О ГЛАВНОМ ГЕРОЕ РОМАНА М.БУЛГАКОВА «МАСТЕР И МАРГАРИТА» 

В 1940 году в тяжких мучениях умер Михаил Афанасьевич Булгаков, сын ординарного профессора Киевской Духовной Академии, великий мастер Слова. Буквально до смерти, уже потеряв зрение, он дорабатывает лучшую свою книгу «Мастер и Маргарита», прибегая к помощи супруги, горячо им любимой и ставшей одним из вдохновляющих прообразов подруги Мастера. В этой книге Булгаков хочет нам что-то открыть и рассказать, поделиться чем-то совершенно новым и в то же время переосмыслить все бывшее до него, старое, в свете этого нового. Он пишет пророческую книгу, полагая душу свою за Истину, заложенную в ней. Эта Истина - одна из последних известных нам великих попыток построения целостной творческой антроподицеи. Исходные позиции Булгакова здесь еще вполне традиционны с точки зрения церковного учения о Промысле Божием о человеке и мире. Он говорит устами философствующего созерцателя, князя тьмы Мессира Воланда: «Все будет правильно, на этом построен мир». И еще: «Кирпич ни с того ни с чего никому и никогда на голову не свалится».

Однако внутренние и внешние особенности его жизненного опыта в кризисную историческую эпоху заставляют давать своеобразное раскрытие этих его истин. Монизм в истоках ведет к дуализму в их эволюции. И не случайно эпиграфом к первой части книги служит близкое по духу дуалистическое место из «Фауста» Гете: «...так кто ж ты, наконец? - Я - часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Булгаков всей душой ищет это благо и стремится к нему с великой простотой надежды, в то же время горько ощущая всем существом недостоинство свое и мира. Это заставляет его углубленно размышлять и духовно познавать сверхэмпирическую реальность, вводя подчас удивительно тонкие различения и нюансы.

Так, он далеко разносит по разным ведомствам (добра и зла, точнее, света и тени) посмертные награды покоем и свободой света, относя первое к ведомству тени, а второе - ведомству света, при всей сопряженности которых ощутительно показывает и великую пропасть между ними. Это может напомнить концентрацию внимания на промежуточной и в этом смысле сугубо экзистенциально-трагической фигуре привязанного ко столпу обнаженного человека на границе Рая и Ада, обычно появлявшейся на средневековых православных иконах Страшного Суда.

Этот человек мог иметь и веру, и добрые дела, но вперемешку с мирскими суевериями и делами суетными и злыми. Исходя из этого Булгаков себя и современный ему мир приговаривает к участи не заслуживших света, причем оставляет надежду на всеобщее восстановление (апокатастасис) и освобождение во свет. Это-то и дает ему право диалектически сопрягать противоположность света и тени и смягчать отношения между их адептами и даже главами (Иешуа и Воландом).

Поэтому никого не может удивлять та растерянность при искании духовных прототипов книги Булгакова, когда приводятся параллели из учений гностических, оригенистических, романтических, экзистенциальных, а подчас и дуалистических, богомильских, масонских или антропософских, а также доказывается сродство этой книги с книгой Иова и лучшими творениями Данте, Шекспира, Сервантеса, Гете, Пушкина, Байрона, Лермонтова, Гоголя, Достоевского, поэтов-акмеистов, Флоренского.

Такие сближения всегда отчасти верны и не верны, ибо позиция и опыт Булгакова не сводимы до конца ни к одному учению, ни к одной книге. Они являются результатом внутреннего свободного творчества Булгакова в христианском смысле этого слова, что было задано самим духом времени, о котором сказано: «...ныне всякий культурный человек - христианин». Не однажды уже было отмечено, что книга, или как ее еще иногда условно называют, роман, Булгакова «Мастер и Маргарита» очень близка и актуальна для современного понятливого читателя, причем не только потому, что сбылись многие ее пророчества (хоть бы взять знаменитое «рукописи не горят»: ведь действительно, сожженная Булгаковым в марте 1930 года книга сначала была возрождена и обновлена самим автором, а потом в своем конечном виде появилась в печати в 1973 году).

Книга Булгакова выходит за рамки любого жанра, в ней множество персонажей и духовно-идейных сгустков, она многопланова даже внешне, по композиции. Этот материал настолько богат и многообразен, что несмотря ни на что можно смело утверждать: ключи к главным, наиболее существенным и не лежащим на поверхности пластам произведения Булгакова еще не подобраны. И особенно это следует сказать о так называемых главах о Христе, или «Евангелии от Воланда», т. е. от Сатаны.

