По принципу дополнительности

Интервью с проф.-свящ. Георгием Кочетковым о концепции, положенной в основу Свято-Филаретовского института

А. Буров: Ваше преподобие, о. ректор, руководимый Вами институт создавался в конкретное историческое время под конкретные цели, и, наверное, в каком-то смысле под конкретных людей. Назначение института трансформировалось со временем?

Проф.-свящ. Георгий Кочетков, ректор Свято-Филаретовского института: Конечно. Институт создавался в подполье, по принципу дополнительности, как возможная подмога в случае закрытия всех учебных заведений православной церкви, а может быть, даже приходов и монастырей. Нам казалось очень важным, чтобы церковь была готова к разным историческим вариантам развития. Ведь в 80-е гг., когда институт начал существовать, никто не думал, что советская власть быстро кончится. Да, многие понимали, что она сгнила, но она была гнилой с самого начала и держалась десятилетиями. Поэтому можно было предположить, что эта гниль еще довольно долго будет существовать и еще способна принести потери церкви. И поэтому первое, что было необходимо, - обеспечить сохранение церковной духовной традиции, церковной культуры и церковной образованности для самой церкви. Поэтому вопрос о том, учим мы будущих священников или мирян, никогда не ставился специально. Это с самого начала было неважно. Образование нужно было для тех, кто был готов стать носителем церковной традиции в чрезвычайных, переходных, трудных, даже крайних условиях жизни церкви. Поэтому все готовилось в расчете на современность. Это должно было быть учебное заведение, которое бы впитало в себя самое лучшее, что есть в церковной традиции образования до 1917 года и после, в том числе и образования священнослужителей, а также в системе светского образования. Конечно, предполагалось, что люди, которые будут здесь учиться, будут, прежде всего, преданы церкви, что они смогут что-то делать ради Бога и ради церкви «в свободное от работы время». То есть это с самого начала было учебное заведение, которое приспосабливалось к тому, что студенты будут получать действительно серьезное высшее образование не днем и не за стипендию или какие-то иные блага, такие как освобождение от армии и т.д., а преподаватели будут в нем трудиться, не получая за это зарплату, но вкладывая в это дело то, что они зарабатывают днем на работе.

А. Буров: Т.е. институт с самого начала предполагал очень серьезный церковный контекст?

О. Георгий: Безусловно. Причем рассчитанный на то, что корабль должен быть непотопляемым, независимо от того, «откуда польет»: сверху или снизу, справа или слева.

А. Буров: «Корабль»... Вы имеете в виду церковь или институт?

О. Георгий: Образ церкви как корабля очень хорош, но он может быть проецирован и на те или иные части церкви, в том числе такие, как институт. Было ясно, что катехизации, которая к тому времени велась уже много лет, недостаточно. Было ясно, что недостаточно просто существования групп или библейских кружков, или каких-то паломнических поездок (все это могло уже как-то существовать в советских условиях того времени). Было ясно, что нужны специальные усилия по преподаванию церковных предметов, церковной культуры, церковной традиции и по восприятию этой традиции.

Конечно, сейчас ситуация другая. Ясно, что сейчас не 80-е годы, и не советская власть на дворе. Институт существует уже много лет как официальное учреждение, слава Богу, свободное, независимое, воспринявшее в себя многие особенности, которые появились еще в нелегальном состоянии в первый период жизни института. Мы и сейчас считаем нашим преимуществом то, что мы свободны, так же как и все то, что мы взяли из разных систем образования и из своего личного духовного опыта, из своих духовных потребностей и ввели в программы и в порядок взаимоотношений. Ведь мы знали, от чего страдает светская система образования и от чего страдает церковная система образования. И мы, конечно, пытались сделать так, чтобы не репродуцировать эти негативы, но чтобы взять, действительно, все лучшее, и более того, еще добавить, потому что мы знали, чего не хватает.

Но сейчас институт, как и любое официальное учебное заведение, должен, естественно, как-то соотноситься с имеющимся официальным контекстом, думать о помещении, о лицензии, о финансах, о зарплатах и т.д., и т.д. И все-таки он остается во многом именно братским, прежде всего потому, что он поддерживается братствами и сохраняет общинно-братский дух.

