Путешествие к Святому граду
Среди русских писателей, посетивших Святую землю и оставивших воспоминания о своём путешествии, имя Андрея Николаевича Муравьёва стоит в первом ряду. Его паломничество к святым местам в 1830 году задаёт алгоритм последующих поездок образованных путешественников – учёных, писателей, религиозных деятелей.
Карьера Муравьёва началась с работы в Коллегии иностранных дел (1822–1823). Вскоре он пошёл на военную службу. Во время русско-турецкой войны 1828–1829 годов Муравьёв служит чиновником по дипломатической части при штабе 2-й армии. Находясь в Адрианополе1, писатель постоянно видит смерть. Перемирие уже заключено, но в войске свирепствуют болезни, уносящие тысячи жизней. В этих-то обстоятельствах Муравьёв думает о том, чтобы вернуться в Россию через Палестину.
Проходит полтора месяца, и вот разрешение получено, все необходимые бумаги выправлены. И наш богомолец отправляется в путь. К Рождеству 1830 года он оказывается в столице Османской империи – Стамбуле, где ему удаётся получить султанский фирман, облегчающий трудности дороги. Затем садится на корабль и направляется в Александрию. Писатель посещает Каир, развалины Мемфиса и Фив. Дважды встречается с египетским пашой Мухаммедом Али, который им просто очарован. Из Египта Муравьёв выехал через Синайскую пустыню с караваном верблюдов в Палестину. Через Газу и Раму он едет в Иерусалим.
Путь этот, надо сказать, был сопряжён с риском для жизни и со значительными финансовыми затратами. Власти тщательно вели учёт паломников и изощрённо собирали с них пошлины. Если странники не были ограждены султанским фирманом, арабские шейхи брали с них дань за проезд. Нередко бедуины и горцы совершали набеги и грабили паломнические караваны. В Иерусалиме богомольцы должны были внести определённую сумму за проживание и питание в Иерусалимскую патриархию. За поминание родственников на Гробе Господнем бралась дополнительная плата. При посещении святых мест арабы-мусульмане неизменно требовали бакшиш, то есть денежной подачки, поскольку являлись хранителями святыни. Путешествовали паломники группами в сопровождении полицейского – драгомана – и вооружённой охраны. Арабское население держало в своих руках перевозку паломников, поставляя верховых животных. Оно снабжало их продуктами и занималось изготовлением на продажу крестиков, чёток, свечей.
Муравьёв по пути в Иерусалим остановился в греческом монастыре в Раме. Его гостеприимно встретили, накормили и завели разговор о русско-турецкой войне. Спрашивали между прочим: освобождён ли русскими войсками Иерусалим? Похоже, палестинские христиане мыслили в рамках региональной географии, и Балканы в их представлении находились где-то рядом со Святым градом.
Итак, наш богомолец приближается к Святому граду: «Он вдруг, как бы из-под земли, является смятенным глазам на скате горы... Весь и внезапно восстаёт он в полной красе обновлённых стен своих и башен, во всём величии Ветхого Завета, издали – несокрушённый, как бы ещё в ожидании Нового... Гора Элеонская в ярких лучах вечера и пустыня Мертвого моря в туманах ограничивали за ним священный горизонт. И я стоял в безмолвном восторге, теряясь в ужасе воспоминаний! Ещё не успел я выйти из сего оцепенения, когда увидел себя близ самых ворот Яффских у крепости Давида – так близко расстояние от Поклонной горы до стен»2.
Муравьёв прибыл в Иерусалим 23 марта 1830 года, в пятую неделю Великого поста. В то время в Палестине, по словам писателя, было не более 18 русских. Одних застала война с Турцией, и они не смогли уехать на родину, другие бежали из турецкого плена и пробрались в Иерусалим, где жили при патриархии.
Русские богомольцы вместе с греческим духовенством встретили Муравьёва торжественным хором. Оказывается, о приезде писателя было известно заранее. Весь Иерусалим наполнился слухами, что Муравьёв – начальник русского отряда. И вслед за ним придут 10 000 русских. Кадий паша встревожился появлением русского паломника и попросил его показать султанский фирман. С документами было всё в порядке, однако власти предприняли некоторые превентивные меры. Например, не дали под благовидным предлогом Муравьёву осмотреть укрепления города.
