Фрагменты дискуссии, завершившей работу секции «Революция 1917 года в России и церковь»
В МГУ состоялась научная конференция «Столетие Революции 1917 года»
А.Л. Беглов: Как Вы относитесь к концепции Бергера о десекуляризации*?
Архим. Филипп (Симонов):То, что мы принимаем за десекуляризацию, то есть нарастание некоей интенсивности «духовного» поиска (я ставлю это слово в кавычки, так как духовность бывает разная), является все-таки тенденцией неоднозначной. Глубину веры мы измерить не можем, так же как не можем измерить и качество веры. Если человек говорит, что послужит своей верой, молитвой и постом, как дочь Фануилова Анна, я понимаю, что это говорит о конкретном духовном качестве. Если он этого не утверждает, но говорит о какой-то отвлеченной духовности, я не могу её квалифицировать, пока он сам не расскажет о ней, как сказано: «Не всякому духу веруйте, но искушайте духи» (1 Ин. 4, 1).
Недавно состоялась достаточно информативная дискуссия относительно того, что те варианты десекуляризации, которые мы сегодня наблюдаем, означают возврат к образам мышления, основанным даже не на традиционном христианстве, а на принципах языческого суеверия.
Вопрос: Можно ли сказать, что проблема <двоеверия> стояла перед церковью и в древности?
Архим. Филипп (Симонов): Народный магизм действительно сопровождает Церковь на всем пути её развития. Вначале это некоторые элементы язычества, которые продолжают сохраняться довольно долгое время и против которых, кстати сказать, апостолы не слишком протестуют, если вы помните известный пассаж касательно идоложертвенного мяса (1 Кор. 10, 23 33). Смысл его таков: если мясо будет соблазнять брата моего, то не буду есть мясо вовек – не потому, что я не должен его есть, а потому, что я другим соблазн подаю. В то время почти единственный для простого народа способ получения мяса в пищу – получение его на идоложертвенной трапезе: закололи, скажем, корову, лучшую часть сожгли в жертву богам, а мясо раздали присутствующим на жертвоприношении. Апостол готов есть это мясо. Он не считает это большим грехом: «Если кто из неверных позовет вас, и вы захотите пойти, то все, предлагаемое вам, ешьте без всякого исследования, для [спокойствия] совести. Но если кто скажет вам: это идоложертвенное, – то не ешьте ради того, кто объявил вам, и ради совести. Ибо Господня земля, и что наполняет её. Совесть же разумею не свою, а другого: ибо для чего моей свободе быть судимой чужою совестью?» (1 Кор. 10, 27 29).
Этот древний магизм в течение всего Средневековья периодически приходил с востока (в виде манихейства, павликианства и т. п.) и каким-то образом по-разному поддерживался, возникали различные ереси... Вообще же некая магическая традиция возникает естественно и существует в качестве бытовой. Пришел человек с покоса, и зуб у него заболел, ну что он сделает? Конечно, возьмет икону священномученика Антипы и погрызет её. Ну как ещё от зубной боли вылечиться? Никак. В хранилище Исторического музея есть несколько таких погрызанных икон. Я крайне удивился, когда их увидел. Вот живой образец «хорошей древней православной традиции». В процессе же глобализации то, что раньше было естественной бытовой чертой, насаждается специфически, нарочито. И не встречает сопротивления.
Вопрос: Кем насаждается?
Архим. Филипп (Симонов): Нами самими. Мы не оказываем сопротивления. Вы на Богоявление в одну церковь ходите за водой? А некоторые ходят в семь. Потому что вода будет хорошей, только если собрать её везде. А если в шести, то будет уже плохая, не та. И мы, духовенство, молчим на эту тему. В результате это древнее язычество насаждается невозбранно, либо формируются какие-то новые ужасающие обычаи. Почему-то надо свечку зажечь и по углам ходить с ней в доме. Муж от вас ушел, предположим, значит, нечистая завелась; зажигайте свечку и по углам идите. Зачем? Я не знаю. Я не пробовал. Но то, что народ занимается этим системно, я знаю. И таких вещей много, причем не только у нас. У католиков тоже подобного немало.