А. Буров: На кого в первую очередь ориентируется институт в своей образовательной, исследовательской и издательской деятельности: на общецерковный контекст или все-таки прежде всего на движение, на содружество братств, а потом на церковь?

О. Георгий: Он ориентируется на церковь, которая выявляется многообразно в своей современной жизни, но сейчас лучшим образом выражается в жизни братской и общинной. Мы не можем разорвать церковный и братский контекст. Мы не можем сказать, что мы ориентируемся на братский контекст больше, чем на церковный, или на церковный больше, чем на братский. И то, и другое было бы неточно.

Мы меньше уделяем внимания тому, что уже существовало, что доступно людям, или что может сейчас существовать в других местах. Мы до сих пор, вольно или невольно, в каком-то смысле работаем по принципу дополнительности. Мы делаем акцент на том, чего нет у других. Поэтому неслучайно представители, скажем, Saint-Serge¹ сейчас признают, что наш институт является преемником того пласта православного образования, который связан с русской эмигрантской зарубежной традицией и русским религиозно-философским возрождением.

А. Буров: Вот вопрос, который сразу возникает у человека, посещающего сайт СФИ: он читает название «Свято-Филаретовский православно-христианский институт» и хочет спросить: как связано это учебное заведение с Русской православной церковью, с Московским патриархатом?

О. Георгий: Почти все учащие и учащиеся института - члены Русской православной церкви. Да, мы как учреждение не подчиняемся каким-либо структурам, но не по принципиальным соображениям («ни в коем случае никогда!»), а по соображениям содержательным, ибо пока это все еще может быть связано с потерей уникального опыта, питающего наш институт. Ведь церковь в результате советских лет живет в ситуации разрыва традиции. Приходы, епархии, монастыри - все так или иначе было повреждено в советское время. Я не склонен из этого делать крайние выводы, что якобы церковь перестала быть церковью и т.д., но то, что все это повреждено - бесспорно. А наш институт изначала зиждится на здоровой почве.

А. Буров: Потому что он родился «снизу»?

О. Георгий: Не просто «снизу», а на здоровой почве. Снизу всякое бывает. Как «не все что сверху - от Бога», так и не все что «снизу» - от Бога.

А. Буров: Что Вы имеете в виду, когда говорите «здоровая почва»?

О. Георгий: Это была среда людей, которые жили по принципу стремления к воплощению полноты церковной традиции в своей жизни. И это понятие полноты, а значит, и всякий раз восполнения, когда мы полноты не находили, как раз и породило возможность оздоровления почвы.

А. Буров: Вы говорили о полноте в связи с Институтом и раньше - о том, что институт прививает к полноте традиции, дает о ней ясные представления.

О. Георгий: Да, это действительно очень важно. Цель образования - восполнить то, чего не имеют люди, к нему приходящие и с ним связанные.

А. Буров: Но почему это так важно?

О. Георгий: Самое главное, чего сейчас нет в церкви - это как раз полноты традиции. Все надорвано, расколото. Везде какие-то кусочки, лоскутки. Смысл и глубина перемежаются с полной бессмыслицей и поверхностностью, великие явления Святого Духа - с чуждыми духами, с мертвыми духами, вообще духами не от Бога, вера - с суеверием, и т.д., и т.д.

Сергей Смирнов: Вы уже не один раз говорили о восполнении, но, как мне кажется, при таком подходе есть две опасности. Первая - попасть в ситуацию реактивности, то есть делать не то, что ты хочешь, а то, на что обстоятельства вынуждают: «У кого-то чего-то не хватает, поэтому мы должны это делать». Получается, что, может быть, мы делаем не самое важное, а просто выбираем по принципу дефицита. И структура усилия, таким образом, определяется не сама по себе, не исходя из оценки общества, а исходя из того, что должно быть. Это некое «затыкание дыр». Может быть, некоторые дыры можно было бы оставить и заняться чем-то другим, каким-то строительством? Вторая опасность: Вы только что говорили, что вокруг одни лоскутки и кусочки и, соответственно, этих дыр столько, что если начать все их затыкать, и все лоскутки сшивать, и каждому кусочку находить его место, то я не скажу даже, что можно надорваться - нельзя объять необъятное - но можно в результате фактически ничего не сделать. То есть здесь заткнуть, там заткнуть, а количество «лоскутков» от этого вроде бы и не уменьшится.

