Самое главное – любовь, она все побеждает
В первую неделю по Пятидесятнице церковь празднует день Всех святых. В этот день мы молитвенно вспоминаем всех, кто своей жизнью прославил имя Божие – явно и прикровенно, – тех, чьи имена мы знаем и чтим, и тех, чьи имена нам неизвестны, о чьем подвиге знает только Господь. Особенно дороги нам святые, боровшиеся за Церковь в дни тяжелых гонений от безбожной власти. Еще живы те, кто знал их лично и непосредственно учился у них подвигу исповедничества. Паломническая группа Покровского малого православного братства встретилась с матушкой Олимпиадой (Иус), которая была письмоводителем архимандрита Тавриона (Батозского) в годы его служения в Спасо-Преображенской пустыни. Мы уже публиковали на страницах «Кифы» ее воспоминания. Сегодня матушка продолжает свой рассказ об о. Таврионе и о том, чему он учил своих духовных чад.
Матушка Олимпиада, как Вы познакомились с отцом Таврионом?
Я приехала в Пустыньку ранней весной. У нас в Челябинске тогда был один маленький храм. Люди стояли так тесно друг к другу, что руку нельзя было поднять для крестного знамения. Мы просили, чтобы нам дали еще один храм. В Москву ездили к патриарху, но к нему нас не пустили. И вот я приехала к отцу Тавриону, зашла в храм прп. Иоанна Лествичника, а там столько цветов живых, свечей, ковры, дорожки – такая красота! Я тогда подумала – как он любит Бога! А он вышел из алтаря и отвечает мне: «А как мне Его не любить!» И привел несколько случаев из своей трудной жизни...
Вас отец Таврион постригал?
Да. Он никого не постригал, тогда это было запрещено, но меня постриг. Отец Таврион сказал, чтобы я подражала святой Олимпиаде дьякониссе, и я ее очень чтила. Удивительно, но отец Таврион меня удалял от общения с представителями священноначалия. Помню, одна игуменья приезжала, батюшка благословил подать ей пищу, а она пригласила меня присесть и стала рассказывать про свою жизнь. Так отец Таврион вышел и говорит: «Подружку себе нашла?» Или однажды приехал митрополит, а я дверь открывала в батюшкину комнату и не успела уйти, как митрополит уже заходит. Так батюшка и говорит: «Что, митрополита встречаем?» (общий смех). И я поняла, что он меня удалял от них – и от игуменьи, и от митрополита. Видимо, зная, что я быстро попадаю под влияние, он не хотел, чтобы я попала под их влияние и потеряла свободу духа.
Ведь сейчас боятся его святости, даже на могилу его боятся ходить. И я бы боялась. А так я живу одна – не в монастыре – ни от кого не завишу и могу о его святости свидетельствовать.
А какие у о. Таврина были отношения с владыкой Леонидом? Он ведь в то время был митрополитом в Латвии?
Владыка очень чтил отца Тавриона, уважал его и советовался с ним. Отец Таврион ведь был его духовником. Батюшка рекомендовал человека в священники, и тогда уже владыка рукополагал. Батюшка же видел, какой человек, что может из него быть. Например, он благословлял некоторых паломников Шестопсалмие читать, а человек никогда и не читал, выйдет – заволнуется, переживает. А через некоторое время получаем письмо, что он у себя дома уже псаломщик. Я говорила батюшке, что у нас тут и академия, и семинария: и псаломщики выходят, и пастыри. Он отвечал на это: «Важно человека поставить на колеса, а там катись уже сам, как сможешь».
Матушка, Вы сказали, что все уезжали от отца Тавриона в радости. Но ведь не всем же он говорил то, на что они надеялись или хотели услышать. Наверняка люди уезжали и с огорчением, потому что человек одного хочет, а Бог для него другое приготовил... Бывает же такое.
Все уезжали радостные от отца Тавриона не потому, что они получили то, что хотели получить, нет, а потому что его любовь настолько охватывала человека, что он, попадая в сферу любви отца Тавриона, не мог не радоваться. И он радовался. Если вы попадаете из холода в тепло, то это тепло вас охватывает. Так и здесь – люди ездили в одно, в другое место, в Лавры – и нигде не находили той любви, которую они искали, и вдруг они эту любовь видели в лице отца Тавриона. Конечно, они уезжали радостные.
А с какой любовью он встречал приезжающих паломников! Я одно время на железной дороге работала, была возможность ездить в Лавры: в Загорск, в Киев, в Почаев. Приедешь туда – все красиво, но походил, походил, и все. Ведь в то время к священникам там не подойдешь – создавалось впечатление, что никому ты не нужен. А тут не успеешь приехать, а батюшка уже в окно видит – пришли паломники. Выходит, благословляет, предлагает: «Вот сейчас покушаете, потом отдохнете, а потом на службу придете». А еще баня была, чтобы народ с дороги мог помыться. С такой лаской он встречал людей! И народ едет и едет: мирская молва, как морская волна, быстро распространяется – какая любовь встречает их тут, в Пустыньке. Автобусы тогда часто ходили из Елгавы. Как только автобус придет, так целая «веревочка» людей идет к батюшке.
Матушка, а чему Вы научились рядом с отцом Таврионом?
Научилась у батюшки тому, что, если что-то делаешь, делай до конца – не бросай: одно не закончила, за другое, за третье не берись. И действительно, тут глубокий смысл. А то за это взялась, за то, а в результате ничего и не сделала. И еще научилась, чтобы порядок был во всем. Он за порядком следил.
