Начало покаяния
Не только для нас, для всех Русская катастрофа неизбежно будет ключевой темой начинающегося года. Невозможно будет не размышлять, как и почему она произошла, и что это значит для нас. И уже сейчас слышатся многочисленные голоса о том, что необходимо прекратить столетнюю гражданскую войну, примириться и все забыть. Но ведь проблема не в разнице мнений и позиций, не в противостоянии сегодняшних «красных» и «белых», а в чем-то другом. Любой из нас, погружаясь всерьез в происходившие сто лет назад события, всматриваясь в давно забытые лица, не может не почувствовать, как с каждым шагом этого погружения все сильнее и все болезненней сжимается его сердце. Не от одного человека, от многих я слышала, что чем дальше, тем больнее, до невозможности осилить больше одной–двух страниц, было читать «Красное Колесо», полнее любых изысканий и лекций погружающее нас в саму ткань происходившего в то время. И поэтому мне кажется важным признать: мы все несем в себе так и не залеченную рану, нанесенную тогда, сто лет назад. Не в сознании, не в одной лишь памяти – в самой глубине сердца отзывается эта так и не изжитая боль, хотя мы можем этого и не замечать, как не замечает порой человек загнанную вглубь и притаившуюся смертельно опасную болезнь.
А если это так, то нужны две главные вещи: верный диагноз и путь к исцелению.
Мы уже писали в одном из номеров о молитвах русских святых разных веков – и прежде всего века только что минувшего – о России, о ее судьбе, об исправлении нашего общего пути. Именно в такой молитве, ставшей нашей общей молитвой, как мы верим, прежде всего и лежит этот так нужный нам сегодня общий путь.
О том, что думали о пути покаяния и об общей молитве и и как пытались ее осуществлять в разные годы, мы говорим на главном развороте номера, открывая этими размышлениями год, который, несомненно, в этот раз должен начаться для нас не первого января, но в ноябре.
Из статьи Александра Солженицына «Раскаяние и самоограничение»
Именно тот, кто оценивает существование наций наиболее высоко, кто видит в них не временный плод социальных формаций, но сложный, яркий, неповторимый и не людьми изобретенный организм, – тот признаёт за нациями и полноту духовной жизни, полноту взлётов и падений, диапазон между святостью и злодейством (хотя бы крайние точки достигались лишь отдельными личностями).
...пристойно автору русскому и пишущему для России обратиться и к раскаянию – русскому. Эта статья и пишется с верой в природную наклонность русских к раскаянию, а потому – в нашу способность даже и в нынешнем состоянии найти в себе импульс к нему и явить всемiрный пример.
Не случайно одна из опорных пословиц, выражающих русское мiропонимание, была (была до революции...)
НЕ В СИЛЕ БОГ, А В ПРАВДЕ.
Конечно, не от одной природы нашей так, но, влиятельней, от православия, очень искренне усвоенного когда-то всею народной толщей. (Это теперь мы почти поголовно уверены, что сила солому ломит и соответственно служим тому.)
Дар раскаяния был послан нам щедро, когда-то он заливал собою обширную долю русской натуры. Не случайно так высоко стоял в нашей годовой череде прощёный день. В дальнем прошлом (до XVII века) Россия так богата была движениями раскаяния, что оно выступало среди ведущих русских национальных черт. В духе допетровской Руси бывали толчки раскаяния – вернее, религиозного покаяния, массового: когда оно начиналось во многих отдельных грудях и сливалось в поток. Вероятно, это и есть высший, истинный путь раскаяния всенародного. Ключевский, исследуя хозяйственные документы древней России, находит много примеров, как русские люди, ведомые раскаянием, прощали долги, кабалу, отпускали на волю холопов, и тем значительно смягчался юридически-жестокий быт. ...И летописи, и древнерусская литература изобилуют примерами раскаяния. И террор Ивана Грозного ни по охвату, ни тем более по методичности не разлился до сталинского во многом из-за покаянного опамятования царя.
