Вестник надежды

«Кифа»: Чем объясняется такой живой интерес к только что вышедшему из печати первому тому нового издания переводов православного богослужения? Первый вопрос, который встречаешь, когда говоришь о нем - это где купить. Почему? В чём может быть для современного человека мотив в чтении или использовании такого перевода?

Свящ. Георгий Кочетков: Это на самом деле понятно. Просто-напросто есть большая потребность лучшего восприятия, понимания того, что происходит в храме, что происходит на молитве. Ведь все люди, даже если рационально они не очень заостряют своё внимание на содержании богослужения и «законе молитвы» церкви, все равно интуитивно ощущают, что им «не хватает слов» для выражения своей духовной жизни, для выражения своих мыслей. Людям надоедает, вообще говоря, та раздвоенность, которая навязывается нынешней ситуацией каждому верующему. Мало того, что богословие обрело какой-то свой почти что жаргон (богословие требует очень терминологически обусловленной речи), но то же самое происходит и с молитвой! Естественно, это не может не отражаться на жизни людей, начинающих считать, что христианство связано прежде всего с какими-то совершенно особыми формами, особыми знаковыми вещами. Именно поэтому многие думают, что христианская жизнь может осуществляться лишь профессионально в сфере священнослужения, или где-нибудь в монастыре, или только как функция на приходе, в каком-нибудь епархиальном управлении или ином патриархийном учреждении или, в крайнем случае, в современных церковных СМИ, которые тоже будут говорить на каком-то своём, совершенно оторванном от жизни языке. И людей эта раздвоенность не устраивает. Поэтому совершенно естественно, что когда речь заходит о целостности жизни, встаёт проблема языка богослужения - языка, на котором христиане готовы общаться и друг с другом, и с Господом Богом. Так как здесь нет целостности и даже полной выявленности этого опыта и церковной традиции, то и возникает большой интерес к богослужению на нормальном современном языке.

«Кифа»: То есть это не чисто миссионерский вопрос?

О. Георгий: На мой взгляд, именно в силу запущенности и остроты проблемы внутреннего единства церковной жизни это, конечно, в первую очередь внутрицерковный вопрос, а потом уже миссионерский. Будь ситуация иной, это был бы прежде всего вопрос миссионерский, тогда можно было бы сказать, что важно лучшее понимание христианства людьми внешними. И, действительно, миссионерский аспект существует, потому что церковь не понимается людьми, и поэтому люди часто совершенно фантастически, просто фантасмагорически относятся к церковной традиции, к христианству, к истории церкви, к современному состоянию духовной жизни и т.д.

«Кифа»: Вы говорили, когда представляли сборник, что очень часто предложения по улучшению переводов, которые Вам присылали, свидетельствовали о том, что люди совершенно не понимают настоящий смысл молитв, и что это только подтверждает Ваши впечатления о том, что в настоящем виде богослужение остаётся во многом закрытым для человека. Не могли бы Вы привести один-два примера? 

О. Георгий: Когда мы перевели всё-таки «Сподоби» как «Удостой нас», это было воспринято некоторыми очень агрессивно, потому что они совершенно не воспринимали «Сподоби, Господи» как «Удостой нас, Господи»....

«Кифа»: «Сподоби», несомненно, воспринимается всеми, как «дай, подай».

О. Георгий: И таких вещей необыкновенно много. Так, «упование» не воспринимается как «надежда» и т.д. Удивительно, насколько современные люди не воспринимают подлинный смысл текстов. И когда в переводе он выявляется, это как бы обманывает их ожидания, ведь они себе уже что-то напридумывали совершенно другое.

«Кифа»: Это пятое  издание, пятый вариант перевода. Насколько существенны различия этого варианта и предыдущего? Они касаются отдельных слов, оборотов или текста в целом?

О. Георгий: Сейчас мы как бы подвели итог многолетним переводам только с греческого языка, не говоря о том, что до этого были многочисленные варианты переводов с церковнославянского, где тоже происходил поиск и стиля, и вариантов перевода. Было много трудных мест, которые прежде мы иногда сознательно оставляли в каких-то промежуточных вариантах. И вот сейчас удалось всё-таки снять все эти вопросы и найти те формы, которые нас устраивают. Это касается и общей композиции построения молитв, и сохранения форм звательного падежа, и многого другого.

Один небольшой пример: есть определенная сложность перевода на русский язык  греческой конструкции, состоящей из длительного, объёмного вступления в начале молитвы, как бы обращения к Богу, которое включает элемент анамнесиса - Ты, Господи, Который сделал когда-то то-то и то-то, согласно Священному Писанию, Ты же и ныне сделай то-то и то-то. В славянском это переводится как «Сам Господи, соверши... Сам и ныне сделай...». Мы ушли от этого «Сам и ныне», и перешли к конструкции «Ты же, Господи, и ныне». Это очень важно было провести через все основные молитвы, содержащие в греческом языке соответствующую конструкцию. Тем более, что это позволило в первой части молитвы уйти от причастных форм глагола с их неприятными шипящими.

