Интервью с Варварой Викторовной Шкловской-Корди, племянницей Владимира Шкловского
Когда дядю Володю расстреляли, мне было десять. Я помню, как он изредка приезжал в Москву и жил у нас. Помню свой ужас, когда мы шли с ним по улице, неподалеку от Гоголевского бульвара, и у каждой церкви, даже если у нее была «откусана голова», он останавливался, осенял себя крестным знаменем и читал длинную молитву. Я была во втором классе, но все равно понимала, что так себя вести, мягко выражаясь, неосторожно.
О чем Вы говорили с Владимиром Борисовичем?
Дядя Володя говорил мне о Боге, но я не помню, что именно. Все-таки у нас была совсем нерелигиозная семья. Поэтому я слушала его в каком-то смысле покровительственно.
Отец рассказывал Вам о дяде?
Почти нет, только о поездке на Беломорканал и попытке добиться освобождения брата. Отец совершенно не имел отношения к поездке писателей, организованной Горьким, был там раньше и поехал от газеты. Начальник лагеря спросил его: «Как Вы себя здесь чувствуете?» И папа ответил: «Как живая чернобурка в пушном магазине». Мне он потом говорил, что ничего своего в тексте, вошедшем в сборник, не написал. Он был гением монтажа и смонтировал всю «бормотуху», которую ему там подсунули.
Расскажите о вашем доме. Много ли в нем бывало людей?
У нас был доброжелательный дом, конечно, со своими стукачами (лифтершами, соседкой из коммунальной квартиры напротив, дочерью царского генерала, и еще один топотун ходил во дворе, следя за всеми входившими и выходившими). От этих людей надо было оберегать и дядю, и Мандельштамов, и всех, кто приходил.
У вас бывали Мандельштамы?
Да, довольно часто, мама дружила с Наденькой. У нас даже сохранился крошечный диванчик, на котором спал Осип Эмильевич, а потом много лет и Наденька. Кстати, картинка к тому времени: женщины за столом не разговаривали. Они разливали чай.
Может быть, это у вас была такая патриархальная семья? Неужели и Надежда Яковлевна молчала?
Молчала. Наденька стала разговаривать после смерти Осипа Эмильевича. Как-то в один из последних приездов Мандельштамов (мы их прятали, потому что они приехали из Воронежской ссылки и им нельзя было быть в Москве), я услышала, как Осип Эмильевич задал какой-то вопрос. Наденька дала, как мне показалось, дельный ответ, а Осип Эмильевич сверкнул на нее глазами и сказал: «Дай телеграмму в Китай китайцам: "Очень умная. Даю советы. Готова приехать"».
Они совсем иначе разговаривали. Сейчас люди не разговаривают, каждый ждет, если они воспитанны, когда им можно будет высказать свою мысль. А так, чтобы слушать другого и отвечать своими соображениями и спорить, – это я видела только тогда, у отца.
Что Вы знаете о своих бабушке и дедушке – родителях Владимира Борисовича?
Володя был любимым сыном у матери. Вообще же моя бабушка, Варвара Карловна, была очень суровой женщиной. У деда, Бориса Владимировича, талантливого педагога – он мог любого ученика подготовить к поступлению в любой институт, – была своя гимназия. Все их дети, кроме Виктора, погибли. Старший сын Бориса Владимировича от первого брака сопровождал поезд с ранеными во время Первой мировой и был убит, защищая раненых от какой-то банды. Николай Борисович пошел добровольцем на войну, был храбрым и удачливым бойцом, имел два Георгия*. В конце войны убили многих офицеров, и Николая поставили на должность офицера, за это его в 1918 году и расстреляли большевики.
Отец так и не стал получать справку о реабилитации Владимира Борисовича – сказал, что и так знает, что тот не виноват, а родителей, которым он мог бы принести эту бумагу, к тому времени давно уже не было на свете...
-------------------
* Орден Святого Георгия выделялся своим статутом среди других российских орденов как награда за личную доблесть в бою. В советской России был упразднен в 1917 году. У Виктора Шкловского тоже был «Георгий».
Беседовала Анастасия Наконечная