Но начиная от бездушных реформ Никона и Петра, когда началось вытравление и подавление русского национального духа, началось и выветривание раскаяния, высушивание этой способности нашей. За чудовищную расправу со старообрядцами ...господствующая церковь никогда не произнесла раскаяния. И это не могло не лечь валуном на всё русское будущее. А просто: в 1905 г. гонимых простили... (Слишком поздно, так поздно, что самих гонителей это уже не могло спасти.)
Весь петербургский период нашей истории – период внешнего величия, имперского чванства, всё дальше уводил русский дух от раскаяния. Так далеко, что мы сумели на век или более передержать немыслимое крепостное право. Так далеко, что и прорыв раскаяния мыслящего общества уже не мог вызвать умиротворение нравов, но окутал нас тучами нового ожесточения, ответными безжалостными ударами обрушился на нас же: невиданным террором и возвратом, через 70 лет, крепостного права еще худшего типа.
В XX веке благодатные дожди раскаяния уже не смягчали закалевшей русской почвы, выжженной учениями ненависти. За последние 60 лет мы не только теряли дар раскаяния в общественной жизни, но и осмеяли его. Опрометчиво было обронено и подвергнуто презрению это чувство, опустошено и то место в душе, где раскаяние жило. Вот уже полвека мы движимы уверенностью, что виноваты царизм, патриоты, буржуи, социал-демократы, белогвардейцы, попы, эмигранты, диверсанты, кулаки, подкулачники, инженеры, вредители, оппозиционеры, враги народа, националисты, сионисты, империалисты, милитаристы, даже модернисты – только не мы с тобой! Стало быть, и исправляться не нам, а им. А они – не хотят, упираются. Так как же их исправлять, если не штыком (револьвером, колючей проволокой, голодом)?
Одна из особенностей русской истории, что в ней всегда, и до нынешнего времени, поддерживалась такая направленность злодеяний: в массовом виде и преимущественно мы причиняли их не вовне, а внутрь, не другим, а – своим же, себе самим. От наших бед больше всех и пострадали русские, украинцы да белорусы. Оттого и пробуждаясь к раскаянию, нам много вспоминать придется внутреннего, в чем не укорят нас извне.
Легко ли будет всё честно вспомнить – нам, утерявшим самое чувство правды? Мы, нынешнее старшее и среднее поколение, всю нашу жизнь только и брели и хлюпали зловонным болотом общества, основанного на насилии и лжи, как же не замараться?
...Мы привыкли, что надо подчиняться и лгать, иначе не проживешь – и в том воспитывали наших детей. Каждый из нас, если станет прожитую свою жизнь перебирать честно, без уловок, без упряток, вспомнит не один такой случай, когда притворился, что уши его не слышат крика о помощи, когда отвел равнодушные глаза от умоляющего взора, сжег чьи-то письма и фотографии, которые обязан был сохранить, забыл чьи-то фамилии и знакомство со вдовами, отвернулся от конвоируемых и, конечно же, всегда голосовал, вставал и аплодировал мерзости (хоть и в душе испытывая мерзость) – а как бы иначе уцелеть? Но и: великий Архипелаг как бы иначе простоял среди нас 50 лет незамеченный?
Уж говорить ли о прямых доносчиках, предателях и насильниках, которых, наверно, тоже был не один миллион, иначе как бы управиться с таким Архипелагом?..
И если мы теперь жаждем – а мы, проясняется, жаждем – перейти наконец в общество справедливое, чистое, честное, – то каким же иным путем, как не избавясь от груза нашего прошлого, и только путем раскаяния, ибо виновны все и замараны все? Социально-экономическими преобразованиями, даже самыми мудрыми и угаданными, не перестроить царство всеобщей лжи в царство всеобщей правды: кубики не те
...Пытаясь выразить национальное раскаяние, приходится испытать не только враждебное сопротивление с одной стороны, но и страстное вовлечение – с другой. Писал С. Булгаков, что «только страждущая любовь даёт право и на национальное самозаушение». Кажется: нельзя «раскаиваться», ощущая себя сторонним или даже враждебным тому народу, «за» который взялся раскаиваться? Однако именно такие охотники уже проявились. А при затемненности нашей близкой истории, уничтожении архивов, потере свидетельств, потому беззащитности нашей от любых самоуверенных и непроверенных суждений, от любых обидных извращений, вероятно, много ждет нас таких попыток.