О. Георгий: Дело в том, что мы не «затыкаем дырки» тех или иных людей, не реагируем на их недостатки. Мы реагируем на недостатки традиции в том ее жизненном проявлении, какое мы на сегодняшний день имеем. Это большая разница. Мы как раз избегаем реакции на те или иные недостатки индивидуальных случаев или конкретных людей. Ведь так можно действительно превратиться в «реакционную силу». Кроме того, сами эти недостатки могут быть совершенно случайными. Ну и, в конце концов, пусть люди сами об этом заботятся. А потом - здесь легко перейти к осуждению или превозношению с нашей стороны: дескать, мы знаем как надо, а вот кто-то ничего никогда не знает. Понятно, что не об этом идет речь. Речь идет о традиции, о едином духовном поле Откровения и Познания, в котором живет Церковь. Здесь легко выделить приоритеты. Совершенно очевидно, что все это можно делать на разных уровнях глубины. Чем глубже, тем ближе к корням. Мы стараемся лечить корни, а не исправлять те или иные их проявления. Для нас это различение достаточно существенно. Мы стараемся добираться до этих корней, искать причины тех или иных недостатков, а не бить просто по этим недостаткам. Поэтому мы почти никого не критикуем за редким исключением. Братство иногда этим занимается. Но то братство, оно должно заниматься и этим.

А. Буров: Какие приоритеты у института в его образовательной и научной деятельности?

О. Георгий: Прежде всего - целостность. Для нас важно, чтобы люди, с одной стороны, знали традицию «вширь», т.е. знали ее живую историческую ткань, факты, а с другой стороны, не менее важно и «вертикальное» измерение - глубина и высота. И для нас совершенно небезразлично, чем мы занимаемся. Мы можем заниматься очень конкретными вещами, но всегда такими, которые имеют отношение к этой полноте традиции, к ее жизни. Мы занимаемся богословскими разработками, потому что мы улавливаем самые трудные вопросы в богословии - в истории церкви, в экклезиологии, в аскетике, в мистике, в библеистике, в катехетике, в миссиологии. Существует и множество других направлений, которые для нас очень важны.

А. Буров: То есть приоритет института - это проблемные вопросы?

О. Георгий: Приоритет института - добраться до корней. До самых корешков, до самой глубины, насколько только мы можем войти в эту глубину и сделать ее прозрачной. Мы не гарантируем, что мы дошли до волосяного корня, т.е. до тончайших и глубиннейших вещей. Об этом не нам судить. Но это наша цель - видеть с высоты и залезать вглубь, даже если это очень трудно или опасно. Ведь и то, и другое - достаточно опасное занятие, потому что инерция церковной жизни достаточно сильна, да еще в условиях, когда церковь воленс-ноленс часто сочетается с духом обскурантизма и фундаментализма или секуляризма и модернизма. Для нас это очень серьезно. Мы отторгаем все ложные духи, но ведь на это место надо что-то ставить. Нельзя же что-то просто отторгнуть и оставить пустое место. Тогда «войдут семь злейших духов», и будет только хуже.

А. Буров: Вы как-то говорили, что институт предназначен для вечности. Это очень дерзновенно. Так можно сказать о Церкви, но о каком-то учреждении церковном...

О. Георгий: А если учреждение принадлежит Церкви, а Церковь предназначена для вечности, то почему нельзя сказать это о части? Если ты предназначен для славы, то и твое тело предназначено для славы, для прославления. Это логика апостольская. Поэтому апостол может дерзновенно сказать, что тела наши суть храмы Святого Духа. Но ведь никто из нас сейчас такого бы не сказал, потому что мы все-таки боимся. Для нас то, что входит в Царство Небесное, то и существует, а остальное все неважно. Поэтому мы часто невольно разделяем церковь внутренне, как бы раздираем ее по разным частям. А этого не надо делать! Все, что принадлежит Церкви, причастно свойствам Церкви. Значит, и институту должны быть свойственны и святость, и единство, и соборность, и кафоличность, и личностность, и общение, и братскость, и ответственность... И значит, вечность.