Никто не принимал всерьёз слова Муравьёва, что он приехал в качестве простого богомольца поклониться христианским святыням. В его лице видели посланца России. Ему открылись многие двери. Он имел возможность беседовать с государственными и церковными деятелями. Перед отъездом из Иерусалима он получил в благословение от Иерусалимской патриархии крест с частицей Животворящего Древа. Муравьёв реально осознал себя, по его личному уверению, «рыцарем Святого Гроба». Благодаря Муравьёву начинают налаживаться постоянные контакты между Российской православной церковью и восточными православными церквями. Восточные православные иерархи начинают воспринимать писателя как своего представителя в Петербурге, через которого можно устанавливать нужные контакты. В глазах российских чиновников он тоже начинает восприниматься в качестве эксперта. Так, в двух главных организациях, от которых зависели связи России с православным Востоком, для МИДа и Св. Синода, Муравьёв становится одним из главных авторитетов в Восточном вопросе.
Но это произойдёт позже. А пока Муравьёв делает первые шаги по Святому граду. В Иерусалимской патриархии он знакомится с иноком Анфимом, значительной фигурой тогдашней церковной жизни. Духовенство по обычаю угощает паломника «кофием и сластями, много расспрашивая об условиях мира Адрианопольского».
В то время руководство Иерусалимской патриархией на месте осуществляли два наместника. Они – в сане митрополитов – посылали монахов для сбора пожертвований. А патриарх жил в Константинополе и оказывал своей церкви политическую поддержку.
Из светских деятелей, с которыми знакомится писатель, стоит обратить внимание на мусселима – градоначальника Иерусалима. «Мусселим принял меня во всём блеске своего двора. Абхазинец родом из окрестностей Сухум-кале, проданный ещё в младенчестве в неволю, он достиг постепенно при паше Дамасском до сего сана. Много расспрашивал он меня о Грузии», – записывает Муравьёв.
Гость между прочим сообщил мусселиму, что Сухум-кале вошёл в состав Российской империи, чем привёл его в изумление.
Интересно, что Муравьёв, не в пример некоторым современным «ревнителям», благожелательно относился к католикам и поспешил воспользоваться их услугами. Вскоре по прибытии в Иерусалим он посетил латинский монастырь, где представил настоятелю письмо своего знакомого из Константинополя. Монастырь содержал за свой счёт христианского гида арабского происхождения. Этот гид сопровождал писателя во время его странствий. В храме Воскресения Христова Муравьёв хочет поклониться богатырскому праху двух королей, Готфрида Бульонского и его брата Балдуина Первого, освободивших Иерусалим от неверных. Но после пожара 1808 года кости их оказались утраченными, осталось лишь место их захоронения.
Популярный труд французского медиевиста Ж.-Ф. Мишо и переведённая на русский язык ещё во второй половине XVIII в. поэма Торквато Тассо (XVI в.) «Освобождённый Иерусалим» придают крестовым походам в воображении нашего богомольца ореол славы.
Писателя интересуют следы рыцарства в Палестине. С нескрываемым пиететом описывает он руины монастыря рыцарей ордена госпитальеров: «Понятна сердцу громкая их слава, не умолкающая и в пустоте развалин. Так рано привыкает юное воображение следовать за ними в поприще их битв и встречать вооружённые лики витязей во мраке их оставленных жилищ, что каждый обломок башни, дворца или келии, им принадлежавших, родственным чувством уже тревожит грудь, перенося на миг всё бытие странника в их дальний век и край». Муравьёв говорит «о тех нетленных венцах, которые срывали рыцари странноприимною рукою в боях и больницах, и каждое славное имя, и каждый родовой их герб готовы напечатлеться на сердце, как бы на собственном щите их».
При посещении Назарета он обращает внимание на то, что две трети городского населения составляют христиане-католики. И потому католическое духовенство пользуется обширными правами. Даже может свободно совершать крестные ходы по улицам в полном облачении. «Должно отдать полную справедливость Римской церкви в её высоком рвении распространять христианство на Востоке», – отмечает писатель.
Центральный момент пребывания Муравьёва в Иерусалиме связан с посещением храма Воскресения, который, напомним, называется также храмом Гроба Господня. Дорога к нему лежит по Via Dolorosa, по легендарному пути Христа к месту распятия.
Муравьёв идёт по дороге скорби и с горечью отмечает, что дикий араб быстро несётся по крестной стезе на бурном коне своём, клубами подымая за собой священный прах её, что «беспечный христианин равнодушно протекает вниз и вверх великую стезю сию». Увы, всё изгладилось, всё изменилось в Иерусалиме. В Претории мусселим держит своих коней, и ему дела нет до того, какого узника допрашивал здесь прокуратор Иудеи.
Но вот, наконец, дорога заканчивается. «Мне открыли храм Воскресения. Минуя все его святыни, я устремился прямо к дивному Гробу. От самой Гефсимании всё более и более потрясаемый священными предметами и, наконец, крестною стезею достигнув до великой могилы, я в невыразимом волнении духа простёрся на её мрамор».
«Слёзы умиления и благодарности полились из глаз» Муравьёва. «Но они обратились в горькие слёзы», когда писатель вспомнил бесславное положение Святого Града, распри христиан и высокомерие магометан.