...Так, уже при начале раскаяния получаем мы предупреждения, какими обидами и клеветами будет утыкан этот путь. Кто начинает раскаиваться первым, раньше других и полней, должен ждать, что под видом покаянщиков слетятся и корыстные печень твою клевать.
А выхода нет всё равно: только раскаяние.
Статья была написана в ноябре 1973 года,
за полгода до высылки Солженицына из СССР
Из документов и воспоминаний начала XX века
Из Обращения Священного Собора к редакциям газет от 11 (24) ноября 1917 г.: ...Священный Собор ныне призывает всю Российскую Церковь принести молитвенное покаяние за великий грех тех своих сынов, которые, поддавшись прельщению по неведению, впали в братоубийство и кощунственное разрушение святынь народных. Примем содеянное ими как всенародный грех и будем просить Господа о прощении. Сам Господь да пробудит в сердцах их спасительное покаяние и сознание всей вины их перед Богом и русским народом.
Покайтесь же и сотворите плоды покаяния! Оставьте безумную и нечестивую мечту лжеучителей, призывающих осуществить всемирное братство путем всемирного междоусобия. Вернитесь на путь Христов!
* * *
В канун праздника Воздвижения Креста Господня (27 сентября) по постановлению Синода и с благословения местных архиереев во многих русских епархиях, в том числе и в Москве, в Петербурге, в Троице-Сергиевской лавре, с 1918 г. стали проводиться особые дни покаяния. Церковь считала Гражданскую войну и религиозные гонения результатом тяжких грехов самого русского народа и надеялась раскаяниями в них восстановить мир и тишину и перебороть смуту. Желающие принять участие в днях покаяния накладывали на себя трехдневный пост и потом за длящейся всю ночь службой исповедовались в своих грехах и на литургии причащались Святых Таин. Особый чин всенародного покаяния, составленный Петроградским митрополитом Вениамином, был издан специальной брошюрой и напечатан в «Церковных ведомостях».
* * *
В сентябре 1920 года дни покаяния были назначены в Крыму. Протоиереем профессором Сергием Булгаковым было по поручению епископов составлено специальное послание. «По постановлению нашего Синода на 12-14 сентября (старого стиля) было назначено всеобщее покаяние в грехах... Эти три дня в городе Севастополе денно и нощно (например, во Владимирском соборе на горе) шли богослужения и исповеди. А на праздник Воздвижения Креста Господня причащались. Настроение было молитвенно покаянным. Но к концу этих дней я получил от какого-то ревнителя благочестия жалобное письмо: "Владыка, где же наше начальство? Почему никого из них не видно в храмах? Неужели лишь рабочим нужно каяться, а не им?"»1, – вспоминает митрополит Вениамин (Федченков), тогда епископ Севастопольский.
---------------
1 На рубеже двух эпох. Митрополит Вениамин (Федченков).
Из блога священника Георгия Кочеткова
Вечером 30 октября в Центральном доме архитектора в Москве сотни и сотни человек, читавших в этот день в различных местах Москвы имена погубленных советской властью людей, вспоминавших своих предков, родных и близких, молились за Россию и каялись пред Богом, народом, страной и церковью за учинённые беззаконной властью преступления.
Они ясно осознавали, что это – начало того Покаяния, которое только и может привести к воскресению нашего народа, нашей церкви и страны. Они не судили никого и целодневно под снегом и дождем читали имена всех беззаконно убиенных, даже если это были НКВД-шники и другие явные преступники. Всем стало ясно, что теперь нам надо не просто жить не по лжи, теперь надо прожить хотя бы один оставшийся до столетнего юбилея Русской катастрофы год в покаянии пред всеми, за всех и за всё, а также в молитве, которая являет собой реальную надежду на то, что будет в нас новая жизнь, что откроется новая страница нашей истории, не наследующая бывших преступлений, не согласная с её последствиями в своей жизни.
