Берег утопии  А.И. Герцен
В трилогии, охватывающей более 30 лет исторического времени и более 9 часов сценического, выведены буквально до боли знакомые всякому, кто хоть немного застал советскую школу, персонажи: Бакунин, Станкевич, Белинский, Чаадаев, Тургенев, и конечно же, неразлучные Герцен с Огаревым. (Стоит заметить: пьеса переведена и поставлена с большой любовью - текст уточнялся в процессе постановки, за которым внимательно следил автор, - с элементами гротеска, необходимого в театре, но без всякой карикатурности.) Повествование начинается с идиллии дворянского гнезда в имении Бакуниных в те годы, когда встает на ноги новая разбуженная декабристами, штудирующая Шеллинга, романтическая и несмелая с дамами молодежь, а заканчивается эмигрантской опустошенностью, когда этих людей, отстоявших свободу крестьян и ставших учителями целых поколений, теснят со сцены куда более кровавые бунтари и куда более тираническая реакция. По Стоппарду именно это время было наиболее плодотворным для русской общественно-политической мысли и главное по-человечески доброкачественным - время, когда у России, в отличие от отгремевшей революциями Европы, еще был «ход в запасе». Эти люди были уже не только философствовавшими барами, - хотя Тургенев и изображен ярким продолжателем этой самой традиции, - и еще не оторванными от всяких корней и привязанностей разночинцами и сокрушителями устоев, так что даже неистовый Бакунин, уже будучи вождем мирового анархизма, и не забывает по старой дружбе стрельнуть у Тургенева пятерку на извозчика. Любовная чехарда в семействе герценых-огаревых неотделима от их общественной деятельности и от их идейных исканий. Человеческая драма и драма идей переплетены настолько тесно, что идеи проживаются с самым искренним интересом. Не сбиваясь на карикатурный рассказ о любовных похождениях людей-памятников и, в то же время, удерживаясь от плоской злободневности с намеками на «лондонских сидельцев» и укрепления вертикалей, пьеса говорит о России как месте, где мысль и слово действительно что-то значат, приобретают ценность религиозного подвига, изменяющего реальность. Часто они значат куда больше, чем реальность.  В.Г. Белинский
Пропади она пропадом, эта общественная цель! Нет, я имею в виду, что литература может заменить, собственно превратиться в ...Россию! Она может быть важнее и реальнее объективной действительности. Когда у художника есть только идея, он всего лишь писака, может талантливый, но этого недостаточно, нам от этого не легче, если всякий раз при слове «Россия» мы начинаем смущенно ухмыляться и дергаться как полоумные. «Россия. А, ну да, извините. Вы же сами понимаете - глухомань - не история, а варварство; не закон, а деспотизм; не героизм, а грубая сила, и вдобавок эти всем довольные крепостные!» Для мира мы лишь наглядный пример того, что следует избегать. Но великий художник способен все изменить... Когда при слове «Россия» все будут думать о великих писателях и практически ни о чем больше, вот тогда дело будет сделано. И если на улице Лондона или Парижа вас спросят, откуда вы родом, вы сможете ответить: «Из России. Я из России, жалкий ты подкидыш, и что ты мне на это скажешь?!»  М.А. Бакунин
«Былое и думы» - книга сегодня незаслуженно обиженная, заведомо хрестоматийная и по сути снова непрочитанная. Совсем не случайно она была настольной книгой в еще одной семье русских «светских святых» - Чуковских. Драма русского изгнанничества, свободолюбия в атмосфере природного раболепства - извечная русская драма. В 1966 г. Лидия Чуковская отваживалась писать в своей книге о «Былом и думах»: «Та мера морали и чести, которую Герцен прикладывает к людям, поднявшимся за правое дело; то требование высокой нравственной ответственности, которое Герцен предъявлял революционным борцам, - вот что живо и драгоценно для нас. Разве мы, люди XX века, не изведали на собственных судьбах, к какому бесчеловечью приводит политика, когда она противоречит морали, и чего стоит мораль, когда она лишена конкретной социальной основы?» Спустя полвека Стоппард вновь увидел в этой книге очень важную правду о нашем времени, не только в российском, но и в общемировом контексте. Николай ЭППЛЕ ------------------ 1 Сэр Том Стоппард (чех еврейского происхождения Томаш Штраусслер), сам живой классик британской драматургии, знает толк в оживлении классики. В его пьесе «Розенкранц и Гильденстерн мертвы», переведенной на русский Иосифом Бродским, действие происходит там, куда уходят, договорив реплику, персонажи «Гамлета»; по его сценарию сняты оскароносный «Влюбленный Шекспир» и киноманская «Бразилия» Терри Гилиама. КИФА №6(80) май 2008 года |
