12.10.2020 г.

«Вопрос языка оказался на сегодняшний день центральным, и для меня лично это открытие»

Интервью с переводчиком богослужения профессором священником Георгием Кочетковым

священник Георгий Кочетков

Очень многие святые, начиная даже не с ХХ, а с XIX века, писали молитвы по-русски.

В этом году Преображенскому братству исполнилось 30 лет. Все эти годы братство говорило о необходимости возрождения самых разных сторон церковной жизни: общинности, катехизации, частого причащения, литургических переводов на русский язык. Почти все эти вещи сегодня, пусть иногда достаточно формально, но всё-таки вошли в церковное сознание. И только возможность богослужения на русском языке до сих пор оспаривается. Как Вы считаете, насколько это критично?

Хороший вопрос и, казалось бы, самый лёгкий. И относится он ко всему, что вы перечислили. Ведь пока не решён вопрос о русском языке, нельзя считать вполне решёнными и проблемы катехизации, общин в церкви, евхаристического возрождения. Они пока только признаны как что-то ценное и полезное, нужное церкви, но ведь ничего же толком не сделано. А почему? Потому что люди даже не знают, как это делать, с чего начать. И нельзя их за это слишком корить, потому что традиция прервана, её нет. Но одна из причин перерыва традиции как раз и кроется в кризисе закона молитвы церкви. А здесь на сегодняшний день главный вопрос – это вопрос языка. Можно всё что угодно делать, но если люди не понимают того, что происходит в церкви, никогда не будет литургического возрождения. Так что вопрос языка оказался на сегодняшний день центральным, и для меня лично это открытие.

Ведь нам всё время внушали, что перевод богослужения – это периферийный вопрос, почти технический, что начинать надо с каких-то других проблем, связанных с иерархией, с выборностью священства и духовников. А вот оказывается, что центральный вопрос – вопрос языка. Люди не могут друг с другом полноценно общаться, пока у них нет платформы для общения и взаимопонимания. А этой платформой должен быть язык! Тогда из взаимопонимания родится взаимная ответственность и начнут решаться все остальные проблемы. Вот в чём дело.

Вы занимаетесь переводами богослужения более 40 лет. Правильно ли мы понимаем, что изначально Вы как катехизатор увидели, что оглашаемые не понимают смысла богослужения, а потом Ваш подход менялся? В своём интервью 2009 года Вы говорили, что переводы богослужебных текстов в первую очередь нужны христианам, уже живущим в церкви.

Я не очень рефлексировал, и так жёстко и строго, как вы в своём вопросе, не формулировал для себя, кому и зачем это прежде всего необходимо. Просто чувствовал, что это нужно в любом случае. Но в каком-то смысле то, что вы говорите, верно. Почему я начал в 1970-е годы именно с переводов чинопоследования Крещения? Потому что к этому времени мне уже стало ясно: невозможно, чтобы люди, которых мы целый год оглашаем, потом приходили на Крещение и ничего не понимали! Я всегда просил их с начала оглашения ходить в храм, они адаптировались к обстановке, и это было хорошо; после крещения они вступали в нормальную регулярную евхаристическую жизнь. Но это не значит, что я мог дать им глубокое понимание происходящего там, ведь всё происходило на непонятном языке. А только понимание даёт ответственность. Взаимопонимание, единение – это сегодня главное. Особенно при нашей постсоветской ситуации, когда люди разъединены, когда даже церковь превратилась в кучу песка. Есть люди, но нет цемента, который бы их соединил, и они все существуют отдельно, как песчинки.

Или объединяются в какой-то свой отдельный «комочек», как это было в Среднеуральском монастыре.

Да, бывает, что люди объединяются «на стороне». А этого не должно быть в церкви. Человек может иметь свои интересы и делать акцент на разных сторонах жизни, но для христианина это никогда не должно становиться главным, центральным.

Так что если вернуться к вашему вопросу, то да, я начинал переводы именно с Таинства Крещения. И это было очень актуально. Но очень быстро, сразу же после рукоположения, я не мог не начать заниматься русификацией других служб – всех, с которыми я сталкивался.

Наверное, в первую очередь это были основные тексты вечерни, утрени, литургии?