Вопрос: Хотелось бы вернуться к вопросу десекуляризации. Если не ошибаюсь, с 60-х годов ХХ столетия самыми миссионерски успешными являются пятидесятники. Их прирост каждый год измеряется в тысячах, если не в миллионах. Не говорит ли это просто об очередном изменении характера религиозности, сопоставимом с ситуацией XIII столетия, когда ни с того ни с сего был всплеск появления сект, на который Католическая церковь смогла ответить появлением нищенствующих орденов? И в XVI веке происходит то же самое (в ответ на появление протестантизма появляется, пусть и с опозданием, орден иезуитов). То есть в какой-то момент люди начинают стараться жить по Евангелию и появляется такой всплеск. Хотя процент этих религиозно-активных людей всегда очень небольшой, от него может не все зависеть.
Архим. Филипп (Симонов): Мы же сейчас только об этом и говорили – о разных типах религиозности, о разной «духовности». И то, что Вы говорите, упирается только в одно – в то, насколько устойчива эта тенденция, чем заканчивается этот «всплеск». Если человека вытащить из этой новой религии можно будет только через костер, тогда это устойчивая тенденция. А если он сегодня пошел к пятидесятникам, а завтра марихуану покурить куда-нибудь на углу – это совершенно другое. И вот этой устойчивости пока не наблюдается.
«Кифа»: Хотелось бы от Средневековья вернуться в 1917 год, от которого мы отталкиваемся, потому что в нашей конкретной ситуации нам его все равно не обойти. Недавно Владимир Легойда сказал, что Церковь несет часть ответственности за события 1917 года. И мы тоже (ведь мы та же самая Церковь) эту ответственность на себе несем, и, не решив каких-то проблем церковным образом, не решим наших сегодняшних проблем. Но мы можем попасть в ловушку, когда кто-то будет обвинять Церковь в том, в чем она не была виновата, и начнем защищаться, и перестанем думать о том, как каяться в том, за что мы действительно ответственны.
Архим. Филипп (Симонов): На мой взгляд, на Церкви, несомненно, лежит вина именно потому, что она слишком институционализировалась. Она больше стала институтом, чем Телом Христовым. И государство на нее влияло, но и сама она тоже была не против. А народ при этом потихоньку возвращался к языческой вере. Не так давно ещё, ста лет не прошло, в Рязанской епархии был такой обычай: молебен о дожде послужить, потом уложить батюшку прямо в ризах на стерню и так по полю прокатить – и дождь обязательно пойдет. И в прошлом столетии, накануне революции, народ так же уходил в эту языческую древность: как часто куличи, пасхи, блины закрывали собой образ Христов!.. При этом и качество духовенства было, действительно, очень своеобразным – мы у Лескова для XIX века «замечательные» вещи о нём читаем. Об архиереях читаем меньше, но тоже «всё хорошее».
Не бывает, чтобы все были святыми, и тут вдруг случилась Октябрьская революция.
Что же касается необходимости «защищаться от ложных обвинений» – не надо защищаться. Если что-то объективно существует, значит, мы спорить не сможем. А если необъективно, то – дайте время суду Божьему. Помните, как сказано в Деяниях: «если это предприятие и это дело от человеков, то оно разрушится, а если от Бога, то вы не можете разрушить его; [берегитесь], чтобы вам не оказаться и богопротивниками» (Деян. 5, 38 39).
В отношении Церкви я всегда стараюсь придерживаться именно этой мысли.
---------------
* В 1999 году известный американский социолог Питер Бергер выпустил сборник статей разных авторов под названием «Десекуляризация мира». Термин «десекуляризация» обозначает тенденцию возрождения религиозности, проявляющуюся как в глобальном, так и в региональных масштабах, и опровергающую утверждения приверженцев секуляризма о том, что религия и религиозная жизнь исчезает или сводится исключительно к сфере частной жизни лица по мере повышения образованности населения и развития демократического общества.
Кифа № 6 (224), май 2017 года
Ещё материал по теме
В МГУ состоялась научная конференция «Столетие Революции 1917 года»