Еще мне один случай запомнился: я секретарем при батюшке работала, и чтобы понаряднее и получше было, как-то надела блестящую кофточку. Он выходит и говорит: «Нарядилась! Ведь монастырь же!» А ведь действительно: возле старца должна сидеть как секретарь, а я в блестящей кофточке. (Смеется.) Побежала скорее, надела шерстяную кофту сверху, другой-то у меня не было, а тогда жарко было. Он посмотрел и через некоторое время несет мужскую рубашку для меня (потом мне ее под кофту переделали). Я берегу эту рубашку до сих пор.
Батюшка учил и тому, что к людям надо очень внимательно относиться. Нам часто присылали посылки. Помню, в 1977 году к Пасхе сразу прислали 40 посылок. А это значит, что надо в этот день все сорок разобрать, узнать, что там выслано, написать ответ, что посылочку получили, и вечером батюшке уже на подпись принести, а утром ответ несут на почту в Елгаву. Вот как он работал! Моя племянница говорила, что ни один директор крупного предприятия так не работает, как отец Таврион.
А вот молчать я не научилась. (Смеется.) Когда скажу, тогда только опомнюсь: а зачем это сказала? Ведь у Василия Великого читала: если тебя не спрашивают, не говори. Нет, у меня еще не спросили, а я уже отвечаю. Учиться не так легко, как камешки с колокольни бросать.
А с Вами отец Таврион был строгим?
Он был строгим в том случае, если ты кого-нибудь осуждаешь. Этого он не допускал: сразу так попадет, что держись! (Смеется.)
Как Вы считаете, что самое главное отец Таврион хотел людям сказать, вообще любому человеку?
Самое главное – Любовь, она все побеждает.
Я и сама в этом много раз убеждалась. Вот пример из моей жизни: когда я еще жила в Челябинске, то преподавала в техническом училище спецпредмет – телефонную связь. Я дружила со своими учениками, любила их и ради них тогда только и жила. Они это видели и ценили. Иногда у меня были дежурства по ночам на работе – смотреть за аппаратурой. И вот как-то ночью ко мне пришли на практику мои ученики – их распределили по разным сменам, а они все ко мне пришли. И я им доверяла: что-то у меня не идет, я блок вытащу и им отдаю посмотреть; сама наблюдаю, но при этом доверяю им. А они все соберутся в мою смену: зал-то большой, аппаратуры много, один уйдет в один конец зала, а другой – в другом, и друг друга по телефонной связи набирают и как бы знакомятся – смеются, общаются. Мне еще говорили: «Ты сама ничего не делаешь, за тебя все делают ученики». А я отвечала: «Кто ж вам не дает так делать?» А почему другие не брали учеников? Надо подремать ночью, а где тут дремать при таком присутствии друг друга (общий смех). Так ведь еще другие сотрудники из зависти ухитрялись навредить мне, подрезать какой-нибудь проводничок. Однажды, уходя домой после смены, все проверила, все было хорошо. А потом ученица, которая оставалась после меня, сказала, что она решила почистить аппаратуру, увидела подрезанный проводничок и все исправила. И это надо было перенести. И только стонешь, какое вокруг тебя зло находится. Так вот самое-то основное– любовь – она все побеждала. Раз я любила этих учеников, то все и получалось хорошо. И они меня любили.
И потом меня о. Таврион поставил письмоводителем – там, где с людьми нужно было общаться– потому что знал, как я к ним отношусь.
И Бог силы давал на это...
Отец Таврион говорил: «Господь крепость свою людям даст, Господь благословит люди Своя миром». Есть такой прокимен 7-го гласа. И когда трудно, я его пою. Еще отец Таврион говорил: «Всегда радуйтесь – мы детки Божьи. Непрестанно молиться – грешить не будем, за все Бога благодарить – героями будем». Или он говорил: «Наше гнездышко – на кресте». Меня спрашивали: как ты понимаешь это? А так: все утешение – крест. Вы почитайте его проповеди, там в каждой проповеди найдете что-то важное. Например, Рождество – Спаситель пришел на землю, чтобы над нами не летало облако сатаны. Преображение – чтобы мы преображались, а не просто так оно было. Когда у меня какие-то трудные обстоятельства, я читаю проповеди батюшки и нахожу утешение.
У батюшки была такая свобода духа, она настолько укрепляла, что и я рядом с ним героем себя чувствовала. Он многое испытал, и ему нечего было бояться. Батюшка говорил, что ему в карцере порой было легче, чем в Пустыньке. Сами представляете, если он знал всех людей, и это надо было ему все переносить – каково это? Против него много было чего. Например, батюшка благословлял причащаться каждый день, а многие против этого были, не соглашались. Он и мне говорил: «Как литургия, так и причащайся».
Как Вы думаете, почему сейчас не хотят в Церкви вспоминать отца Тавриона, хотя явно он человек пророческого духа?
Боятся его святости, думаю. Трудно передать это... Сам Господь был в лице отца Тавриона: он же все видел, он будущее видел и настоящее.
В последний раз я у него была, когда он уже был серьезно болен. И мне запомнились его слова: «Много в мире скорби высказанной и невысказанной». И вижу – слезы у него на глазах. Скорбел он. Тогда он мне сказал: «Ты знаешь пророчество про Пустыньку?» Я говорю, что нет. «Будет хлев, будут и ясли, да не будет чего ясти». Я в прямом смысле поняла, что хлеба не будет, а это он о духовной пище говорил. А сейчасясли есть (много выстроили) и овцы есть, а той духовной пищи, которую давал отец Таврион, – слова – нет.
Мне он такое послушание дал: поучаться в Законе день и ночь, служить на клиросе и читать синодики. Синодики читаю, они всегда со мной. И я обязана быть на литургии каждый день. Это его благословение держит меня и помогает мне.
Материал встречи м. Олимпиады (Иус) с Покровским малым православным братством подготовила к печати Иоанна-Яна Калниня
Кифа № 8 (210), июнь 2016 года