Да, конечно, плюс требы. С 1989 года (я стал дьяконом в 1983-м, а пресвитером в 1989-м) я не мог не стараться русифицировать эти службы, иногда просто «с листа». Ведь кто был у меня в храме? Кем были прихожане? Простой народ к этому времени отучился ходить в храм. Были отдельные люди, прекрасные прихожане, которые не проходили никакой катехизации, но прошли «школу» советского времени и сохранили верность. Но это единицы. Единицы! А остальные были людьми, прошедшими катехизацию, молодыми, старыми, разных национальностей, разного положения, разных способностей и т. д. И мы должны были стать единством во Христе. Так что всё возрастающая нужда во взаимопонимании на молитве, конечно, имела принципиальное значение.

Десять лет назад в своём интервью Вы касались проблемы невоспринятости опыта новомучеников, в том числе и в том, что касается языка богослужения. Прошло 10 лет, и порой что-то из этого опыта приводится – по крайней мере в интернет-дискуссиях. А Вам как кажется, сдвигается ли что-то в этой области?

Честно говоря, для меня это пока остаётся вопросом тяжёлым и печальным. Я считаю, что пока мы только на словах почитаем новомучеников, но не следуем их путём. Мы новомучеников не знаем. А они принципиально были против всякой роскоши, всего лишнего в богослужении. И это касалось не только внешних вещей: облачений, устроения молитвенных помещений и т. д. Всё было крайне аскетично и это не случайно, не только по требованию внешних обстоятельств, но и по внутренней потребности. Они поняли, что вся эта «византийщина» (как они часто говорили) совершенно неуместна – просто потому что даже если церковь может себе это позволить, она не может себе позволить не обращать внимания на то, как живут люди – в какой нищете, в каком убожестве... Насколько они унижены в своей обычной, ежедневной жизни. И церковь не может этого не замечать. Поэтому даже если бы советская власть так не гнала духовенство, не уничтожала бы его тотально, даже в этом случае церковь должна была бы менять формы своей жизни и, конечно, свой образ молитвы. А здесь всё-таки принципиально важно, что очень многие святые, начиная даже не с ХХ, а с XIX века, писали молитвы по-русски. Иногда с использованием некоторых привычных церковнославянских выражений, входивших в чинопоследование или молитвенное правило, и это вполне естественно, ведь для них это было частью их жизни, а не какой-то архаикой. Но, больше или меньше употребляя какие-то церковнославянские слова и выражения, они писали всё по-русски. И это даже вопросов не вызывает.

Иеросхимонах Парфений Киевский (1792-1855). Гравюра неизвестного художника
Иеросхимонах Парфений Киевский (1792-1855). Гравюра неизвестного художника

Ну да, все прекрасно помнят и молитву Оптинских старцев, и дневник святого праведного Иоанна Кронштадтского...

И Парфения Киевского, и многих других.

Но в 1920-х и 1930-х годах это естественное развитие ситуации было искажено той проблемой, с которой мы сейчас сталкиваемся рикошетом. Вопрос языка начали, порой совершенно несправедливо, связывать с обновленческим движением. Временами это приводило к тому, что и новомученики здесь различались во мнениях. Вот, например, сщмч. Анатолий Жураковский и о. Спиридон (Кисляков), будучи непоминающими из иосифлян, служили в конце 1920-х годов в Киеве по-русски. И на них несколько других непоминающих написали жалобу архиепископу Димитрию (Любимову), помощнику митрополита Иосифа (Петровых): вот, мол, они своими новшествами при богослужениях сильно напоминают обновленцев, что смущает многих из духовенства и мирян. И владыка Димитрий «...письмами старался успокоить смущённых, а о(тцу) Спиридону послал совет – временно воздержаться от своих новшеств и не выделяться пред другими ничем»1. То есть его вопрос языка не трогал, а трогало то, что смущаются люди. И хотя по-русски служили и в патриаршей церкви, и непоминающие, а обновленцы как раз наоборот к концу 1920-х стали переводы запрещать, но всё равно разномыслие тут возникло большее, может быть, чем было до революции. И сегодня мы часто пожинаем плоды этих нестроений.

