Интервью с организатором выставки «Тайные монашеские общины Высоко-Петровского монастыря в 1920–1950-е годы» А.Л. Бегловым
На кого рассчитана выставка – на церковных людей или на всех интересующихся?
Она рассчитана на самый широкий круг. Теоретически она рассчитана на молодёжь и подростков, но я думаю, что, конечно, она будет интересна и всем более-менее церковным людям, и нецерковным. Нецерковным – как новые факты истории, церковным – как новые факты истории церкви, которые в таком, «визуальном», формате ещё не были представлены. Действительно, было много публикаций, были обнародованы мемуары членов монашеских общин, но посвящённой этим общинам экспозиции (у нас есть к ней ещё и видеосопровождение) до сих пор не было.
Что Вы хотели сказать этой экспозицией?
Мы хотели сделать акцент на жизни этих людей – не на политике советской власти, не на внешних обстоятельствах церковной истории, а на принципах, которыми они жили.
Это были принципы сохранения монашества, сохранения православной аскетической традиции, духовной культуры православия.
Можно назвать три основных элемента, характерные для жизни этих общин. Это молитва, частная и общественная (в храме, в келье и т. д.). Это окормление у духовного руководителя, старца, регулярное исповедание помыслов. У нас есть отдельный стенд, посвящённый этому духовному руководству. Поскольку оно было достаточно традиционным в своей основе, для него могли искать новые формы. И наконец, это работа ради Бога, ради братства, то есть то, что называется монастырским словом «послушание». Оно естественным образом достаточно интересно модифицировалось в советской ситуации, потому что, конечно, тайные монахи не могли вместе где-то работать – хотя были и такие случаи.
Когда вместе селились небольшими группами?
Да, например, в одном скиту инокини работали вместе, помогая выполнять заказы по шитью своей старшей сестре, которая была регентом. Она числилась в артели портных, а шили все её сестры вместе. Сохранились очень интересные советы о том, как вести себя в обществе, как и до какой степени маскировать, скрывать своё монашество.
А что ещё было новым в этом опыте?
Новым было то, что они жили и оставались христианами и монахами тогда, когда все внешние обстоятельства были против этого. Это каждый раз совершенно новый опыт. И для них, безусловно, это был опыт, в который они входили впервые. Понятно, что у большинства из них, по крайней мере, из духовников, жизнь начиналась до революции, в совершенно, принципиально других условиях. И вот они вошли в эту огненную печь. И остались верны.
В воспоминаниях С.И. Фуделя говорится о том, что уже перед революцией было ясно: Зосимова или Оптина – это те места, где духовная жизнь глубока, и это собирает людей. Но были и другие монастыри, и не один, где обмирщение было очень сильным (автор вспоминает монахов, выбегавших из алтаря покурить во время литургии ит. п.). Известно, что многие из новомучеников воспринимали то, что происходило после революции, как «суд, который совершается над Русской церковью». Было ли такое сознание среди членов общины Высоко-Петровского монастыря, и если да, то что, на их взгляд, прежде всего нуждалось в исправлении?
Они построили абсолютно традиционный для православного монашества и при этом принципиально новый монастырь – трудовой, общежительный. Но поскольку, как они сами говорили, главное их дело было «плакать о внутреннем мертвеце», то задача транслировать что-то, проповедовать даже опыт этого монастыря, не стояла. Это были очень сдержанные люди, в каком-то смысле очень духовно целомудренные. И поэтому вся история появления тайного монашества и распространения его вовне очень естественна. Видно, как она возникает просто потому, что появляются люди, которые склонны к этому пути. И духовники не отказывают им, они их принимают и делятся с ними своим духовным опытом.
Другое дело, что, действительно, зосимовские отцы, которые пришли сюда, в Петровский монастырь, со временем (видимо, не сразу) осознали тайное монашество как свою миссию, призванную сохранить монастырскую культуру, духовную жизнь, аскетическую традицию. И это очень хорошо видно в письмах и проповедях. На определённом этапе это фиксируется как некое призвание.
Выставка посвящена тайным монашеским общинам. Но в то же время то, что представлено в экспозиции, отражает прежде всего «вертикальные» отношения пасомого с духовником. Известно, что руководители петербургских братств или мечёвских общин писали общие послания ко всей общине. Сохранилась огромная переписка общины отца Сергия (Савельева). А здесь такие послания не сохранились или, может быть, это было не принято?
Когда отец Игнатий, один из наиболее известных духовников Петровского монастыря, был в заключении, его письма, которые опубликованы (здесь они представлены), – это, конечно, письма ко всей общине. Другое дело, что даже в этих общих письмах он ухитряется сказать пару слов зашифрованным образом кому-то лично, персонально. Собственно, сама история скита иллюстрирует историю горизонтальных связей. Но всё равно нужно понимать, что даже в их общинках, небольших духовных семьях, всё равно они выстраивали некую достаточно чёткую иерархию. Там были, например, старшие по постригу сёстры, которые были вроде игумений. И хотя понятно, что никакой иерархической власти у них не было, это был момент авторитета, но он сохранялся, и все признавали это.
Какое влияние, может быть невидимое глазу, оказал на церковь этот опыт, который действительно не мог широко транслироваться?
Об этом сохранились воспоминания. Пока у Петровского монастыря было легальное воплощение в Москве (до 1935 года эта община существовала, постепенно переходя из храма в храм), это был мощный центр с широкими связями, которые переходили границы церковно-политических ориентаций. Например, петровские отцы, которые были поминающими, поддерживали духовные связи с кругом о. Валентина Свенцицкого, который был непоминающим. Часть его духовных детей пришла сюда, в монастырь. А в 1935 году*, тоже по воспоминаниям, «как будто что-то выключили в городе». И позднейшее влияние – это было личное влияние членов этих монашеских общин на тех людей, которые были рядом с ними, потому что они продолжали свою миссию, продолжали воцерковлять, продолжали проповедовать Христа.
Беседовали Светлана Чукавина и Александра Колымагина
----------------------
* В конце мая – начале июня 1929 года был закрыт Боголюбский собор, последний из шести храмов Высоко-Петровского монастыря. Члены общины перешли в храм Преподобного Сергия Радонежского на большой Дмитровке (ныне не существует), а в 1933-м, когда и этот храм закрыли, – в храм Рождества Богородицы в Путинках. Судя по письмам и воспоминаниям, община продолжала восприниматься как «петровская» вплоть до конца февраля – начала марта 1935 года, когда по «делу нелегального Высоко-Петровского монастыря» были арестованы архиепископ Варфоломей (Ремов), схиархимандрит Игнатий (Лебедев), игумен Митрофан (Тихонов), иеродиакон Филарет (Безруков) и некоторые другие активные участники жизни тайного монастыря. Летом того же года владыка Варфоломей был расстрелян.
Кифа № 12 (198), октябрь 2015 года
Еще статьи по этой теме:
«В 1935 году "как будто что-то выключили в городе"...» Репортаж об открытии выставки >>