С. Смирнов: Но все-таки мы же говорим об институте.

О. Георгий: А не об институции. Для меня институт - не институция. Институциональностью института мы готовы пожертвовать, если будет нужно сохранить его такой ценой. Мы всегда готовы вернуться в подпольное состояние.

С. Смирнов: Но все равно, ведь это наша жизнь. Жизнью одного-двух-трех поколений вечность не исчерпывается. Одно дело - сказать, что человек предназначен для вечности. Но он же не умирает. Он, в конечном счете, входит в вечность, но земная жизнь его кончается.

О. Георгий: Вечность должна просвечивать в земной жизни. Вот это важно, об этом речь. Не вначале земная жизнь, а потом вечность, а все-таки как-то по-другому.

С. Смирнов: И институт должен соизмеряться с вечностью?

О. Георгий: Ну, конечно! Он должен быть приобщен к вечности.

А. Буров: А чем мы не готовы поступиться никогда, ни при каких обстоятельствах?

О. Георгий: Именно этими вечностью, святостью, духовным единством - всем, что я сейчас только что называл: истиной, свободой, любовью... В конце концов, ведением, знанием духовным, или теми откровениями, которые хранит институт и в своей памяти, и просто благодаря приобщенности к целостной церковной традиции.

С. Смирнов: Может ли опыт Института быть тиражирован или использован где-то еще в мире, в церкви? (О. Георгий: Безусловно) Что для этого нужно?

О. Георгий: Общинно-братская жизнь, понимание тех же целей, которые ставит перед собой братство и институт, и стремление к ним.

С. Смирнов: Вот есть движение «Воинство Господне». Они образованием занимаются?

О. Георгий: Сейчас занялись. Так же как СИНДЕСМОС. Или Западноевропейское православное братство.

А. Буров: Вы имеете в виду бельгийский православный институт Св. Иоанна Богослова?

О. Георгий: Да, они сейчас открыли институт, который как две капли воды похож на наш.

С. Смирнов: Там концепция та же самая?

О.Георгий: Они родились самостоятельно, что является большой ценностью. Я очень ценю те вещи, которые рождены самостоятельно, абсолютно свободно, но которые в результате оказываются чрезвычайно близкими друг другу. Когда мы такие вещи находим, мы очень радуемся. Это то же самое, что происходит подчас с нашими переводами, с нашей общинной, братской жизнью. Когда что-то в церкви свободно начинает произрастать, результат оказывается чрезвычайно близким, абсолютно родственным, взаимопроницаемым и взаимоприемлемым. Это меня всегда поражает. Для меня это одно из свидетельств того, что мы пока еще никуда не уклонились, не ушли в сторону. Потому что иначе мы бы все время «искрили» с другими. Но получается, что мы искрим только с теми, кто как раз не рос свободно, не знает что такое свобода в церкви, не знает, как служить Богу и Церкви в стремлении к полноте.

С. Смирнов: Институт, особенно в последнее время, интересуют богословские вопросы. Не чисто образовательные, не чисто археологические, исторические или церковно-практические, а еще и богословские. Мне кажется, что для этого в принципе есть предпосылки. Но вот в чем я вижу проблему. Я заметил, что есть некоторые вещи, скажем, в посланиях апостола Павла, которые мне совершенно понятны, потому что они предполагают общинную, общую жизнь - и, соответственно, если ты имеешь хоть какой-то опыт этой жизни, то понятно, о чем написано. Но если нет этого опыта, и причем нет долгие века, то рождаются какие-то фантазии - я это заметил, в частности, в толкованиях блаж. Феофилакта Болгарского. Поэтому многие аспекты церковной жизни нам открываются по-новому или по хорошо забытому старому. И в связи с этим возникает ситуация, для меня не совсем понятная. Все-таки богословие - это, так или иначе, сложившаяся наука со своими стереотипами подачи материала, оформления работ и т.д. Недавно сложившаяся. Я так понимаю, что это немецкая наука XVIII-XIX века: ссылки, обзор литературы и т.п. Но когда по-новому открывается то, о чем люди давным-давно не задумывались, зачем писать обзор литературы, который «не о том»? То есть мы в некотором смысле попадаем в ситуацию христиан первых веков. Вот блаженный Августин. Он был богослов? Наверное, да. Но ссылок на источники у него нет. Он писал то, что он думал. А апостол Иоанн - он богослов? Я не знаю, смог бы он защитить магистерскую или докторскую диссертацию по богословию, по догматике. (О. Георгий: По догматике - не смог бы точно). И получается парадоксальная ситуация. С одной стороны, вроде бы есть больше возможностей в силу того, что больше может открыться, а с другой стороны, невозможно это втиснуть в рамки школьного богословия, не по содержанию даже, а просто по стилистике. Здесь нужно писать свободно и вдохновенно, а это уже не наука. Я уж не говорю, что для этого нужно особое дерзновение. И что делать?