«Кифа»: Были ли ещё какие-то запомнившиеся открытия или находки - переводческие, богословские, экклезиологические? Что нового открыл текст в ходе работы над этим изданием?

О. Георгий: Таких вещей очень много - ритмических, поэтических и терминологических. В ходе перевода шли уточнения разных понятий, которые позволили вскрыть настоящий смысл молитв. Это очень важно. Кроме того, мы, конечно, продолжали исследования историков, филологов и литургистов, потому что нам было важно уяснить, где более поздние исторические добавки исказили первоначальный смысл, а где история, наоборот, обогащала традицию. Ведь история - это всегда двойственный процесс: с одной стороны, искажение, забвение, потери, с  другой стороны, наоборот, развитие. И нам очень важно было выявить и то, и другое. Конечно, многие филологи и литургисты уже здесь поработали до нас, прежде всего греки - профессор Фундулис и профессор Трембелос у греков, в западном мире это, прежде всего, Роберт Тафт и Михаил Арранц. Это очень крупные имена, эти люди много делают и делали, некоторые уже, к сожалению, почили. Они ввели в научный оборот очень много критических текстов, их труды позволяют обозреть традицию в целом в разных её изводах, вариантах, в разных церквах, в разные эпохи, выстроить единую линию литургического развития церкви, понять традицию как нечто целостное, единое и на Западе, и на Востоке. Это огромный объём работы. И мы, слава Богу, нашли какой-то, как мне кажется, наиболее приемлемый вариант того, как мы можем раскрыть нашу богослужебную традицию, существующую на сегодняшний день, именно в свете этого единого  исторического процесса, где, с одной стороны, надо восстанавливать традицию, очищать ее от искажений, а с другой стороны, не упускать ничего из того положительного, что дала церковная история.

«Кифа»: Каковы здесь критерии «положительности» и «отрицательности»?

О. Георгий: Есть дух и смысл богослужения, дух и смысл той или иной молитвы, её место в традиции. Всё это оценивает литургика, а литургика, слава Богу, сейчас достигает довольно хороших результатов, она наконец-то к началу ХХI века обрела довольно определённые черты, благодаря, в частности, тем исследователям, которых я назвал. И у нас тоже есть хорошие исследователи, прежде всего, если не брать дореволюционных, это в первую очередь Николай Дмитриевич Успенский.

Есть и переводческие опыты, дореволюционные и современные, которые мы в отдельных местах использовали, потому что не всегда нам самим удавалось найти лучший вариант. Я имею в виду, допустим, литургические переводы киевских, минских переводчиков, да и московских тоже.

«Кифа»: На круглом столе «Церковно-практические аспекты православной сакраментологии», который проходил в последний день конференции СБК, посвященной таинствам, высказывались разные мнения  в связи с проблемой необходимости перевода богослужения. В частности, дьякон Владимир Василик из СПбДА сказал, что для наших современников уже непонятен язык Пушкина. А на какие языковые нормы русского языка ориентировались вы? 

О. Георгий: Мы ориентировались на язык, как кажется, наиболее традиционный, наиболее близкий к церковнославянскому ...

«Кифа»:  ...то есть Вы всё-таки ориентировались в основном на язык, условно говоря, эпохи Пушкина?

О. Георгий: Я бы так не сказал. Мы всё-таки ориентировались на современный язык, но на современный язык в его «высоком изводе». Мы хотели бы говорить в молитве на таком языке, который можно было бы назвать современным литургическим русским языком. Это не будет равно языку Пушкина, это нечто более современное, с одной стороны, а с другой, более связанное с древним языком и с церковнославянским языком. Мы с удовольствием оставляли славянизмы там, где их можно оставить, где мы видели, что они воспринимаются современным ухом адекватно. Там же, где они не воспринимаются, пусть даже это были красивые формы, мы старались от них избавиться.

«Кифа»: В этом смысле Вы считаете, что «упование»...

О. Георгий: «Упование», например, это явно слово хорошее, мы где-то его сохраняли - например, в Великом Славословии - но во всех остальных случаях мы старались от него уйти, потому что оно, увы, плохо воспринимается современным ухом, т.е. плохо именно по смыслу. Люди не могут перевести это слово адекватно.

Кирилл Мозгов: Когда мы говорим о том, на какие языковые нормы ориентированы наши переводы, мы прежде всего вспоминаем опыт С.С. Аверинцева, который не боялся для своих переводов использовать все богатство современного русского языка, включая и устаревшую, и малоупотребимую сегодня, но понятную культурному человеку лексику. Ведь язык наших переводов - это, конечно, не язык Пушкина, но это и не тот современный язык общения, который мы слышим на улице или встречаем в прессе или Интернете. Нашей задачей было создать современный русский литургический язык, основанный на высших образцах стиля русского литературного языка с учетом традиции церковнославянского.

