Мы верим в то, что Россия возродится, что возродится русский народ
«Кифа» продолжает публиковать материалы, рассказывающие о «Русских беседах»: фрагмент первой из них, проходившей в октябре 2016 года...
Священник Георгий Кочетков: Мы не умеем жить по-русски, мы не знаем русской традиции, мы с трудом говорим по-русски, мы не узнаём русского ни в себе, ни в других, что бы ни было написано у нас в паспорте или какой-то другой метрике в графе «национальность». И в этом-то, собственно, проблема и заключается. России, как таковой, по меньшей мере полвека уже нет. Она как-то доживала в конвульсиях свою историю здесь, на этой территории, первые десятилетия после 1917 года, но потом скончалась, и это связано со всем советским режимом, со всей его деятельностью. По моему глубокому убеждению, советская власть была ярым противником России, православия, русского народа в целом, особенно великорусского. Поэтому мы перестали себя осознавать как великороссы. Если малороссы в качестве неких украинцев себя ещё хоть как-то осознают, если белорусы тоже стараются здесь что-то придумать на свой счёт, то великороссы этого совершенно не делают. И способны ли это делать – большой вопрос. И вообще большой вопрос: может ли наш народ организоваться как русский народ после всего того, что произошло в последние 100 лет?
Да, мы можем вспомнить что-то, что связано с нашими корнями, что связано с почвой для того, чтобы возродить это в лучшей своей части, а потом продолжить, развить, не возвращаясь механически назад. Но при этом у меня нет никаких надежд на возвращение старой России, у меня нет никаких надежд на возвращение старого русского народа, потому что ни того, ни другого уже давно в природе не существует. И все мы очень условно русские – те, у кого в анкете написано «русский». Поэтому я так ценю даже малейшие крупицы подлинности, сохранившиеся из той старой истории, из русской страны любого периода: княжеского, царского, имперского. Для меня драгоценны русские храмы и русские усадьбы, русские картины, и русская музыка, и русская литература, и всё, в чём я могу узнать остатки, осколки старой России и старого русского народа.
Всё, что можно поставить на своё место из старой жизни, надо ставить на своё место. Потому что почти ничто на своём месте у нас до сих пор не стоит, даже если что-то сохранилось, а не было уничтожено, принципиально извращено и развращено.
Это совсем не мешает трезвенности, пониманию того, что всё это было не идеально. Но оно к чему-то стремилось и могло выйти на какой-то принципиально новый уровень. Хотя это действительно могло случиться: в начале ХХ века в России равно развивалось созидательное, уникальное, гениальное – и практически с той же вероятностью осуществления до 1917 года нечто прямо противоположное. Увы, победило второе, хотя вполне могло победить первое, лучшее. Но это отдельный вопрос: почему случилось то, что случилось, и почему Русскую Катастрофу, Русский Холокост, полное уничтожение страны и народа не удалось преодолеть и предотвратить. Поэтому вопрос «Кто мы?», сегодня заданный нам всем, – очень непраздный вопрос.
Вот почему мне представляется чрезвычайно важным выделить именно специфику русской культуры, русской истории и русского народа. Не просто для того, чтобы поставить достойный памятник России и русскому народу на их могиле, хотя это тоже можно было бы сделать, и это было бы достойно, но для того, чтобы нам иметь перспективу жизни здесь, именно здесь, чтобы нам чувствовать себя действительно наследниками прошлого. Да, мы не наследуем прямо как дети от родителей, потом их дети от своих родителей и так далее, да, бывает иногда на свете и другое: наследниками становятся люди, которые не являются прямыми потомками прежних владельцев тех или иных качеств и ценностей. Мы не прямые потомки, и по-моему, это надо хорошо осознать. Но мы можем быть наследниками – достойными наследниками, будучи живыми и свободными людьми, обитающими на русской земле и отвечающими за её прошлое, настоящее и будущее, будучи в этом смысле настоящими русскими людьми, хотя и в новом значении этого слова.
Мне представляется чрезвычайно важным выделить именно специфику русской культуры, русской истории и русского народа. Не просто для того, чтобы поставить достойный памятник России и русскому народу на их могиле, хотя это тоже можно было бы сделать, и это было бы достойно, но для того, чтобы нам иметь перспективу жизни здесь, именно здесь, чтобы нам чувствовать себя действительно наследниками прошлого.
...и комментарий священника Георгия Кочеткова, записанный через полтора года после начала «Русских бесед»
Отец Георгий, мне кажется, не совсем справедливо говорить о том, что мы не прямые наследники русской культуры. Это можно сказать, скажем, об итальянцах, живущих географически на месте Римской империи, но не в большей степени являющихся наследниками римлян, чем все другие европейцы, в том числе и мы (потому что и наше законодательство основано на римском праве и т. д.) Но наша связь со старой Россией более прямая.