О. Георгий: В этом, естественно, есть проблема. Всегда существовало и существует напряжение между личным творчеством, которое может быть мистическим, визионерским, вдохновенным - даже боговдохновенным - и собственно научной или богословской деятельностью. Богословие может существовать как откровение, а может существовать как изучение богословской традиции. Это разные вещи. Но иногда эти вещи сочетаются. Я недавно перечитал книгу о. Николая Афанасьева «Церковь Духа Святого», которую читал 30 лет назад. И я вижу, что у него есть и просто вдохновенные страницы, а есть и скрупулезное исследование, где он приводит цитаты и точные ссылки из Писания, из святых отцов и т.д. То есть у него есть и то, и другое. И для него это было принципиально важно. Я думаю, что то же самое было у Шмемана, у Мейендорфа. Они все были и вдохновенными творцами - уж кто как, кому как это было дано - и в то же время учеными, просто обычными историками или богословами.

С. Смирнов: Я только что перечитывал «Введение в литургическое богословие»² , тоже спустя много лет. И удивился: вроде бы по отдельности все давно известно, а потом раз - и из этого складывается картина. Но у меня абсолютно не создалось впечатления, что это научная работа. Хотя это докторская диссертация...

О. Георгий: Это немного было свойственно и самой школе - то, что собственно научная сторона была откровенно на втором месте, даже у Афанасьева, хотя он много дает ссылок. Вообще они много ссылались - и Булгаков, и Афанасьев, и Шмеман, и Мейендорф, и др. То есть они старались соблюдать научную форму. Но конечно, иногда это было поверхностно, иногда этого было недостаточно. Мне кажется, что в этом ничего страшного нет.

С. Смирнов: Вопрос в том - нужны ли нам научные рамки этого школьного богословия?

О. Георгий: Это зависит от способностей человека. Есть люди, для которых это очень важно - скажем, принципиально для дисциплины ума. А есть люди, для которых это абсолютно неважно. У них есть творческий импульс, они чему-то научены, знают общие вещи - и им совершенно неважно, кто что на эту тему говорил и т.д. Я смотрю, кто привержен тому или иному типу мышления, и вижу, что это просто разные характеры. Да, это трудно сочетать. Но пусть будет и то, и другое. Я ничего плохого в этом не вижу. Есть историки философии, которые всё знают о том, кто что говорил - а есть подлинные философы, которые очень мало ссылаются. Они только берут какие-то самые фундаментальные высказывания, которые просто знают наизусть, которыми они мыслят - и поэтому получаются невольные цитаты, но они не выискивают эти цитаты сами. Так делал, допустим, Бердяев. Из него сделать академического богослова абсолютно немыслимо. Но сказать, что он не имеет никакого отношения к богословию как к духовному направлению, как к осмыслению, как к прославлению Бога и умом и сердцем - невозможно. У него был и гностический дар, не только пророческий.

Поэтому я думаю, что это просто очень индивидуальные вещи, и это нормально. Конечно, когда есть большие силы, большие возможности, когда все крутится при большом количестве народа, то там, с одной стороны, все обезличивается, а, с другой стороны, выделяется что-то наиболее ценное, и идет скорее такая научная объективированная работа. А у нас маленький институт, и личные взаимоотношения с каждым имеют огромное значение. В таких случаях сугубо научная часть в том виде, в котором она сложилась в позитивистскую эпоху, отступает на второй план.

