Братья родные или двоюродные?

К вопросу о специфике переводов богослужебных текстов на русский язык. Доклад Кирилла Мозгова на семинаре Синдесмоса, посвященном проблемам литургических переводов. Брюль, 2005 г.

Кирилл и Мефодий создают азбуку и переводят на славянский язык Апостол и Евангелие. Миниатюра из Радзивилловской летописи XIII в.

Тема перевода богослужебных текстов непроста сама по себе, здесь от переводчика требуется несколько больше знаний и усилий, чем при обычном переводе, требуется и определенный опыт, поскольку это дело еще и церковное. Но если мы говорим о переводах на русский язык с церковнославянского, то к этим сложностям добавляются еще и некоторые специфические проблемы.

Прежде всего, необходимо сделать одну принципиальную оговорку: поскольку основной объем церковнославянских текстов - это переводы с греческого, то, следовательно, на русский язык переводить их следует именно с греческого, т.е. языка оригинала. И тогда суть проблемы сводится не к собственно переводу богослужебных текстов с церковнославянского языка, а, скорее, к переходу с церковнославянского на русский язык.

Сама необходимость перевода на русский язык часто оспаривается по нескольким причинам¹ .

Во-первых, существует мнение, что церковнославянский, являясь для русских почти родным, и так достаточно понятен, особенно если его немного подучить. Однако это заблуждение, хотя и основывается на некоторых фактах, в целом совершенно не соответствует действительности. По своему происхождению церковнославянский язык является преемником языка старославянского, создателями которого были славянские просветители Кирилл и Мефодий. Но поскольку известный им солунский диалект славянского языка, который и послужил основой для созданной ими письменности, относится к южной группе славянских языков, то и старославянский, а вслед за ним и церковнославянский языки сохраняли все особенности этой ветви славянских языков. Сам старославянский язык был общим письменным языком для всех славян до XII в., поскольку различие диалектов, на которых говорили славяне, было не столь существенным, чтобы этому препятствовать. Древнерусский язык, на котором говорили в Киевской Руси, относится к восточной ветви славянских языков, и поэтому, когда в X-XI вв. вместе с христианством на Русь пришла письменность, различия разговорного и письменного языка, во многом определялись их хотя и родственным, но все же несколько различным происхождением. Но эти различия на уровне «голова-глава», «шелом-шлем», «надёжа-надежда», «свеча-свеща» и т.п. еще не представляли особых трудностей для понимания нового письменного языка в целом. Можно предположить, что до XIV-XV вв. вообще существовала ситуация, когда древнерусский и церковнославянский не существовали в сознании русского книжника отдельно друг от друга, а воспринимались как функциональные разновидности одного языка. Ситуация существенно осложнилась позже, когда во многом изначально похожая грамматика двух языков стала упрощаться или просто изменяться в древнерусском, что естественно для любого живого языка, а грамматика церковнославянского, прежде всего из-за особенностей его функционирования на Руси, продолжала оставаться практически без изменений. В итоге уже к XV веку живой древнерусский язык утратил, например, двойственное число, аорист, имперфект и плюсквамперфект и др., а церковнославянский все это сохранил до сегодняшнего дня, что не только сейчас, но уже в XVI веке, по свидетельству дошедших до нас текстов, делало его практически непонятным неподготовленному человеку. Одним из свидетельств является большое количество пародий, распространявшихся уже с XVII века. А поскольку с тех пор (т.е. со времен реформ патриарха Никона) он практически не изменился, мы можем утверждать, что «понятность» церковнославянского языка современному человеку - это миф, и чтобы убедиться в этом, достаточно любому - даже образованному - человеку предложить перевести какой-нибудь богослужебный текст, например, ежедневно (!) читаемую им молитву «Взбранной воеводе...».

Во-вторых, аргументом против переводов служит отсутствие признанного современного литургического русского языка. Это более серьезный момент, эта проблема на сегодня действительно существует. Только выводы можно делать из этого разные - от принципиальной невозможности переводов на русский до острой необходимости как можно большего числа таких переводов - иначе как этот современный литургический язык сможет сложиться? Ведь совсем не обязательно переводить на «площадной» русский, как это иногда пытаются делать (может быть, неосознанно пытаясь как можно сильнее оттолкнуться от церковнославянского), ведь само понятие литературного языка предполагает наличие стилей и, естественно, различие разговорного и письменного вариантов языка. Церковнославянский, безусловно, в свое время оказал огромное влияние на формировавшийся русский литературный язык, обогатив его на самых разных уровнях. Но теперь надо признать, что хотя в современном русском языке полноправно существуют славянизмы, церковнославянский язык как таковой полностью перестал быть понятным уже более трехсот лет назад.

Очевидно, что при переводе на современный русский язык книжнику XXI века надо не только знать язык оригинала и хорошо владеть своим родным языком; это то, что распространяется на любые переводы с самых разных языков. Безусловно, при переводе богослужебных текстов необходимо решать и проблемы соотношения стиля оригинала и перевода, и возможности-невозможности вносить в текст какие бы то ни было изменения (например, при разночтениях в церковнославянском переводе и его греческом оригинале), что требует не только филологической, но и богословской подготовки переводчиков. Можно утверждать, что характерной особенностью переводов на русский язык в сегодняшней ситуации в Русской церкви является условие максимальной включенности в традицию, своеобразная «оглядка» на бытующие в православной церкви церковнославянские тексты, поскольку новые переводы, например, должны ложиться на уже существующие гласы. Кроме того, многие цитаты из Писания и богослужебных текстов вошли в культуру, стали крылатыми выражениями. Таким образом, переводчик не может не учитывать звучание имеющегося церковнославянского текста, и при создании текста русского ему следует по возможности соотносить его с привычным слуху церковнославянским. Однако из этого не следует, что лучшим выходом в данной ситуации была бы просто русификация церковнославянского с заменой непонятных слов - этого слишком мало для того, чтобы получить качественный и понятный текст, не говоря уже о том, что для того, чтобы исправить имеющиеся существенные ошибки, необходимо обращение к оригиналам, т.е. текстам греческим. Поэтому для того, чтобы сложился современный литургический русский язык, так важно сегодня активизировать переводческую деятельность, создавать разные версии переводов богослужебных текстов, расширять круг общения самих переводчиков, как внутри России, так и на различных конференциях, и, разумеется, создавать такую атмосферу в церкви, при которой эти переводы были бы востребованы. А доводы тех, кто отстаивает «непереводимость» церковнославянского, свидетельствуют, скорее, о страхе потерять красивую, но совершенно бесполезную ширму, за которой легко прятаться от реальной христианской жизни. Пока не понимаешь (или живешь с иллюзией понимания), можно ничего не менять в жизни, а понятный текст обличает, диссонирует со сложившимися стереотипами, требует перемен и в жизни. А на это согласны, как видно, далеко не все. Но сегодня можно утверждать, что русский язык в церкви востребован, о чем свидетельствуют все, кто уже вводил его в богослужение, и что благодаря уже ведущейся переводческой работе современный литургический язык, преодолевая сопротивление самых различных сил и обстоятельств, несмотря ни на что рождается.

---------------

¹ О таких доводах, как «сакральность» церковнославянского языка здесь даже не стоит всерьез говорить, поскольку об этом уже давно все было сказано еще создателями славянской письменности в спорах с представителями «трехъязычной» ереси, поэтому далее мы их не упоминаем.

КИФА №3(77) март 2008 года