О. Георгий: Мы использовали как раз скорее, может быть, опыт Аверинцева, его интуицию, его видение.

«Кифа»: Не могли бы Вы немного рассказать о совместной работе группы переводчиков? Кто в нее входит?

О. Георгий: Эта группа складывалась не административно, а почти харизматически. Лет шесть назад, когда я понял, что нужно делать переводы непосредственно с греческого, родилась идея - начать собираться с группой профессиональных филологов, молодых членов нашего братства. Я пригласил их к себе, и мы начали регулярно встречаться.

Переводческая группа за работой. 2005 г. Слева направо: Кирилл Мозгов, свящ. Георгий Кочетков, Николай Эппле, Борис Каячев

«Кифа»: А есть ли в группе переводчиков специалист по русскому языку? Может быть, кто-нибудь из членов группы пишет стихи?

О. Георгий: Отсутствие поэта мы компенсировали опытом общения с Сергеем Сергеевичем Аверинцевым, у которого было прекрасное поэтическое чувство. То, что он писал прекрасные медитации, поэтические размышления - это всем известно. Кроме того, он до конца своей жизни переводил псалмы, и переводил, на наш взгляд, замечательно. Я всегда ориентировался на него, и именно он нас как раз в большой степени объединил, потому что для всех нас Сергей Сергеевич был живым авторитетом - не внешним, а живым, внутренним. Мы просто сравнивали, что делают другие, переводя библейские или богослужебные тексты, с тем, что делает он, и видели, что переводы Сергея Сергеевича имеют преимущества. Мы могли спорить, спорить, спорить, но если вдруг выяснялось, что то или это - вариант Сергея Сергеевича, то мы переставали спорить, мы, в общем-то, почти всегда с ним соглашались. Хотя не сразу - были моменты, когда мы где-то уходили от его перевода и долго думали, насколько стилистически это подходит для богослужения. Но чаще всего, в конечном счёте, его вариант побеждал.

«Кифа»: Приходилось слышать от некоторых членов переводческой группы, что сейчас достигнут некоторый относительно окончательный вариант, на котором можно успокоиться. Вы с этим согласны?

О. Георгий: Желания что-то поменять будут всегда. Во-первых, нет предела совершенству, во-вторых, есть более сильные части текста, более удачные переводы, но всегда есть и какие-то более трудные моменты - для нас трудные - где, на наш взгляд, надо было бы ещё что-то поискать. И еще - очень много даёт практика. Всё-таки когда начинаешь употреблять тот или иной текст в богослужении, это очень многое выявляет. У нас среди переводов, естественно, есть тексты, которые мы уже много лет употребляли в личной молитве, а также на вечерне, на утрене, на литургии Иоанна Златоуста, а есть тексты, которые только вводятся  в употребление - посмотрим, что это даст. Когда мы сделали первый вариант переводов воскресных тропарей, тропарей и кондаков двунадесятых праздников, я старался обязательно их вводить в богослужебную практику, и к тем текстам, которые я успел ввести, это дало свои очень хорошие поправки. Это показало некоторые недостатки прежних вариантов. Я не исключаю, что могут найтись, особенно в поэтической, песненной части, в каких-то деталях лучшие варианты. Да, это, может быть, не будет касаться главного - я думаю, что в главном мы нашли и меру перевода, и в то же время меру сохранения славянизмов, каких-то привычных литургических форм текста - и в то же время я полагаю, что жизнь церкви будет уже сама определять дальнейшее: она будет меняться, и какие-то вещи в переводах будут меняться. Это может касаться очень маленьких деталей, а может касаться каких-то более серьёзных моментов. Посмотрим. На сегодняшний день нас радует тот текст, который есть. Когда я в первый раз служил по этой книжке, по первому тому, вечерню и потом утреню - это как раз совпало с праздником Введения во храм Пресвятой Богородицы (в переводе - «Всесвятой Богородицы»), сердце радовалось, и молитва шла значительно лучше. Все промежуточные варианты перевода этого не давали. А последний вариант даёт такой результат. Это значит, действительно что-то созрело, и мы достигли цели хотя бы в главном и в целом.

«Кифа»: Моя дочка называет язык этого перевода «церковнорусским».

О. Георгий: Я это для себя назвал русским богослужением. Православное богослужение - это понятно; если это богослужение православной церкви, значит, оно православное. Но есть, скажем, греческое богослужение. А есть русское богослужение. Мне кажется, что у нас получилось найти такие формы выразительности, которые выводят русскую культуру и русский язык на такой уровень, на котором они пока что никогда ещё не стояли.

Беседовала Александра КОЛЫМАГИНА

КИФА №16(74) декабрь 2007 года