С. Смирнов: Если посмотреть на Сен-Серж при его основании, то видно, что в него со всей страны собрали, смели, упаковали и туда отправили российскую интеллектуальную церковную элиту. На всю Российскую империю - самый-самый цвет. И при этом все люди зрелые, со своим немаленьким жизненным опытом, после революции сильно прибавившимся, со своим высоким профессиональным уровнем. Кроме того, я прихожу к выводу, что тогда водилась порода людей, которых сейчас вообще, может быть, не встретишь. Это интеллигентное дворянство, за которым столетия и десятки поколений. И это люди, которые к тому же с самого детства интенсивно работали по личному росту.

О. Георгий: Конечно. Общая культура была очень высокой.

С. Смирнов: Эти люди были причастны еще неразорванной церковной традиции - хотя, конечно, некоторые были со своим личным разрывом. А на что же мы рассчитываем? Ведь сейчас нет людей такого уровня. Нет концентрации такой, чтобы всех «самых умных» собрать...

О. Георгий: Конечно, нет. И не будет. История не повторяется. Поэтому нам приходится просто с людьми заниматься значительно дольше. Мы вынуждены людей учить почти десять лет. Полтора года оглашение, потом год колледж и пять лет института. То есть это 7,5 - 8 лет. Более чем достаточно.

С. Смирнов: Но это с точки зрения подготовки студентов. А если говорить об уровне преподавательского состава и руководства?

О. Георгий: Нам повезло, мы живем в Москве. У нас ведь большая часть преподавателей не из членов братства. То есть мы просто выбираем из всех сливок, элит, которые в Москве существуют, выбираем лучших. Вот и все. Потом мы записываем их курсы или спецкурсы, или же они преподают на постоянной или на временной основе, так или иначе. Мы имеем возможность выбирать. Мы знакомы со всеми людьми. Их мало в России, еще меньше, чем было до революции - так мало, что мы знаем почти всех. Но, конечно, стоит и вопрос подготовки новых преподавателей. Нам нужно иметь большее поле выбора. И пусть эти преподаватели будут преподавать не только у нас. Собственно, так оно и происходит: наши выпускники, если они профессионально идут по этой стезе, не только у нас устраиваются на работу. Но мы бы хотели, чтобы было больше историков, библеистов, богословов, философов христианства, миссиологов-катехетов и т.д. Чем больше их будет, тем лучше. Была бы возможность увеличить в два раза прием студентов, я бы увеличил.

Что касается руководства института - конечно, никто не может гарантировать, что в нем всегда будут люди одного и того же уровня, или какого-то все более, более и более высокого уровня. Мне кажется, что очень важна среда, в которой существует институт, и очень важно, чтобы цели и задачи института сохранялись, чтобы они были хорошо поняты и чтобы они не трансформировались под влиянием разных ударов судьбы, разных трудностей. Потому что людям всегда кажется: вот это уже устарело, давайте мы что-нибудь поменяем, это, и то, и вон то. Когда приходят новые люди, они всегда начинают очень круто что-то менять. Я этого очень боюсь, потому что если человек приходит в какое-то уже традиционное учреждение и начинает что-то менять - это первый признак небольшой его компетентности или неопытности, наивности, как и некачественности суждений.

Я могу сразу сказать, что мне очень трудно найти даже в нашем замечательном братстве или вообще в церковной среде сотрудников для руководства той или иной сферой деятельности нашего института. Но, тем не менее, Господь все-таки дает людей. Я думаю, что если братство будет самим собой, а в некотором смысле церковь и братство являются гарантами сохранения единого духа и смысла существования института, то все будет в порядке.

С. Смирнов: Когда-то у свт. Игнатия Брянчанинова я встречал фразу, что теперь прямого духовного наставничества, старчества нет, а нужно по книгам спасаться. Я не знаю, предполагал ли он книги, с которыми знакомишься в процессе обучения...

О. Георгий: Он не имел в виду, конечно, бурсацкое, схоластическое образование. Он имел в виду святоотеческое, старческое, монастырское образование. Это другая ветвь образования, которая как раз очень важна. В каком-то смысле она нам ближе, чем схоластическо-академическое образование. Мы у себя в институте не очень стимулируем эти схоластические вещи. Мы их тоже, конечно, можем оценить, если у человека есть способности к ним. Но сказать, чтобы мы это ставили на первое место, нельзя.

