходов ... на диету и жизнь недостает» (л. 93). Кроме жалоб на материальные трудности, звучит еще абстрактная неудовлетворенность состоянием и течением жизни, которую, однако, респонденты не в состоянии сформулировать: «Вся эта жизнь меня не удовлетворяет ни с какой стороны» (л. 14). Судя по многочисленности подобных ответов, в данном случае профессиональная принадлежность респондентов отнюдь не служила гарантией формирования у них высокого уровня пролетарского самосознания. Видимо, для определения своего места в социальной системе нового общества респондентам недостаточно было чувствовать себя действительным или провозглашенным гегемоном: они нуждались в ориентирах более личного характера. Удачному самостоятельному поиску этих ориентиров не могла способствовать как низкая грамотность, так и политика государства, стремившегося занимать приоритетные позиции даже в вопросах частной жизни своих граждан - своей социальной опоры. <...>

Проект Дворца советов, который планировалось построить на месте взорванного храма Христа Спасителя

Факт апелляции к государству как к доверенному лицу в большей или меньшей степени заметен в любой группе высказываний. В источнике, например, отражены специфические женские проблемы. Они вполне традиционны, но в контексте данного документа интересны тем, что женщины напрямую связывают свои жизненные коллизии с политикой государства. Очень личностное отношение к государству прослеживается во многих высказываниях, касаются они быта или более высоких сфер: «... что-то великое произошло. Я не могу простыми сло­вами объяснить, но знаю, что муж не может меня бить. Что женщина равноправна с мужчинами» (л. 243).

Государство представляется последней, верховной инстанцией для людей, потерявших прежние духовные ориентиры. Растерянность и неспособность обрести себя в изменившемся мире видны во многих ответах: «Я, Федор Арxипов, думаю: где вера, где правда, где бог и где черт, куда пойти, кто за меня заступится» (л. 10); «Читаю газету, редко, никому не верю...», «В кого мы верим, мы и сами не знаем» (л. 98).

Потеря жизненных ориентиров и дискредитация моральных принципов, инспирированная государственными структурами, внедрявшими удобную им идеологию, вынуждала отдельных людей и общество в целом заполнять образовавшийся вакуум. Будучи не в состоянии жить по прежним канонам, респонденты настойчиво просят объяснить, в чем же состоят новые правила: «Товарищи, писать больше не знаю. Просьба к вам почаще объясняйте нам» (л. 323); «Может, я не так понимаю, то прошу разъяснить» (л. 164); «Подчиняюсь власти, как поставит, так исполняем» (л. 206). В этом случае источник демонстрирует факт духовной недееспособности определенной части общества, которая нуждалась в государственном санкционировании при выборе мировоззренческих позиций и формировании самосознания.

Ответы респондентов характеризуются очень личностным отношением к государству, проблемы и нужды которого отождествляются с собственными: «...нужно работать для нашего государства, чтобы наше государство росло и крепло» (л. 87); «...Я желаю работать для себя, а также дать, помочь государству» (л. 178); «...считаю лучшее будущее впереди и стараюсь как лучше и больше сделать, в этом нахожу отраду» (л. 243). Демонстрируя четкую ориентацию на о6щественно-полезный труд, респонденты благодарят государство и власть, воспринимая все данное ими как благо: «Жизнью этой довольна и подхожу к социализму» (л. 175); «Если бы не Советская власть, я бы теперь самым последним человеком была... А при советской власти смогла я пробиться в люди» (л. 312). Эти ответы показательны, даже если не все респонденты 6ыли до конца искренни, поскольку официальная ориентация масс на государство в любом случае прослеживается в их высказываниях. Апофеозом такого стремления выглядит высказывание рабочего-заклепщика: «Теперь надо быть больше убежденным к новой жизни. Как нам говорил поп, что бог не сделает - так лучше, т. е. все к лучшему - нет, теперь что Советская власть сделает, так все лучше, т. е. все к лучшему» (л. 145)

Наука как религия

Государство, взявшее на себя роль духовного пастыря своих подданных, должно было позаботиться и об аксес­суарах, подтверждающих его полномочия. Например, в ранг божественных чудес были возведены научные дос­тижения, а сама наука подлежала культовому поклонению. По ответам респондентов понятно, что они прямо и недвусмысленно воспринимают такую подмену: «...Я более верю в теорию Дарвина, чем в священную исто­рию» (л. 16); «Слышанные мной лекции и беседы ... ка­жутся мне гораздо ближе к истине, чем миф о сотворении мира в 7 дней» (л. 113). По мнению опрашиваемых, наука одним своим существованием доказывает уже, что «Бога нет»: «Потом я стал изучать физику, и она отбила у меня всякую охоту изучать закон божий» (л. 328); «...когда знаком с астрономией, то усваиваешь себе - есть ли бог, или нет его» (л. 333). В представле­ниях респондентов теперь наука в состоянии объяснить смысл существования человека и помочь в тех ситуациях, когда раньше просили о божественной помощи: «Я пошел к попу за исцелением, у меня была на то причина. Но, конечно, исцеления не получилось. Я решил, что от моей причины меня может избавить только наука» (л. 31); «Нечего уповать на бога, а нужно надеяться на науку...» (л. 317). 

