Судьба домов-храмов
От священномучеников, самых близких к нам по времени святым, остались не только живые воспоминания тех, кто их знал при жизни, но и «вещественные» свидетели – прежде всего дома, где они жили. И судьба этих домов складывается очень по-разному.
Год назад широко обсуждалась судьба дома Малышевых (не просто дома, а фактически храма, где совершались тайные богослужения – о том, как это было, рассказывается ниже в интервью дочери исповедников веры, Ольги Борисовны Малышевой). Несмотря на многочисленные публикации в защиту этого памятника нашей истории, он был разобран. В Вышнем Волочке на улице Урицкого (председателя петроградского ЧК!) больше не осталось материального свидетельства молитвенного сопротивления давлению безбожной власти. И это, увы, не единственный пример. Более того, неуважение к памяти новомучеников проявляют не только светские власти.
Пять лет назад в селе Заостровье под Архангельском был снесён дом священномученика о. Феодора Тамицкого (расстрелян в 1933 г.), усилиями членов православного братства переданный приходу. В начале 2013 года братство было изгнано новым настоятелем из храма, а через несколько месяцев в одночасье был снесён приходской дом. «За 12 лет пользования этим домом мы ни разу не решились сделать в нём реконструкцию, помня, что стены этого дома хранят тепло рук отца Феодора, – с горечью писали в своём блоге ошарашенные случившимся братчики. – Даже сейчас, когда дом разрушен, видно, что в нём не было ни одного гнилого бревна...»
Бывает и так, что члены семьи не понимают и не ценят доставшееся им наследство. Именно это случилось с домом сщмч. Всеволода Потеминского из Коми (расстрелян в 1937 году). Кто-то из многочисленных наследников погибшего священника исследовал архивы, чтобы узнать, что же произошло, когда он ушёл в 1937 году на требу и не вернулся (матушка до самой своей смерти ждала возвращения мужа), а кто-то снёс его дом и построил на этом месте дачи...
К счастью, есть и другие примеры.
Многие знают дом-музей священномученика Серафима (Звездинского) (расстрелян в 1937 году) в Дмитрове. При владыке в доме была устроена домовая церковь, которая в 2014 году была восстановлена и освящена во имя священномученика Серафима. Часть экспозиции музея посвящена гонениям на Церковь и подвигу мученичества и стояния за веру.
В Малоярославце сохранился дом священника мечёвского круга Михаила Шика (расстрелян в 1937 году), в котором он тайно служил более 5 лет, вплоть до ареста в феврале 1937 года. Сюда приходили близкие люди из Малоярославца, приезжали духовные чада, члены мечёвских общин из Москвы, на богослужение собиралась семья о. Михаила. Несколько лет назад внуки о. Михаила поняли, что надо восстановить эту святыню, чтобы здесь опять звучала молитва и собирались верующие. Начало работ по воссозданию дома молитвенно благословил о. Андрей Лобашинский, настоятель близлежащего храма Покрова Пресвятой Богородицы в селе Карижа. Он же в течение нескольких последних лет служит в доме литию на Крестовоздвижение, в день расстрела о. Михаила. Дом-музей будет хранить память и о других подвижниках, вынужденно оказавшихся здесь, в Малоярославце, за «101-м километром».
Есть и дома, которые находятся под угрозой сноса, но их удаётся отстоять. И это забота нашей общей молитвы и памяти, нашего неравнодушия. Ведь сохранять и восстанавливать такие святые места важно не только для потомков исповедников веры, но и для всех современников – чтобы мы узнавали нашу историю через святую жизнь тех, кто до смерти крестной шёл за Христом.
Интервью с Ольгой Борисовной Малышевой, дочерью исповедников веры
Расскажите, пожалуйста, про жизнь Вашей семьи. Как проходили тайные богослужения? Это какая-то фантастическая история, если дом был ещё и коммунальный.
Нет, дом у нас в то время был частный. Дедушка его строил. Во время НЭПа, в 1926 году купил низину у старушки и начал строительство на ул. Урицкого, 67. Вот этот дом и разобрали в прошлом году.