О. Георгий: Безусловно!

А. Буров: А нужны ли они будут обществу? Зачем обществу эксперты по богословию?

О. Георгий: Когда мы увидели, что слишком начинаем замыкаться на себе и на своем, хотя это больше внешняя проблема, но все-таки и внешнее бывает связано с внутренним, мы подумали о религиоведческом факультете. И это, по-моему, правильно. Пока он еще только разворачивается, он еще совсем небольшой, но он, тем не менее, существует второй год. И тут интересы общества очень сильно затронуты. Это как бы наука о религиозном опыте, о религиозных традициях и о проявлении религиозности самого разного типа в современной жизни. Поэтому мы туда принимаем и неверующих, или же неправославных, не христиан.

А. Буров: Чего Вы ожидаете от тех людей, которые учатся в институте, которые его заканчивают? Чтобы они, войдя в полноту традиции, - что делали?

О. Георгий: Чтобы они полноценно могли служить Богу и Церкви. Причем очень личностно. Институт - это живое место, это живая клеточка церкви, это живой орган церкви. Поэтому он еще существует как некоторое свидетельство об определенном даре. И мы должны приносить соответствующий плод на этот талант, на этот дар, не закапывая его в землю.

Беседовали Александр БУРОВ и Сергей СМИРНОВ

Фото Анатолия МОЗГОВА

---------------

¹ Institute de Teologie Orthodoxe Saint-Serge - православный богословский институт св. прп. Сергия в Париже

² автор - прот. Александр Шмеман

КИФА №5(79) апрель 2008 года

Свято-Филаретовский православно-христианский институт
при содействии Отдела религиозного образования и катехизации
Московского Патриархата

проводит 26 - 28 мая 2008 г. международную научно-богословскую конференцию

«Образование в XXI веке: стратегии и приоритеты»

Сегодня церковь и светское общество испытывают острый дефицит образованности.

Образование теряет целостность, становится лишь способом привития полезных навыков, изучением совокупности техник. Так и не удается преодолеть его идеологичность, попытки манипулирования сознанием, навязывание стереотипов. Огромные духовные и культурные ценности, созданные в мировой и российской истории, оказываются невостребованными, а восприятие их - искаженным в угоду политической или иной конъюнктуре. При этом изыскания церковных и светских ученых часто ведутся параллельно, если вообще не идут вразрез друг другу. Необходимо переломить ситуацию, искать новые парадигмы образования. Свято-Филаретовский институт, созданный 20 лет назад как учебное заведение, совмещающее светские и церковные традиции образования, стремится сделать принципиальный шаг в этом направлении.

В рамках проводимой институтом конференции предполагается определить доминанты образования в XXI веке, прояснить стратегии и основные приоритеты образовательной деятельности. Хотелось бы при этом познакомиться и с опытом позитивного решения названных выше проблем.

Разговор о современном образовании не может вестись без тесного неформального общения представителей светской и духовной культуры. Поэтому в конференции примут участие член-корр. Российской Академии образования Александр Асмолов, председатель Отдела по религиозному образованию и катехизации Московской патриархии архимандрит Иоанн (Экономцев), ректор СФИ проф.-свящ. Георгий Кочетков, зав. лабораторией Психологического института РАО Александр Мелик-Пашаев, зав. кафедрой философии религии и религиоведения философского факультета СПбГУ проф. М.М. Шахнович, славист проф. Жорж Нива, члены Общественной палаты при президенте РФ проф. Вячеслав Глазычев и телеведущий 1 канала, автор программы «Судите сами» Максим Шевченко, телеведущий канала «Культура», автор программы «Тем временем» Александр Архангельский, народный артист РФ Сергей Юрский и др.

По итогам конференции будет издан сборник, в который войдут не только доклады, но и выступления в дискуссии.

Конференция состоится в помещении Свято-Филаретовского института по адресу: Москва, ул. Покровка, д. 29, оф. 38.

Эл. адрес: Этот e-mail защищен от спам-ботов. Для его просмотра в вашем браузере должна быть включена поддержка Java-script Тел. (495) 6230380, 6257786