В ответах респондентов называются причины, кото­рые привели их к новым убеждениям: «...человек произошел от обезь­яны ... уж больно похож он на обезьяну» (л. 68); «Я даже ходила в Московский анатомический музей смотреть, как людей разрезают, и убедилась, что особого места для души в теле человека нет» (л. 28); «Я считаю: умер чело­век и превратился в падаль» (11. 87). Определенная часть респондентов способна ориентироваться в том, что от них хотят услышать: «Наши взгляды хорошие на проис­хождение земли, человека и загробную жизнь» (л. 88); «Мои взгляды на происхождение земли, человека точно совпадают с указанием в книгах по геологии» (л. 203); «Поскольку я безбожник, то у меня и взгляды на проис­хождение земли и человека и загробную жизнь с научной точки зрения, но не с церковной» (л. 14). Кроме очеред­ного противопоставления «наука - церковь», последнее высказывание интересно еще и комментарием составите­ля: «Но обследуемый выразить свои мысли, как что произошло, «с научной точки зрения» совсем не может» (п. 14). <...>

Выводы

Опредeлeннyю часть проблем, сформулированных респондентами в своих высказываниях, можно рассмат­ривать как традиционные, свойственные людям данной социальной принадлежности. Это бытовые и материаль­ные трудности, жалобы на жизненные коллизии и соци­альную несправедливость. Однако основную ценность источнику придает наличие в нем косвенной информации социального характера. Она дает свидетельства того, что атеистическое воздействие на респондентов осуще­ствлялось прежде всего с помощью стиля повседневной жизни: через быт, школу, семью, средства информации, культуру... это способствовало формированию в массо­вом сознании элементов новой идеологии и готовило к восприятию социалистических догм, долженствующих заменить традиционную религию. Источник показывает, на каком обыденном, бытовом уровне шло создание сис­темы жизненных ценностей, предложенных народу идео­логическими структурами новой власти.

Репрезентативность источника и достоверность выво­дов, сделанных на основе его исследования, могут быть подтверждены с помощью других материалов, как опуб­ликованных, так и не подвергавшихся публикации² . Обращение к неопубликованным материалам РО ГМИР позволяет, как представляется, осветить одну из наименее исследованных сторон деятельности советской антирелигиозной пропаганды: формирование атеистического мировосприятия в тесной связи с повседневной жизнью³.

Ирина Николаевна Донина, заведующая отделом развития образовательных программ музейной педагогики ГМИР (Санкт-Петербург)

------------------------

¹ Исследуемый источник принадлежит к фонду (бывшему архиву) П.А. Красикова, одного из руководителей СВБ СССР, редактора журналов «Революция и церковь» и «Воинствующий атеизм». Документы поступили вместе с другими в Государственный музей истории религии (ГМИР) из бывшего Центрального антирелигиозного музея (г. Москва) в 1946 году и были включены в научную коллекцию рукописного отдела ГМИР в июле 1953 года.

² Архив Российской академии наук. Книга отзывов и пожеланий Музея истории религии Академии наук. Ф. 221, оп. 2, д 13 РО ГМИР. Отзывы читателей о брошюрах Н. Амосова. Ф. 4, оп. 2, д. 74; РО ГМИР. Отчеты о диспутах, проведенных среди колхозников, работников совхозов, рабочих на темы антирелигиозных книг: «Религия - враг урожая», «Как работают и живут в безбожном колхозе», «Сказка о загробном мире», «Сказка о Христе», «Пасха - вредный пережиток» и Ф. 4, оп. 2, д. 61; Почему мы стали безбожницами. М., ГАИЗ, 1933; Революция в деревне: Очерки / Под ред. В.Г. Богораз-Тана. М; Л, 1924.

³ Статья впервые опубликована в журнале «Клио» N 3 (6) за 1998 под названием «Автобиографии безбожников» как вид массового источника по социальной психологии рубежа 1920-1930-х годов». Здесь приводится в сокращении.

КИФА №8(82) июнь 2008 года