Наверху, на вышке был мезонин, там жил мой папа. Когда в Вышнем Волочке стали закрывать церкви, последним закрыли Богоявленский собор. Мама моя вступила в двадцатку, хлопотала, они со старостой и регентом храма ездили с письмом к Сталину в Москву. Им пообещали разобраться, но ничего не сделали. Старостой в то время был Михайло Романович Данилов. А регентом в соборе до закрытия был Семён Фёдорович Платонов, он был сыном художника, который расписывал Иоанновский собор. Он был выслан сюда с женой и дочкой Верочкой. Вышний Волочёк был городом высланных, москвичей среди них было мало, одни питерские.
Семён Фёдорович Платонов маме предложил служить у нас, говорил, что это его кафедральный собор. Хотя были и другие места, службы были и у матушки Епистимии.
Мы входили через калитку и через чёрный вход поднимались на вышку, а там уже пели.
Рассказывают, что у вас были маленькие хоругви и вы с крестами ходили?
Да, ходили. Когда мы наверх поднимались, там были дверки у окошечек, так вот из этих дверок взяли палочки. А мама сделала салфеточки квадратные, простроченные. На эту квадратненькую салфеточку иконочку шелковую пришивали, и салфеточки папа к палочкам прикрепил. Мы молились, а потом спускались по лестнице вниз, обходили прихожую, кухню и потом шли обратно наверх.
Получается, вы ходили крестным ходом и молились, а вокруг советская власть?
Да-да, всё было тайной. Хотя был один случай, когда я о вере сказала. Учительница у меня хорошая была, деликатная, Марья Васильевна Макарова. Царство ей Небесное! И был такой день, когда учительница спросила, кто будет вступать в октябрята, все подняли руки, а я не подняла и ещё один мальчик, татарин, не поднял, он где-то там в сторонке сидел. Марья Васильевна спрашивает: «Малышева, почему ты не хочешь быть октябрёнком?» А я так сразу ей в лоб: «Я крестик ношу и Боженьке молюсь». Весь класс «Ооо!», а она вся в краску, бедненькая. Я её в испуг ввела. А что татарин там говорил, я уже и не помню.
Скажите, а дома только утреню и вечерню служили? Или литургию тоже?
Служили мы только утром, причащались, а вечером ничего не служилось.
Кто-то ещё приходил на эти богослужения?
Немногие приходили, все боялись. Петь приходила матушка Епистимия, потом Дашенька Коновская приходила, она ещё барышню Леночку приводила с собой.
А во время войны вы продолжали служить?
Нет, нет, нет. В войну папу через месяц взяли в монастырь, в Красный городок. Ему 44 года было, он сердечник. Маму на окопы взяли, траншеи копать возили. Лето жаркое было, она измученная приезжала. У нас запасов продуктовых никаких не было, помню, чечевица была, кукурузная мука, и мама, когда дома была, пекла булочки. Они там в жару пили сырую воду, и она дизентерией заболела. Её больную привезли домой. У многих тогда от бомбёжек стекла выбило, и соседка Марья Николаевна Изотова и бывшая папина гувернантка тётя Варя Карнаухова, Александра Фёдоровна Платонова пришли к нам и все у нас жили, прямо Ноев Ковчег получился. Ещё мама на террасу пускала жильцов, одна беженка, Наумова, есть готовила на нашей кухне. Соседи и рассказали ей, что тут молятся, а она пошла и выдала.
И вот маму привезли 26-го октября из больницы, только два дня она дома и тут же пришли, арестовали её. Я так кричала, так плакала! Они тут всё обыскали, обобрали. Вижу, в руке у одного из них какой-то моток грубого шпагата, из льна скручённого. Это они книги увозили – 5 или 7 стопок увезли. Журнал «Нива» – годовые подшивки были у дедушки, «Природа и люди», «Вокруг света»... И папу тоже арестовали.