Безусловно! И это наводит на мысли, откуда ветер дует, кто организовывал это гонение на русскоязычное богослужение. Уж точно известные товарищи, гонители церкви. Служение на русском языке с какого-то момента всегда считалось церковным диссидентством, запрещалось и государством, а после войны и многими церковными властями (не всеми, но в целом это был общий тренд) именно потому, что советская власть была не заинтересована в этом. Тоталитарное государство не хочет, чтобы церковь была просвещённой и стояла на уровне современных требований. Сильная церковь ему не нужна. Так что обновленцы не случайно очень быстро принципиально отказались от всякого русского языка. Переводы делали лишь отдельные люди: епископ Антонин (Грановский), о. Феофан (Адаменко)...

Я бы о. Феофана вспомнила скорее как представителя патриаршей церкви. Он же в неё вернулся, принеся покаяние в расколе, но с условием – община будет служить по-русски. И митрополит Сергий согласился, что «допущение русского языка в Богослужении (ввиду бывших при покойном Св. Патриархе примеров) не встречает непреодолимых препятствий».

Но самое главное, что о. Феофана гнали-то за русский язык именно обновленцы. Вот что интересно – что они-то его и выгнали в патриаршую церковь, которая как раз его спокойно приняла с его русскоязычным богослужением. Введенский был категорически против переводов богослужения. Он, конечно, прислушивался к известным товарищам, а ещё он был эстет, понимаете ли. Ведь и сейчас: кто против русского языка? Или невежды, или эстеты, или прислушивающиеся к известным товарищам.

Ну вот, мы оказались в нынешнем времени, и хотелось бы поговорить о нём уже с конструктивной стороны – в частности, о Ваших переводах. Мы знаем, что вместе с Вами над переводами работает целая команда. Каких специалистов Вы привлекаете к работе, бывают ли между вами дискуссии, и если да, то какие и по каким критериям принимается окончательное решение?

Я очень благодарен Духовной академии за то, что она дала мне определённое знание греческого, латинского и славянского языков. Но всё-таки я не филолог. Поэтому для работы над переводами были нужны заинтересованные церковные профессионалы, понимающие, что такое перевод богослужения. Найти их трудно. Можно быть знатоком греческого, но если у человека нет тех качеств, о которых я сейчас говорил, он не сможет участвовать в переводе богослужения. Тем более, что кроме внутренней заинтересованности для этого должен быть ещё и талант. Чтобы перевод был не просто переводом, а молитвой, нужно чувствовать её стилистику. Здесь я, конечно, в первую очередь должен назвать имя академика Аверинцева, который долгое время – слава Тебе, Господи! – был украшением нашего Преображенского братства. Начинали мы с ним говорить на эти темы довольно напряжённо: первое время он не был сторонником перевода богослужения на русский язык. А потом, столкнувшись (в том числе за границей в Вене) с проблемами церковной жизни, он принципиально поменял свою позицию. Сначала он переводил просто как переводчик: это видно, когда мы читаем, скажем, его перевод книги Иова. Замечательный, прекрасный перевод – но не богослужебный. Его можно, конечно, использовать на богослужении, но чувствуется «акцент», которого не было позже, когда Сергей Сергеевич что-то делал уже специально, после того как почувствовал, что такое богослужение на русском языке, участвуя в нём качестве чтеца и алтарника в наших братских храмах. Он никогда не входил ни в какую братскую переводческую группу, но у нас были очень добрые близкие отношения, и когда я сталкивался с трудными местами перевода, он помогал, особенно в нескольких принципиальных, действительно очень трудных местах. И конечно, мы использовали практически все его переводы, не только псалмы. Псалтирь он перевёл гениально, но, к сожалению, не всю. Он переводил и другие важнейшие тексты, в том числе Херувимскую песнь. Мы почти без изменений взяли её в наш последний вариант перевода. И в чине отпевания есть его тексты... Но это всё было ещё на первоначальных этапах. А потом возникла потребность уже не в русификации, пусть даже очень глубокой и серьёзной, но именно в переводе с греческого целиком и полностью.