Самые разные люди – академики и народные артисты, простой народ, потомки славных русских дворян и русской интеллигенции, люди молодые и старые – едиными устами и единым сердцем возносили свою молитву и приносили глубокое покаяние во имя очищения нашей земли от всякой скверны, во имя возрождения в ней веры, надежды и любви, истины и свободы. На вечере звучали самые разные покаянные молитвы, как написанные нашими современниками, так и молитвы, явленные в России в разные времена народных смут, начиная с молитв священномученика патриарха Ермогена или святителя патриарха Тихона до молитв Н.Н. Неплюева и А.И. Солженицына.
Поразительный дух Пасхи охватил сердца людей после окончания Молитвы за погубленную старую Россию, за погубленный старый русский народ. Это было явным свидетельством не наигранной, а подлинной благодати, данной Богом в ответ на совершённое действие покаяния, надежды и любви.
Кроме того, во время этого вечера прозвучал рассказ о десятках городов со всей России и из ближнего и дальнего Зарубежья, в которых также поминались жертвы советских репрессий. Москва и Подмосковье, Петербург, Екатеринбург, Воронеж, Тверь и Тула, Томск, Нижневартовск, Архангельск, Кишинёв, Рига, Гомель, Париж, города Канады и Америки и многие другие были в этот момент едины в своём духовном подвиге.
Единство народа и церкви и духовное единство людей разных национальностей и вер – это то, что было явлено в тот час, и то, чего можно и нужно ожидать в нашем будущем. Пусть же продолжается эта Молитва за Россию и пусть расширяется начавшаяся Акция Национального Покаяния! Пусть они дойдут до сердца каждого жителя нашей страны, до каждого жителя на территориях бывшей Российской империи, а также до тех в мире, кто готов к этому делу сердечно присоединиться!
Говорят участники Молитвы памяти 30 октября
Люди по-разному относятся к чтению имен в День памяти жертв политических репрессий 30 октября. В чем наша надежда, когда мы вспоминаем этих людей?
Александр Шишлов, уполномоченный по правам человека в Петербурге: Надежда в том, что мы здесь и здесь много людей. Целый день сегодня будут приходить люди и читать имена тех, кто погиб в годы репрессий. Мы должны делать это, невзирая на то, что сегодня в обществе многие не понимают той трагедии, которую мы пережили. И в том, что есть люди, которые хранят память, – залог того, что эта память будет жить и эти страшные времена не повторятся в нашей стране.
Внучатая племянница сщмч. Владимира (Богоявленского) Людмила Багрянская: Для меня это личная боль. Митрополит Владимир (Богоявленский) был родным братом моей прапрабабушки. В моей родне было много священнослужителей. И теперь я понимаю, что у моего отца тоже были задатки священника. Но он пошел на очень тяжелую работу, крутил какие-то вентили в котельной – как рекрут 25 лет. Он не знал, крестили его или нет. Уже потом стал читать книги о. Александра Меня, но воцерковленным человеком так и не стал. Когда он уже болел, я читала ему Евангелие.
Мне кажется, что жертва, принесенная новомучениками или даже неверующими людьми, которые пострадали, дала шанс нашей стране после развала как-то встать. Другое дело – как этот шанс был или, может быть, еще будет использован. Не только мы можем определять, но и Бог ведет каждого человека и все народы.
Вера Оболенская, родилась во Франции, живет в Петербурге последние двадцать лет: Мой дед был губернатором Ставрополя до революции. Если бы ему не удалось уехать во время революции, меня бы не было на свете. Мы жили в Вене. В день Победы в 1945 году, а он был всю жизнь монархист, его арестовали и отправили в советский лагерь, где он умер через полгода в возрасте 77 лет.