Мне тогда было 13 лет.
Марья Николаевна стала нашей опекуншей.
Папа потом вернулся?
Да. Это целая история, как папа и мама попали вместе в одно место, дальше всех, на север. Кировская область, Кальский район, почтовое отделение Волосница, почтовый ящик 231/2 – вот каким был их адрес. Мама там слегла, и папа тоже изголодал моментально. У него на ноге образовалась трофическая язва, она потом зажила, только чёрный рубец остался, как от осколка. Он ходил и всё разузнавал про маму. Его спрашивали: «Говорят, вы муж и жена?» – «Нет, нет, мы из одного города и однофамильцы». А сам в то же время ходил, навещал. Переписываться с родными им разрешили только через полгода, и они договорились, мама написала своей сестре в Ярославль открыточку. Эту открыточку тётя Валя хранила, потом нам отдала: «Где мои дети, что с ними? Валя, напиши ответ». Ответа она не дождалась... А папа нам присылал треугольнички (тогда треугольнички были со штампом «проверено военной цензурой»), и потом мы уже переписывались, разрешено было посылать два письма в месяц. Мы так рады были, что от папы уже второе письмо получили. Я прыгаю, скачу, а читаем – там написано: «Наша дорогая, незабвенная мамочка скончалась», и у меня так ноги и подсеклись, и я плакать начала. Потом он пишет: «Я очень слабо себя чувствую, меня актируют». Над ним там смеялись, говорили: «Ты что, старик, покрестил кого, что ли? Чего тебя посадили?» В 44 года в Красном городке он был крепкий, а в 46 лет уже старик, у него нога отнималась, и когда его отпустили из заключения, он не мог в поезд забраться.
Мы молились с Марьей Николаевной Изотовой, акафисты читали две недели святителю Николаю, и мы молились с братиком, чтобы папу освободили из заключения. Пошли в церковь, уже церковь открыта была. В церкви был сторож – Павел Иванович Баскаков, он спросил, о чём мы молимся. Мы говорим, что папа просит похлопотать нас, иначе мы не свидимся, что его всё не отпускают, актируют и оставляют опять. Они все вышневолоцкие, все в реальном училище учились, все друг друга знали. И был среди них хороший адвокат, Докучаев. Я ходила, помню, холодно, осенью, нашла его, и он меня выслушал, написал текст, и говорит: «Перепиши своей рукой и пошли прокурору Кировской области». И нам прислали ответ, что меры будут приняты. Папу выпустили, и папа приехал. Тощий был, как скелет, сидеть не мог, надо подушку было подкладывать, у него уже мяса не было, только кожа да кости.
Где-то ещё проходили богослужения на квартирах?
Где-то служил Семён Фёдорович Платонов, но я не знаю точно. Александра Фёдоровна Платонова, матушка Анастасия, в тюрьме погибла. Арестовали её и ещё трех женщин и троих мужчин. У Семёна Фёдоровича самая хорошая судьба. Наших папу с мамой на север загнали, в Кировскую область, а он попал в Котельнич, уже через полгода сообщил, где он находится, и его супруга Софья Харитоновна с дочкой Верочкой сразу уволилась (она медсестрой была) и уехала к нему.
Ольга Борисовна, спасибо Вам большое за рассказ. Кроме как от Вас мы ни от кого об этом не узнали бы. Это важное свидетельство для нас, как Вы веру сохранили в таких тяжелых обстоятельствах.
Да, трудное время было. А сейчас я слушать канал «Спас» без слёз не могу. Чудо, что я дожила до этого времени. Мы же ведь всю сталинщину прожили, такую страшную...
Как же было веру не сохранить? Только она нас и спасала. Мы с братиком с детства укреплены были, потому что с детства в семье была вера, всё делалось с молитвой, и любовь между родителями была, всегда были добрые отношения.
Беседовали Ольга Борисова, Иоанна-Яна Яськова, Татьяна Головина.
Фото с сайта psmb.ru
Кифа № 2 (246), февраль 2019 года