Это большой вопрос. Рим разрушило нашествие варваров в ходе Великого переселения народов. Но в Италии есть люди, которые до сих пор помнят, что их римские корни уходят в глубину истории. Они носят соответствующие имена и фамилии и помнят своих очень давних предков. Однако большинство итальянцев – совсем другие.
То же самое и у нас: есть небольшое количество людей, которые помнят свои корни, носят старинные имена и фамилии и являются носителями духа и культуры той подлинной России, которая жила до Русской Катастрофы 1917 года. Но большинство людей совсем другие – переселенцы, пришельцы. Они могут по паспорту или по самосознанию быть русскими или не русскими, но они носители совершенно другого духа, другого опыта и другой культуры – слишком другой. И таких стало большинство во всех наших крупных городах. А наши сёла уже все разложились или вымерли, или были уничтожены в советское время, поэтому природного сельского населения у нас почти нет. В малых городах преемственного населения тоже осталось очень немного. Поэтому мы находимся в ситуации, по-моему, в каком-то смысле аналогичной древней Римской империи.
Вы описываете ситуацию трагическую, и это описание для многих людей оказывается просто шокирующим. Оно ранит их в самое сердце, и поэтому они не могут согласиться с Вами. На что Вы надеялись, начиная «Русские беседы», если народа больше нет, страны больше нет, непонятно, что ещё можно собрать и что получится из этого собирания? Каков был Ваш замысел?
Надо было проверить, получится что-то или не получится, раз уж мы говорим в таких глобальных категориях – что нет народа, страны, культуры, преемственности, старой традиционной духовности, русской и российской... К слову, до революции «русский» и «российский» были полными синонимами, это сейчас у нас всё разошлось по понятным причинам, хотя даже в советское время иногда было и то, и другое понятие, и то, и другое слово. Они оба были в каком-то смысле под запретом. Нельзя было глубоко и всерьёз говорить что бы то ни было положительное о России, о русском народе, о русской истории и о русской церкви. Это хорошо известно по личному опыту всем нам.
Так вот, мы как раз и затевали «Русские беседы» для того, чтобы посмотреть, соберём ли мы кого-нибудь. И оказалось, что такие люди есть, хотя их и немного.
И ещё есть память: мы помним свои встречи с теми людьми, которых можно назвать подлинно русскими. Многие из них сегодня в очень преклонном возрасте, чуть ли не девяностолетнем, столетнем, а кому-то из тех людей, которые всё это в себе пронесли, даже больше ста лет. Кто-то уже завершил свой жизненный путь, но оставил после себя серьёзный след в наших душах. Можно вспомнить, например, Сергея Сергеевича Аверинцева, знаменитого академика, замечательного человека, который осознавал себя именно очень коренным русским человеком. И его мировая всемирная отзывчивость была для него исполнением русского призвания. Но и заинтересованность в возрождении страны и церкви у него была. Поэтому он не эмигрировал, даже когда оказался в трудных условиях. Он принципиально не хотел уезжать из нашей страны, и даже когда работал за границей, не жил там постоянно, и как только мог, приезжал домой в Москву.
«Русские беседы» были для нас возможностью лучше разобраться в собственных корнях. Сейчас всё запуталось, всё как-то обрублено, испачкано, осквернено, поругано. Нам надо было посмотреть: а есть ли остатки какой-то жизни? Есть ли вообще сейчас русская жизнь? Может ли она возрождаться или уже совсем нечего возрождать? Оказалось, что может, и есть, что возрождать. Другое дело, что для этого должна прийти какая-то новая сила, которая осознает себя действительно наследником русской традиции, русской истории, русской духовности и культуры. Тогда это не будет просто эксплуатацией прежних достижений русского народа и русской культуры, а будет действительно процессом их наследования, развития, ответственного использования и распространения.
Эти полтора года нам показали, что людям это важно и интересно. Да, получается довольно узкий круг. Но сразу видно, что он совершенно не закрыт. Он прозрачный, открытый, и за каждым человеком стоит ещё какой-то круг. Люди были слишком изуродованы, исковерканы, как и вся Россия, они прошли через такой геноцид, такой террор, которого не знала вся человеческая история. И конечно, они не спешат доверять никому, даже друг другу, не спешат объединяться каким бы то ни было образом, даже чисто духовным. Однако это происходит, потому что даже когда нет полноты доверия, есть тяга к нему, есть желание обрести большее. Ведь люди чувствуют, что в этом есть проблема, что нельзя строить будущее, пока не будет у нас любви и доверия друг к другу, пока мы не поймём, что наш родной дом до сих пор горит. Он в большой степени уже сгорел, но всё-таки что-то ещё горит, а что-то ещё сохранилось, и надо уберечь хотя бы эти остатки для того, чтобы осознать себя в настоящем и обрести подлинное будущее. Вот это для нас было очень важным.