Несколько раз стройный текст романа прерывается как бы вставками, звучащими то как рассказ явившегося со свитой в Москву конца двадцатых-тридцатых годов консультанта по черной магии профессора Воланда об Иисусе - Иешуа га-Ноцри, то как части произведения самого героя книги - Мастера, созданного его духовным творчеством и принесшего Мастеру как радость и любовь, так и горчайшее испытание, отчаяние, страх и болезнь, то как авторский булгаковский текст.

Таким образом, автор этих глав как бы троится, он - тройственен, что служит укреплению веры в полнейшую достоверность и истинность всего этого повествования, родившегося не от досужего ума, но от тревоги, выросшей из разрушенного, но вожделенного покоя, что дважды выражается дословно одинаково Мастером и Понтием Пилатом: «И ночью при луне мне нет покоя, зачем потревожили меня? О боги, боги...»

«Главы о Христе» содержат повествование только об одном дне, который в церковных календарях обозначается как Великая Пятница, о дне, в который произошли в Ершалаиме допрос у Пилата, осуждение, распятие и смерть Иешуа, а также убийство тайной службой Пилата Иуды из Кириафа.

Начинается это повествование, равно как и заканчивается оно, а потом весь роман, словами о жестоком «пятом прокураторе Иудеи всаднике Понтии Пилате».

Это внимание к личности и трагедии Пилата заставляет самого Булгакова назвать в тексте главы о Христе «романом о Понтии Пилате». В связи с этим у нас сразу встает вопрос о том, кто же все-таки главный герой этих глав - романа в романе? Вопрос далеко не академический, ибо ответ на него помог бы нам распознать тайный код, являющийся единым ключом ко всем запорам, которые не допускают к глубинным пластам булгаковской книги. Обычно интуитивные (как и осознанные) ответы на этот вопрос сводятся лишь к тому, что им является или Христос, отождествляемый с Иешуа, или Иешуа и Пилат, изредка же - просто Пилат. И так много правды в каждой такой позиции, что приходится констатировать, что все они правы, но одновременно подозревать, что ни одна из них всей правды еще не содержит. К тому же подталкивает нас тройственность авторских лиц, которым эти главы приписаны.

Тут мы должны вспомнить о дуализме воззрений Булгакова, о сопряженности «ведомств» света и тени, милосердия и возмездия в их взаимодополнительности. Дуалистическая система Булгакова - не самая сложная, она, может быть, даже в известной степени уже содержалась в интеллектуальной культуре нового времени, и потому является общей для многих мыслителей и писателей, касавшихся этой тематики. С одной стороны, совершенное Добро, чистый Дух, святое Слово, воплощенные в странствующем бродяге Иешуа Га-Ноцри, с другой же - тяжелая плоть мира сего, требующая в отношении к себе справедливости и возмездия за теневые дела и получающая их от лица Мессира Воланда.

Но зовя отмщение, правая сила не способна упиваться жестокостью, бесконечно наслаждаться мстительным чувством торжества. Милосердие - другое лицо справедливости. Мы вправе сказать, что в главах о Христе, когда речь идет о главном герое, надо говорить всегда сразу по меньшей мере о паре их - об Иешуа и Воланде, несмотря на то, что образ Иешуа открыто и явно присутствует в повествовании, а Воланда - лишь имплицитно и намеком. О присутствии Воланда при всех событиях Великой Пятницы говорит лишь он сам, да как бы случайно оброненное автором книги замечание о состоянии ожидающего в сумерках известия о погребении Га-Ноцри прокуратора, который «как будто на глазах постарел, сгорбился и, кроме того, стал тревожен. Один раз он оглянулся и почему-то вздрогнул, бросив взгляд на пустое кресло, на спинке которого лежал плащ. Приближалась праздничная ночь, вечерние тени играли свою игру и, вероятно, усталому прокуратору померещилось, что кто-то сидит в пустом кресле».

Однако не случайно эти главы называются еще «романом о Понтии Пилате», ибо явно недостаточно и двух «главных героев». Понтий Пилат, а вслед за ним по типологии и оставшиеся авторы повествования о Христе, безусловно включенные в самую ткань его, также могут быть названы в полном смысле слова главными героями. Итак, надо констатировать парадоксальный факт, что «повествование о Христе», имеющее тройственного автора, заключает в себе пять главных героев и никак иначе. Это, видимо, легче было бы себе представить графически.