И вот в начале 2000-х собралась первая переводческая группа. Кто туда входил? Три филолога: классик, русист и славист. Важно, что основным специалистом, филологом-классиком (уж коли переводить с греческого, то в первую очередь, конечно, был нужен именно такой специалист) был талантливый молодой человек, который замечательно трудился. Конечно, здесь был очень нужен ещё и богослов-литургист. В той группе эту роль пришлось взять на себя мне. Сначала, особенно в первые годы нашей деятельности, три молодых брата-филолога делали черновой перевод, иногда довольно неплохой, поэтический, но не молитвенный. Потом мы собирались (такие встречи проходили каждую неделю) и целый день всё обсуждали: каждый текст, каждую молитву, каждую деталь, и так под моим руководством доходили до какого-то конечного варианта, до определённой молитвенной формы. Важным было то, что у самих молодых членов группы был интерес именно к переводу молитвы. Они имели отношение к братству, к оглашению, сами оглашались и понимали, что перевод нужен для жизни церкви и для жизни братства – для всех нас нужен. Так мы вместе работали много лет и сделали шесть томов переводов, используя и мои прежние переводы с церковнославянского. Мы проводили большую литургическую работу по истории богослужения, смотрели все варианты текстов, учитывали труды современных литургистов, в том числе те исследования, которые ещё не опубликованы на русском языке. Но, видимо, выдохлись мои помощники, нас хватило только на шесть томов.

Потом, уже после 2009 года, я понял, что в нашем шеститомнике не хватает большей части Часослова. Тогда я сам вынужден был сесть и переводить эти тексты. Одному, без обсуждения, без возможности посоветоваться, кому-то показать варианты перевода это было трудно. И когда я издал седьмой том православного богослужения, мне казалось, что после этого уже никаких сил у меня не будет, и я должен буду эту работу закончить. Ведь удалось издать 7 томов переводов, были переведены полностью три важнейшие центральные книги православного богослужения: Служебник, Требник и Часослов.

Но вот настало время пандемии, на нас нежданно-негаданно обрушился коронавирус. Мы вынуждены были думать, как молиться уже не в своих обычных обстоятельствах, а на самоизоляции. И тут произошло маленькое чудо: во-первых, мы эту молитву решили транслировать, а во-вторых, переводить всё ещё не переведённые тексты Триоди, Октоиха и Минеи. А время оказалось прекрасным, начиная с Благовещения, Лазаревой субботы, Входа Господня в Иерусалим, каждого дня Страстной...

И тут собралась как бы сама ещё одна переводческая группа. Я мог себе представить, кого я могу пригласить помочь с переводами, но специально никого не собирал и совершенно не знал, какой из этого выйдет толк. И вдруг горячо, замечательно, живо откликнулись несколько человек. Центральная фигура в этой группе – наш брат Пётр Озерский, молодой человек, филолог-классик, профессионал, размышляющий о богослужении, интересующийся им и готовившийся не один год, как выяснилось, к переводам. Зоя Михайловна Дашевская, декан богословского факультета СФИ, литургист, оказалась готова брать на себя ту большую литургическую работу, которую мы проводили с прежней группой. Потом к ним присоединились регент Светлана Чукавина (она смотрит, хорошо ли перевод идёт на гласовых распевах) и Иоанна-Яна Пантуева – филолог-русист. Все они переводить тексты самостоятельно ещё не могут, молитвенного перевода пока ещё не получается, и переводить приходится всё равно мне, хотя материал они дают прекрасный, отработанный и продуманный. Кроме того, они очень быстро возрастают и подчас уже дают свои варианты именно переводов, а не просто подстрочника.

Мы каждую неделю готовим песнопения очередной службы. Это напряжённая, сложная работа. Сначала члены группы дают мне материал, потом я возвращаю им свой первый вариант перевода. Дальше идёт вторая итерация: они пишут, с чем согласны, с чем не согласны, все четверо суммируют свои замечания; потом я перерабатываю этот материал второй раз уже с учётом их реакции. Потом идёт третья итерация, потому что со многим из того, что они предлагают, я не соглашаюсь и даю им свои варианты, а они могут согласиться или не согласиться со мной. У нас полная свобода, никакого жёсткого иерархического начала в этих отношениях нет. Да, я старший в группе, моё слово последнее, но всё равно я даю всем членам группы полную свободу высказывания, выражения своего мнения. Это очень плодотворно, это очень важно!

По большей части переводов мы, конечно, находим общий язык, но каждую неделю есть какие-то моменты, где мы не сходимся, не можем согласиться друг с другом, и тогда начинается четвёртая итерация, а иногда и пятая. Приходится иногда идти на какие-то компромиссы, на те или иные временные решения. Проходит время, накапливается опыт, и тогда мы принимаем решение уже окончательное. Не всегда можно найти за неделю ответы на все вопросы, но это и понятно, в конце концов.