Столько людей погибло – цвет России. До сих пор об этом не говорят как следует, но хорошо, что помнят. Я считаю, что сегодня народу должно быть намного больше. Погибли все слои общества.
Должен быть целый институт, который должен во всем этом разбираться. Ученые говорят, что к началу XXI века в России должно было быть 450 миллионов человек. А теперь что? Сами истребили свою страну, свой народ. Нигде такого не было, нигде.
Я считаю, что очень хорошо, что мы сегодня собираемся, что есть панихиды. Священник сейчас очень хорошо сказал. Но народу должно быть больше, тем более сегодня воскресенье. Мы с мужем ходим сюда каждый год.
Пока все это не обсудим, пока потомки участников революции не признают, что это преступление – надежды не будет. Тут ведь рядом троцкисты собираются, вы видите? Пока эти партии имеют право ходить со своими флагами, пока им не запретят высказываться в стране, в гибели народа которой они участвовали, я думаю, надежды нет.
Иван Петров, историк, автор монографии «Православная Балтия. 1939-1953. Период войн, репрессий и межнациональных противоречий»: Важно именно читать имена, а не говорить о каких-то процессах в общем. Часто принято говорить о процессах, например, против духовенства. Но мы забываем очень многих простых людей, осужденных и репрессированных в этот период. Хорошо, что есть хотя бы один день в году, когда мы можем воздать дань памяти, вспомнить всех – не только тех, кого знает вся Россия, не только ученых, дворян, представителей царской семьи, но и простых рабочих, тех, кого знают только родственники. И еще важно в этой акции памяти, что люди читают имена тех, кого не знают, с чьими семьями не пересекались, о ком даже семьи не могут вспомнить. Это, с одной стороны, акт познания, а с другой – акт покаяния. Ведь надо признать, что мы все так или иначе в годы советского безвременья содействовали репрессиям, активно им не противодействовали.
Иван, Вам 25 лет, Вы не содействовали.
Это покаяние от всего рода, от всего народа. Покаяние должны принести и государство, и народ. Когда мы говорим о покаянии только государства, то может быть так, что государство покается, как это было частично в 1990-е годы, но народ-то не покаялся. Он посчитал, что это дело государства. И об этом безмолвии народа мы все забыли.
И сейчас важно вспомнить наших бабушек и дедушек. И люди, которые поддерживают, скажем, культ Сталина сегодня, просто не разбираются часто в истории своей семьи и не понимают, что такие же простые люди, крестьяне и рабочие, были репрессированы. Покаяние народа должно означать отсутствие забвения того, что было. И, безусловно, это большая прививка против того, что случилось тогда, охраняющая нас от повторения.
Многие из наших соседей из Восточной Европы, которые пережили коммунистический режим, пусть не в таком размере, как мы, смогли перешагнуть через это путем покаяния. Но, правда, покаяние там часто в том, что видят «внешнего агрессора» и тех, кто пошел с ним на сотрудничество, а это должно быть именно покаяние всего народа.
Надежда на то, что Православная церковь как одна из наиболее пострадавших частей общества должна быть в фарватере этого покаяния. Забыв о подвиге священномучеников, о подвиге братств, она может от них отречься и тем самым поставить между собой и атеистическим государством знак равенства. Это самое страшное, когда церковь не встает во главе этой памяти – и надежда как раз в связи с этим уходит.
Но в том, что в этих акциях участвуют и пожилые люди, свидетели репрессий, и люди моего возраста, и моложе, с детьми, мы видим некое единство и надежду на то, что это не повторится. Мы действительно не можем сказать, что все наше общество сейчас забыло о периоде политических репрессий и что оно готово вновь безмолвно терпеть то, что оно терпело с 1917 по 1991 годы.
Беседовала Анастасия Наконечная
Кифа № 14 (216), ноябрь 2016 года
Ещё материал по теме:
Накануне катастрофы. Начиная с этого месяца мы постараемся в каждом номере вспоминать события столетней давности