Что же объединяет на пьедестале «главного героя» - Пилата - с Мастером и автором книги? Прежде всего то, что все они не заслужили света, но находясь в «ведомстве» Воланда, устремлены к этому свету и к свободе. Один из них, а именно Пилат, уже на страницах книги достигает желаемого, будучи освобожден могучим словом Мастера. О Мастере же просит Воланда посланец Иешуа Левий Матвей, находя возможным наградить его покоем. О том же думает и мечтает, так же, как и Мастер, сломленный отчаянием и страхом автор книги. Все трое, прозрев, учуяв Истину, в последней схватке со злом не выдержали и отступили, хоть и по-разному.

Однако этого достаточно, чтобы вместо «закона свободы» подпасть под «закон справедливости», ибо никто и никогда не имеет права уступать злу... конец борьбы -  это конец самой жизни, ее человеческого (а можно еще добавить - и божественного) смысла и содержания. Это - печать отчаяния, проклятие и гнев Творца.

И даже если это еще не тьма, даже если человек только отступает, только замыкает в себе то, что должен нести другим, все равно это уже никак не свет. Так утверждается безусловная первичность духовно-нравственной позиции человека в любых условиях его существования, без какой-либо поблажки и компромисса, и не допускается никакая уловка оправдания. И при этом в уста Иешуа вкладываются значительные слова: «Трусость, несомненно, один из самых страшных пороков!», а сам Булгаков даже предлагает еще более ригористическую формулировку: «Это самый страшный порок!» В конечном счете можно прийти к выводу, что главный герой повествования о Христе целиком идентичен главному герою всей книги Булгакова.

И в связи с этим надо сделать еще одно очень важное замечание, которое хоть и касается глав о Христе, однако может быть выявлено лишь в общем контексте книги. Кроме дуализма воззрений Булгакова, сознательно включенного в мыслительно-духовную ткань романа, мы можем заметить еще, видимо, неосознанный дуализм авторской позиции. Противостояние и связь ведомств Иешуа и Воланда воспринимаются все-таки как некая гностическая конструкция, как временные мехи интеллектуальной культуры, но это лишь мехи, а в них - молодое вино чистого христианского духа, выражающегося в духовной культуре и олицетворенного уже не Воландом и Иешуа, а живым Господом Иисусом. Но это обстоятельство, проявляющееся в основном на материале менее обработанных последних глав (например, запрет Азазелло кухарке совершить крестное знамение под угрозой отсечь руку в эпизоде запаления подвальчика Мастера), снова возвращает нас к вопросу о главном герое, ибо делает, по меньшей мере, недостаточным любой ответ на этот вопрос, в том числе и наш.

Мы теперь не можем сомневаться, что главным героем «повествования о Христе» является еще и Христос, и вывод этот, казалось бы, так и лежавший сначала на поверхности и потому до сих пор даже не упоминавшийся, дает нам право совсем снять заданный темой вопрос, ибо ни в одну схему Дух Христов не вместим. В заключение напрашивается общий дерзновенный вывод о том, что при дуализме воззрений, а также позиции Булгакова невозможно хоть когда-либо сказать что-то однозначно-определенное о главном герое повествования - о Христе, ибо воистину это одновременно Мессир Воланд и Иешуа Га-Ноцри с промежуточными фигурами Понтия Пилата, Мастера и автора книги, с одной стороны, и Иисус Назорей, с другой. Но таковой была и живая жизнь булгаковского времени, третьего было не дано.

И Булгаков остался верен Жизни, выбрав и изобразив на века самый прямой и узкий путь среди соблазнов, пройдя свое поприще до конца по заповеди «кто хочет душу свою сберечь, потеряет ее, а кто потеряет ее ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее». Оттого уже на закате своей земной жизни Булгаков говорит устами Мастера: «Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над болотами. Кто блуждал в этих туманах, кто много страдал перед смертью, кто летел над этой землей, неся непосильный груз, тот это знает. Это знает уставший. И он без сожаления покидает туманы земли, ее болотца и реки, он отдается с легким сердцем в руки смерти, зная, что только она одна успокоит его...»

Да не поднимется ни одна рука осудить его, независимо от его «естественных» слабостей и имевшихся в истории прецедентов (например, с Оригеном). Вера и верность, высшее добро и справедливость, любовь и правда, творчество и свобода да живут в наших сердцах вечно, воспитанные Иисусом Христом и той христианской культурой, в мировой фонд которой безусловно вошла и книга Михаила Афанасьевича Булгакова «Мастер и Маргарита».

Священник Георгий КОЧЕТКОВ

ОТКРЫТАЯ ВСТРЕЧА № 5, январь 2006 года