Когда я принимаю решение, я смотрю и на бывшие прежде в истории переводы, в том числе на ещё дореволюционный, очень хороший, очень осмысленный, очень культурный перевод Николая Чеславовича Зайончковского (Нахимова)2. К сожалению, он сделал лишь какую-то часть, но в неё входит большой объём подвижной части богослужения, которой мы сейчас прежде всего и занимаемся. Так мы дополняем ту многолетнюю работу, о которой я рассказал, и сегодня можно совершать полноценное богослужение на русском языке в течение всего года. В дополнении нуждается лишь праздничная Минея, не ежедневная, конечно, не службы всем святым, но те праздники, которые наиболее актуальны в нашей церковной практике.

Вот так мы и работаем. Группа сложилась мгновенно, сразу. То же произошло и с возможностью совершать богослужение в нашей домашней часовне и транслировать его на 40 стран мира.

Переводческая группа за работой. 2000-е гг.
Переводческая группа за работой. 2000-е гг.

Академик Сергей Сергеевич Аверинцев на богослужении в храме Успения в Печатниках
Академик Сергей Сергеевич Аверинцев на богослужении в храме Успения в Печатниках

Пётр Озерский, филолог-классик
Пётр Озерский, филолог-классик

Священник Георгий Кочетков
Священник Георгий Кочетков

Зоя Дашевская, литургист
Зоя Дашевская, литургист

Хор под управлением Светланы Чукавиной
Хор под управлением Светланы Чукавиной

Беседовали Александра Колымагина, Анастасия Наконечная

Фото из архива Преображенского братства




Из комментариев участников богослужений на Youtube-канале «Православное богослужение на русском языке» и под трансляциями в соцсетях

* * *

Благодарю! Читаем некоторые изменяемые части утрени на русском, в частности тропари канона, вдохновляемся вашими стараниями. Нет ли возможности выкладывать изменяемые части на русском заранее, чтобы брать на использование в службе?

* * *

Спасибо, вы замечательные, молитва на русском языке это раскрытие смысла) из Словении

* * *

Как красиво звучат на русском языке молитвы и песнопения! А ещё можно самим петь, видя понятный и такой глубокий текст стихир, тропарей и прокимнов. Спасибо!

* * *

Слава Богу за возможность совместной молитвы! Понятно и вдохновенно даже для наших родителей, которые никогда раньше не имели такого опыта молитвы. Сердечно благодарим о. Георгия и братьев и сестёр.

* * *

Добрый вечер из Твери!

* * *

Добрый вечер из Хельсинки!

* * *

Из Тулы всем привет!

* * *

Добрый вечер из Нью-Йорка! *** С вами Воронеж

* * *

Добрый вечер из Серпухова.

* * *

Добрый вечер, с поклоном из Пскова!

* * *

Доброе утро! Поклон из Гродно.

* * *

Доброго дня из Красноярска!

* * *

Нижний Новгород приветствует братьев и сестёр!

* * *

Доброе утро из Греции!!!!!

* * *

Дорогой Отец Георгий! Благодарю за возможность быть на Вашем служении. Великолепные, глубокие проповеди. Желаю Вам всего самого доброго, ждём в гости. Яна, г. Белград.

* * *

Благодарим тебя, Господи, за удивительную возможность вот так молиться во всех уголках земли, но ВМЕСТЕ.

-----------------------

1 ЦА ФСБ РФ. Дело «Всесоюзной организации ИПЦ». Т. 11. Л. 336.

2 Николай Чеславович Зайончковский (1859-1920) происходил из дворян Смоленской губернии. Филолог (выпускник историко-филологического факультета Московского университета), переводчик богослужебных текстов. В 1915-1916 гг. – товарищ обер-прокурора Синода. Издавался под псевдонимом Николай Нахимов (возможно, в связи с тем, что его мать была племянницей адмирала П.С. Нахимова).

Кифа № 9 (265), сентябрь 2020 года

Материалы по теме:

«Вопрос языка оказался на сегодняшний день центральным, и для меня лично это открытие». Интервью со священником Георгием Кочетковым. Часть 2

«Вопрос языка оказался на сегодняшний день центральным, и для меня лично это открытие». Интервью со священником Георгием Кочетковым. Часть 3