Это высокомерие наш богомолец видит в том, как «неверные» сидят с трубками в преддверии святыни. Его ранит сам факт, что ключи от храма Воскресения находятся в руках последователей ислама и за то, чтобы войти внутрь, приходится платить им.
Увы, со времён султана Саладина участок земли, на котором стоит храм, принадлежит двум мусульманским семьям. До сих пор каждое утро кто-нибудь из мужчин – членов этих семей – отпирает ворота храма, а на ночь запирает ворота и уносит ключи к себе домой.
Турецкие власти не позволяли ничего переделывать ни внутри, ни снаружи, хотя внешний вид храма являл грустное зрелище. По словам Муравьёва, когда паломник подходит к нему, «как странно разочаровывает его взоры нелепая громада зданий, пристроенных к храму и со всех сторон обезобразивших наружность его до такой степени, что по одному только входу можно отличить оный от прочей груды строений».
Из-за постоянного наезда светских властей на Иерусалимскую церковь многие церковные украшения остаются под спудом: «Неугасимые огни горят на Голгофе и Гробе, но в жестяных лампадах. Благочестивые дары царей утаены от жадности арабской и уже большей частью перешли в руки мусульман, ибо в последние десятилетия нищета и гонения принудили духовенство отдавать в залог самые утвари церковные и даже обращать их иногда в слитки золота и серебра для уплаты дани».
Муравьёв провел внутри храма всю Страстную неделю: пришёл в Страстной понедельник и вышел после пасхального богослужения, причастившись. И всё это время он молился вместе с монахами, внимательно осматривал святыни, размышлял. «Падение всего человечества, его искупление и грядущая жизнь – вот три необъятные бездны, в пространстве коих носится смятенная мысль, падая и восставая под бременем высоких впечатлений сообразно с дивною местностью храма, – пишет он. – За порогом святых врат начинается новый мир, совершенно чуждый враждебному хаосу властей тьмы, губящих всё благодатное, могущее проистекать из сей спасительной святыни. Целый мир духовный укрыт для христианина внутри могучих стен, сохранивших от буйства времён и языков самые страшные таинства нашего искупления».
Праздник Пасхи завершился «великою вечернею в патриархии, в церкви святых Константина и Елены, с крестным ходом, у нас не установленным, на память воскресения мёртвых».
На Светлой русский паломник был приглашён в гости к армянскому патриарху. Первоиерарх позвал Муравьёва в обитель апостола Иакова на праздник свт. Григория, просветителя Армении. Монастырь, пишет Муравьёв, был выстроен на том месте, где отсекли главу апостолу Иакову. Проповедь читалась на турецком языке. Копты, абиссинцы участвовали в крестном ходе армян. Трижды обошли они внутренние галереи собора. «Мы расстались с изъявлением приязни», – заключает Муравьёв.
Кроме главной святыни Иерусалима писатель увидел и другие священные места. Вот он идёт в Гефсиманию, к гробнице Богородицы. Таинственный мрак царствует над чертогом вертепа. Богатые разноцветные парчи украшают алтарь. Вот он едет по пустынным дорогам к тесному Иордану, который «мчится в обширном русле». И три раза погружается в бурный поток. Вот направляется в Эйн-Карем, расположенный в 7 км к юго-западу от Иерусалима. С этим местом евангельская традиция связывает посещение Девой Марией Своей родственницы Елисаветы (Лк 1:39-56), а также рождение в доме Захарии последнего ветхозаветного пророка – Иоанна Предтечи. Горненский русский монастырь здесь ещё не появился, и Муравьёв направился к
францисканской обители. Отсюда он спустился к источнику, куда ходила Дева Мария и рядом с которым находилась мечеть.
Из всех мест, которые описал русский богомолец, обращает на себя внимание рассказ о посещении великой лавры св. Саввы Освященного, где сохранилась «келья Иоанна Дамаскина, который посвятил Богу высокие думы свои». Насельников в обители в то время было всего 17 человек, половину из которых составляли русские. С неизъяснимым восторгом Муравьёв увидел на стенах лавры «картины битв незабвенного 1812 года, утешающие русские сердца иноков». Обратил он внимание и на портрет Мазепы, «писанный масляными красками, с гербом его и латинскою подписью»: «Меня поразило изображение сего гетмана в диком ущелье Палестины; но я напрасно старался узнать, по какому случаю оно там находится. Мне говорили, что Мазепа, обременённый проклятием церкви, ходил в Царьград и Иерусалим просить разрешение четырёх патриархов, а в лавру св. Саввы прислал портрет свой с богатыми дарами, прося отшельников молить за спасение души его. Но Мазепа не ходил так далеко; быть может, во время своей славы, ревностный к благолепию храмов, отправил он богатые вклады в лавру, вместе с портретом, из личных видов самолюбия»3.