Мы брали в «Русских беседах» самые горячие, самые актуальные темы и удивительно быстро, и очень мирно, и, я бы даже сказал, благодатно приходили к определённым выводам. У нас не было никогда никаких ссор, никакого неуважения друг к другу, хотя там были и есть самые разные люди: и верующие, и неверующие, и православные, и неправославные, потомки аристократов из самых звучных и славных русских фамилий и в то же время люди простые, и люди учёные, и люди, которые трудятся совершенно на другом поприще, люди разных возрастов и положений, – но, тем не менее, вот это удивительное мирное единство, с которым мы вдруг столкнулись, для нас оказалось радостным откровением и надеждой на будущее.
Как Вы думаете, если такие беседы появятся в других городах, может быть, у них будут даже более глубокие перспективы? С одной стороны, люди пассионарные «вымываются» из малых городов своим стремлением в столицу. Но, может быть, городам, пусть достаточно крупным, но по сравнению с Москвой не гигантским, как раз присуща большая устойчивость, приверженность традициям?
Поживём – увидим. Но я думаю, что мы найдём людей, достойных быть приглашёнными на «Русские беседы» во многих местах, в первую очередь в крупнейших городах, но, может быть, и не только в них. Надо смотреть, надо думать. Я не знаю, что будет через несколько лет с этим движением. Но мы обращаемся ко всем, кто хочет возрождения всему народу, а не только жителям столицы. И мы хотим увидеть перспективу национальной жизни в нашей стране, понять, где здесь могут быть живые корни, отделить пшеницу от плевел, потому что и русская история, как история любого великого народа, была неоднозначной: конечно, были и страницы темные, но было и много светлого и славного, и вполне христианского.
Мы, конечно, думаем не только о русских людях. Но мы должны в первую очередь думать о русских, о великороссах, потому что мы живем в России, в русской стране. Мы готовы думать и о людях не русских, давая им возможность почувствовать себя равноправно и достойно в нашей возрождённой стране, и это очень важно. Сейчас все люди разделены, они имеют множество всяких претензий друг ко другу, часто рождённых в советские времена. Плюс ко всему мы, к сожалению, часто сталкиваемся с тем, что русское и советское не противопоставляется (что было бы вполне естественно), а наоборот, отождествляется (что совершенно неестественно). Это тоже мешает восстановлению нормальных отношений. Люди проходили через советский агитпроп, через советскую школу, которая постоянно искажала действительность и обманывала людей и, к сожалению, пока ничего другого им всерьёз не предложено. Это тоже проблема. Но я надеюсь на то, что если показать добрый пример, найдутся люди, которые смогут объединять именно русские силы, тех, кто хочет жить на русской земле и отвечать за прошлое, настоящее и будущее России и русского народа. Мы найдём этих людей в разных местах, и они тоже внесут свой вклад в великое дело духовного возрождения, как церковного, так и общенародного. Конечно, среди народа всегда будут не только церковные люди, и хотя основное наше упование на Господа Бога и на истинно и искренно верующих людей, всё-таки и все «добрые самаряне», как в таких случаях говорил Николай Николаевич Неплюев, тоже должны быть объединены этой любовью и верой, действующей любовью. И я уверен, что такие люди, желающие блага народу и стране, стремящиеся думать о прошлом, настоящем и будущем нашей страны, нашего народа и чувствовать себя именно наследниками всего лучшего и самого светлого и перспективного в нашей истории, будут. Да, пока ещё говорить об этом рано, но я знаю, что опыт «Русских бесед» уже для многих стал потрясающим опытом удивительной силы и ясности, и люди разных убеждений, приходя к нам на «Русские беседы», говорили, что они здесь нашли настоящую Россию. Для нас это большое и серьёзное ободрение, оно неожиданно и, конечно, очень важно. За это слава Богу! Мы верим в то, что Россия возродится, что возродится русский народ и снова будет, делая выводы из собственных грехов и ошибок, помогать другим людям и вносить свой вклад в общечеловеческую культуру, цивилизацию, в сокровищницу духа и творчества. Я уверен, что это будет именно так!
Беседовали Александра Колымагина, Анастасия Наконечная
Кифа № 5 (237), май 2018 года