Странствуя по святым местам, писатель не мог не задаться вопросом об их подлинности. Следует сказать, что известная доля скепсиса присутствует в его писаниях. Так, говоря об артефакте на дороге из Вифании, где Христос исцелил слепого, послав умыться его в купель Силоамскую, он пишет: «Как и некоторые другие места, на коих совершились дивные деяния Спасителя, оно обозначено стопою, грубо иссечённою в камне первыми христианами только для памяти и приметы. Но греки, везде желая видеть сверхъестественное, почитают след сей за отпечаток стопы Христовой». В другом случае он замечает, что в Иерусалиме показывают дерево во дворце первосвященника Анны, к которому был привязан Христос. И добавляет: «Не по преданиям евангельским». И всё-таки в главных святынях паломник не сомневается. Для Муравьёва Иерусалим прежде всего место евангельских событий.
Муравьёв кружит по святыням и не устает размышлять о будущем Палестины, которая «поругана» и «пленена» и в будущем должна быть освобождена, что, по словам писателя, составляет «единственную и вечную цель желаний христианского Востока». Он считает, что освобождение Гроба Господня осуществится политическим путём: «Не о крестовых битвах речь, не о новом движении Запада на Восток; дни крови миновались, настало время договоров».
Обвиняя западные правительства в «равнодушии» к судьбе Иерусалима, наш автор склоняется к тому, что только Россия, «избранная Провидением для сокрушения исламизма... может облегчить участь Святого Града».
Три недели провёл Муравьёв в Святом Граде, посетил «все обители и поклонился всем святым местам». Ему оставалось пробыть в городе только три дня... «Ещё до зари, оставив спящие твердыни, одиноко поднялся я на Элеон. Там на Скале плача, где плакал Господь о Сионе, погрузился я в созерцание весеннего утра в земле, некогда обетованной». В трудные для путешественников времена Муравьёв достиг Святого Гроба. Но теперь другая цель звала его – Отчизна.
«Некоторые из монахов греческих и все поклонники русские обоего пола провожали меня за городские ворота, где со многими слезами и целованиями мы расстались». Каждый русский богомолец передал Муравьёву письма на родину.
Любопытно, что А.С. Пушкин заметил писания Муравьёва. В наброске неопубликованной рецензии на его книгу он писал: «Молодой наш соотечественник привлечён туда (в Иерусалим) не суетным желанием обрести краски для поэтического романа, не беспокойным любопытством найти насильственные впечатления для сердца усталого, притуплённого. Он посетил святые места как верующий, как смиренный христианин, как простодушный крестоносец, жаждущий повергнуться во прах пред Гробом Христа Спасителя»4. Кроме Пушкина на первое произведение Муравьёва дали положительные отзывы воспитатель царя, патриарх русской словесности В.А. Жуковский и любимый писатель революционеров Н.Г. Чернышевский. Последний оценил это сочинение как «отчёт в благочестивых впечатлениях русского писателя, возвышающегося часто в благочестии своём до истинного красноречия»5.
Отметим также, что святитель Филарет Московский редактировал книгу.
-----------------
1 Адрианополь – греческое название города Эдирне (Турция), недалеко от границы с современной Болгарией. Столица османских султанов в 1366-1453 гг.
2 Здесь и далее цитаты приводятся по изданию: Святые места вблизи и издали: Путевые заметки русских писателей I пол. XIX в. / Сост. К. Ургузова. – М.: «Восточная литература» РАН; Школа-Пресс, 1995.
3 Иван Степанович Мазепа, гетман (правитель Украины и глава казацкого войска) в 1687–1709 гг. Подданный Польши, потом – турецкого султана, потом – русского царя, он в 1708 г. заключил со шведским королём Карлом XII союз против Петра I. В ответ на это войсками Петра были захвачены штаб и военные припасы гетмана, а митрополит Киевский предал его анафеме. После Полтавской битвы (1709) бежал вместе с Карлом XII, но три месяца спустя умер. Очевидно, что совершить паломничество в Палестину он просто не успел бы, так что предположение Муравьёва близко к истине. Интересно, что на деньги гетмана в 1808 г. в Халебе (Алеппо) было издано Евангелие на арабском языке.
4 Пушкин А.С. Полное собрание сочинений. В 10 т. М., 1958. Т. 7. С. 262–263.
5 Чернышевский Н.Г. Полное собрание сочинений. В 16 т. М., 1939–1953. Т. 2. С. 520.
Борис Колымагин
Кифа № 9 (227), июль 2017 года
Ещё материалы по теме:
Святых чудес заветные места, или Палестинские впечатления князя П.А. Вяземского